Жена смотрела испуганно и умоляюще, словно от него, от Худайберды-ага, зависело отвести от дома какую-то новую, пока ещё неизвестную напасть. Руки её с искривлёнными тяжёлой работой пальцами дрожали мелкой дрожью.
Худайберды-ага жалостливо поморщился, сказал, чтобы ободрить:
- Ай, может, ничего плохого… Может, Бекмурад-бай за Меле хочет нам помочь немного.
Он бросил нож на кошму, поправил опояску, потрогал, разглаживая, сквозную бородёнку.
- Идём, йигит!..
В толстых узорных носках и богатом тельпеке, накинув на одно плечо тёплый халат, Бекмурад-бай сидел на ковре в окружении гостей. Помимо знатных односельчан у него сегодня был редкий и почётный гость - сам ишан Сеидахмед. "Дай бог, чтобы всё - к добру!" - подумал Худайберды-ага, усаживаясь на указанное ему место. Колени его ослабли и недавняя уверенность в благополучном исходе дела уступила место тревожному ожиданию удара - слишком откровенно-недружелюбными были встретившие его взгляды гостей бая.
- Как поживаешь? - спросил Бекмурад-бай ровно и бесстрастно. - Как дела с копкой?
- С копкой по сей день возимся, - ответил Худайберды-ага почему-то слишком осипшим голосом. - Всё никак не…
- Говорят, ты на базаре побывал? - перебил его бай.
- Был… Сегодня был на базаре..
- Что торговал?
- Ай, какая торговля! Торбу муки взял, чая немного…
- А барана, говорят, купил?
Не желая распространяться перед гостями Бекмурад-бая о подарке Берды, Худайберды-ага кивнул:
- И барана купил… Овцу, не барана.
- Жена твоя плохо живёт - голодной спать ложится, голодной встаёт. Откуда вдруг разбогател?
- Да вот, разбогател немножко! - Худайберды-ага искательно улыбнулся, но га его улыбку никто не ответил.
Бекмурад-бай погладил усы, иронически прищурил один глаз:
- Что то легко разбогател. Как это?
- Ай, если аллах милостив, разбогатеть не трудно.
- Верно. Однако может быть, ты ошибся? Подумал, что бог дал, а на самом деле взял чужое. Может быть, так?
Только сейчас Худайберды-ага догадался, зачем его позвал Бекмурад-бай и чего он добивается. А догадавшись, смертельно обиделся и вознегодовал - никогда ещё так грубо и бесцеремонно его не позорили перед людьми. Сдерживаясь от резкого слова, стараясь не дрогнуть голосом, он сказал:
- Если аллах даёт своему рабу, он кладёт на его дороге! Мой возраст к шестидесяти подходит, и не было случая, чтобы я протягивал руку за чужим добром. Ни умышленно, ни по ошибке не протягивал! За чужим добром тянется привычная к этому рука, а моя рука - непривычна!
- Довольно болтать! - грубо оборвал Бекмурад-бай. - Говори, откуда взял деньги на муку и на барана! Перед всеми говори!
Дрожащим от негодования и оскорбления голосом Худайберды-ага сказал:
- По пословице получается! Бай надел новый халат - говорят: "Поздравляем с обновкой!", бедняка увидели в новом халате - "Откуда взял?" Нехорошо, Бекмурад-бай, позорить старого человека перед людьми! Вот моя поседевшая борода - ни один из сидящих здесь не скажет, что старый Худайберды обманул или украл!
Ишан Сеидахмед зашевелился. Катая жёлтыми пальцами янтарные зёрнышки чёток, внушительно изрёк:
- Грех брать в свидетели бороду! Борода - священна: на корне каждого её волоска сидит по ангелу!
- Тем более возьму её в свидетели, ишан-ага! - горячо воскликнул Худайберды-ага. - Не чёрную часть, седую часть её возьму! Это очень хорошо, ишан-ага, что вы здесь. Очень хорошо! Я верю вашему святому слову, вы поможете установить истину. Скажите, ишан-ага, не грешно ли клеветать на невинного человека? Скажите это всем! Я понял, что хочет Бекмурад-бай! У него украли корову, и он подозревает меня. Я никогда не крал, ишан-ага! У меня даже язык не поворачивается оправдываться от такой клеветы! Быть мне жертвой ваших предков, ишан-ага, я вам верю, вы сидите - как свидетель правды! Пусть вытекут мои глаза, если я говорю хоть одно неправильное слово! Бекмурад-бай позорит мои седины перед почтенными людьми, обвиняет в краже коровы. Я эту корову и в плохом сне не видел! А Бекмурад-бай сам украл моего сына! Обманным путём отобрал Меле и отправил его на трудовую повинность! Сказал: деньги дам. За те деньги можно было пятьдесят батманов пшеницы купить, а он не отдавал до тех пор, пока они не стали равны пяти батманам! Разве, это не обман, разве это не грех, ишан-ага? Объясните нам…
- Замолчи! - грозно крикнул Бекмурад-бай.
Однако Худайберды-ага не испугался:
- Не замолчу! На твоей стороне - сила, на моей - правда! Не замолчу!
- Не кричите, ибо гнев - богопротивен, - сказал ишан Сеидахмед. Вы неприлично говорили, Худайберды. Аллах прощает много грехов, но не прощает лжи. Как говорится в писании: "Не облекайте истину ложью, чтобы скрыть истину". На вашего сына выпал жребий. Почему обвиняете Бекмурад-бая? Вы уподобляетесь тем людям, о которых пророк наш сказал: "Покажет им аллах деяния их на погибель им, и не выйдут они из огня". Благочестие не в том, чтобы входить в дом с задней стороны, а в правдивости и терпении, ибо, как сказано, "поистине аллах - с терпеливыми".
Худайберды-ага не всё понял из сказанного ишаном, но ему было ясно, что ишан не одобряет его слов о Бекмурад-бае. Да и сам он понял, что погорячился. После разговоров с Сергеем и другими дайханами он был уверен, что при жеребьёвке бай сжульничал, однако прямых доказательств не было. А если так, то не следовало и говорить об этом. За дело рассердился на него ишан-ага, и спорить не приходилось. С ишаном-ага вообще нельзя спорить, не одобряют этого ни аллах, ни люди.
Среди наступившего молчания слышалось только злое сопение Бекмурад-бая и благочестивые вздохи гостей. Вели-бай, вытянув губы, сказал:
- Я думаю, всё ясно. Уважаемый Бекмурад-бай лишился самой лучшей коровы…
- У пропавшего ножа ручка всегда золотая, - пробормотал Худайберды-ага. Его никто не расслышал.
Вели-бай продолжал:
- Корова пропала в одном доме, а в другом доме неизвестно откуда появился достаток. Всем понятно, что барана и муку с чаем Худайберды не на дороге нашёл. Где взял, не говорит. Мы сомневаемся в искренности его слов. На такой случай туркменский обычай предусмотрел клятву. Надо положить на землю коран, и пусть Худайберды со своей седой бородой перешагнёт через священную книгу, если он не виноват.
- Пусть шагнёт! - буркнул Бекмурад-бaй. - Пусть покажет всем, что он попрал и веру, и хлеб, и соль, и всё остальное!
Рукавом халата Худайберды-ага отёр пот со лба. Он чувствовал себя, точно тот грешник в аду, поджариваемый чертями, о котором не раз слышал от муллы. И черти сидели вокруг самые настоящие, поджаривали без зла, обстоятельно, деловито.
- Не стану приносить клятву! - решительно заявил он. - Кто опирается на кривой посох, тот сам сгибается. Я - не преступник, и не стану приносить клятву, как преступник!
- Ты отказываешься? - ехидно спросил Вели-бай.
- Один - отказываюсь! - с вызовом ответил Худайберды-ага. - Если клятва будет двухсторонней, я готов. Вот здесь сидит ишан-ага. Перед ним я скажу: пусть моё лицо повернётся на затылок, если я вру. Но если тот, кто обвиняет меня попусту, клеветник, - пусть с ним произойдёт то же самое! Пусть хлеб для него станет всадником, а он пусть бежит за ним пешком! И в погоне за хлебом пусть попадёт в такое же болото клеветы, в какое столкнул меня. Вот на таких условиях давайте и коран, и хлеб, и соль - я наступлю на них, и перешагну их!
- Что скажет святой ишан-ага? - угрюмо спросил Бекмурад-бай.
Ишан Сепдахмед пошевелил в молитве пергаментными губами, сухие паучьи пальцы быстрее забегали по чёткам - паук торопился закончить паутину для доверчивой жертвы.
Все ждали его ответа. Наконец он сказал:
- Кто отвращает взоры, тот достоин подозрения. Поистине, аллах знает, а вы - не знаете. "Аллах распознает творящего нечестие от творящего благо", - так начертано в писании. И ещё: "Если ты следуешь за страстями после того, как пришло к тебе знание, ты из нечестивых". Человек по имени Худайберды не может принести клятву в своей невиновности. Он не слушает, благих советов и мудрых наставлений - значит он виновен.
Ишан замолчал, перебирая чётки.
- Как поступить с ним? - спросил Бекмурад-бай.
- Виновному воздай по делам и помыслам его.
- Иди! - жёстко сказал Бекмурад-бай старику. - А ты, - он обратился к парню, который ходил за Худайберды-ага, - иди с ним и забери всё, что он принёс с базара. Сколько не хватит рассчитаться за корову, мы взыщем потом!
- Забирайте! - горестно закричал Худайберды-ага. - Забирайте всё, но я не опозорю свою седую бороду клятвой преступника! Забирайте, пока я не вернулся - не могу видеть, как плачут дети, когда у них вырывают изо рта последний кусок! Пусть кровь моих детей ляжет на вашу голову! Невинная кровь не останется неотомщённой!..
Пожилой дайханин, сидящий на корточках у самой двери, встал.
- Пусть не свершится недоброе с благословления ишана-ага, - обратился он к сидящим. - Когда хозяин зря бьёт верблюда, верблюд кричит и не хочет идти вперёд. Человеку простительно гневаться на несправедливость. Я объясню вам, люди, откуда у Худайберды-ага появился достаток. Вчера парень по имени Берды получил у Сухана Скупого свой долг двадцать упитанных овец. Пять овец он подарил вот ему! Это я видел своими глазами. Это видели много свидетелей.
Среди собравшихся послышались недоуменные реплики:
- Почему сам не мог сказать, что подарили?
- Два слова сказал - всё было бы ясно!
- Нехорошо бедному человеку гордость показывать!
- Сам на себя беду искал!
- Правду искал, не беду! - огрызнулся в сердцах Худайберды-ага. - Мои слова слишком чисты, чтобы отвечать на клевету!