- Как бы вы ни противились, но императрица завоевывает сердца, - полномочный посол Франции довольно улыбнулся. - Именно этому я сегодня и посвятил письмо императору. Никто так упорно, как она, не воздает покойной императрице столько уважения и почестей. Конечно, про себя она, наверняка, посмеивается, характер у нее такой, особенный. Но вот, что удивительно: духовенство и народ верят в ее искренность и весьма ей за это благодарны. Все, кто знает ее, отмечают замечательную педантичность, с которой она справляет праздники, соблюдает посты, то есть, делает все то, чем легкомысленно пренебрегает император, но что а отнюдь не безразлично населению этой страны. И знаете, что, ваше высочество… - Барон Бретейль с удовольствием нюхнул душистый табак. - Она вовсе не забыла и не простила императору те угрозы, что он обещал реализовать, когда еще был великим князем: постричь ее в монахини и заточить в монастырь, как поступил Петр I со своей первой женой. Все это, подогреваемое ежедневными унижениями, наверняка накапливается в ее голове и ждет лишь повода, чтобы взорваться. Апч-хи! Моя правда. А вы готовы, ваше высочество к подобному взрыву? Думаю, что нет. И уж более того, что к подобному повороту ситуации не готов сам император. Его ждет весьма неприятный сюрприз. Поверьте мне.
Георг Голштинский понуро молчал, осознавая правоту французского дипломата.
- Император болен, ваше высочество. Безнадежно. Он одержим духом разрушения, но не понимает, что первой жертвой станет он сам. Апч-хи!
М-да, его правда. И не возразишь.
ГЛАВА 14.
В такой сложной и опасной ситуации Екатерина, пожалуй, еще не была никогда. Даже когда ей грозили изгнанием из-за материнских интриг, было не так страшно. Даже когда разразился скандал с Бестужевым, она вышла сухой из воды. Но теперь вся ее жизнь зависела от еще не рожденного человечка, грозившего появиться на свет в самый неподходящий момент.
К факту своего отцовства Григорий Орлов отнесся с жадным любопытством и одновременно - с раздражением. По ночам он подолгу щупал живот Екатерины, приноравливаясь к толчкам: "Смотри-ка, папку-то узнал! Вот шельма! Весь в меня!".
Днем, напротив, искренне сердился, обвиняя любовницу в ее деликатном положении.
- Не могла подождать немного! А ну, как заметят!
- Ты же не заметил, - равнодушно возражала Екатерина. - Затягивая на себе корсет.
- Так то я! Другие поглазастей будут. Стоит только узнать твоему мужу…
Екатерина поморщилась: пошлый водевиль, да и только. Любовник узнает о том, что его подруга беременна.
- Гриша, прекрати, а? - взмолилась она. - И так тошно. Мне надоело, что ты обвиняешь меня, словно я дева Мария, а это - непорочное зачатие. Без тебя тоже не обошлось… Лучше подумай, как мне родить во дворце, но так, чтобы об этом никто не узнал.
С такой задачкой Григорий не справился: впал в ступор и спешно откланялся. Екатерина прореагировала на его уход довольно вяло. Может, он и прав, что ушел. По крайней мере, выспится сегодня. Сеять в смуту в казармах намного проще, чем помочь беременной бабе скрыть факт прелюбодеяния. Она встала, разминая ноющую поясницу. Тяжело-то как, Господи! Хорошо еще, что в своей опочивальне можно живот распустить, а ну как Петр очередной бал затеет, что тогда? Она и так в прошлый раз чуть не скинула: думала, умрет от туго затянутого платья. Как выдержала пытку, до сих пор непонятно. Но выдержала. Все-таки правду в народе говорят, что русские женщины все стерпят. Екатерина поймала себя на мысли, что впервые четко подумала о себе, как о русской. Давно пора: всей кожей и мясом она приросла к этой стране, и уже не мыслит себе жизни в другой.
Ребенок шевельнулся, больно ударив в бок. Екатерина охнула. Время поджимает. Достаточно одной оплошности, и все - Петр победит. Оплошностей же может быть множество: сплетни слуг, любопытные взгляды, ее крики при родах, наконец, плач, младенца. Стены здесь тонкие… Да и у стен есть уши.
Хорошо, что она приняла меры предосторожности. При дворе уже не появляется. Для всех - молодая императрица больна. Сильные головные боли плюс подвернутая нога - серьезный повод, чтобы оставаться в постели. Входить в спальню императрицы могут только доверенные лица: Орлов (кто ж ему запретит!), княгиня Дашкова, камеристка и немой калмык, готовый отдать за нее жизнь. Еще один слуга, Васька Шкурин, пожилой дядька, и день, и ночь дежурит у ее дверей. Вот и сейчас - Екатерина еле слышно застонала, а Васька мгновенно просунул голову в дверь:
- Что, матушка? - в голосе искреннее беспокойство. Называет "матушкой", а любит как дочь непутевую. - Ты скажи, если что… Доктора позову.
- Ох, Вася, Вася… - Екатерина с трудом сдерживала слезы. - Не надо мне доктора. Лучше посиди со мной. Да, садись, садись же. В ногах правды нет. Что делать, Васенька? Еще неделя, максимум - две, и воды отойдут. Сама-то я сдержусь, но младенец кричать станет. Орлов мне здесь не помощник. Куда ему младенец? Он и сам, как большой ребенок. Вся надежда на Бога. Остается только молиться и отдаться воле провидения.
- Молитвы, матушка, дело хорошее, - рассудительно заметил Шкурин. - Ты, пей, чаек-то, он липовый, при твоем состоянии очень полезен: и душу успокоит, и волнения ненужные снимет. В твоем положении отдыхать нужно, а ты себя не жалеешь. Вон как младенец брыкается, отсюда видать.
Екатерина покраснела, как девочка, прикрыв руками волнующийся живот. Ребенок действительно вел себя неспокойно. Шкурин протянул ей вторую чашку, сдобрив чай молоком.
- А теперь, матушка, давай-ка, подумаем, что можно сделать. Есть у меня одна смелая задумка. Но тут твоего совета спросить надобно, вдруг отговаривать станешь.
- Какая задумка? - едва слышно спросила императрица.
- Государь наш, Петр Федорович, как известно, большой охотник до пожаров, - неторопливо начал Шкурин, теребя обвислый ус. - Его водкой не пои, дай только на огонь посмотреть. Как узнает про пожар, сразу мчится туда со всей челядью. Вот я и подумал: начнутся роды, а мы домик подожжем, да доверенного человечка к императору подошлем. И ему радость, и нам облегчение. Как тебе?
Екатерина благодарно ему улыбнулась.
- Мне нравится, вот только где мы найдем такой дом, Василий?
- А зачем искать? - искренне удивился Шкурин. - Мой вполне подойдет. Живу один, домик маленький, скарба в нем кот наплакал, а находится от дворца не так близко. Пока император доедет, пока дождется первых головешек, ты, глядишь, и родишь.
- А если нет? - прошептала Екатерина.
Васька невозмутимо налил еще чаю.
- Подожжем второй. Там домишек много. Для хорошего дела и чужого имущества не жалко. Ты ведь не оставишь потом погорельцев?
В который раз Екатерина подивилась русскому характеру. Предложи она подобное немцу, тот мгновенно бы ответил отказом. И еще бы укорил - как смогла такое предложить. А русскому все равно: для хорошего дела и чужого имущества не жалко. Добро бы только чужого, так он и своего лишиться, но об том пока что не думает. А все русский характер. И как только в нем сочетаются столь противоречивые черты: преданность и зависть, желание угодить и ничем не объяснимая строптивость? Лень и трудолюбие? Набожность и разгульность? Мудрость и глупость? Удивительно, из любви к ней Васька готов не только лишиться своего крова, но и потянуть за собой соседей. Невозможный русский характер! Но, кажется, она начинает понимать этот русский характер. Не умом - сердцем.
К вечеру приехала княгиня Дашкова. Маленькая, деятельная и веселая. С момента их знакомства прошло не так уж много времени, но Екатерина успела полюбить тезку всем сердцем. Особенно ей нравилась практичность юной княгини и умение добиваться поставленной цели. Рассказывали, что только благодаря своей хитрости и уму, невзрачной Екатерине Воронцовой удалось заполучить самого выгодного жениха в России.
На одном из балов князь Дашков опрометчиво сказал пару банальных комплиментов пятнадцатилетней барышне, взиравшей на него с тайным восторгом. Такие комплименты он говорил каждой дебютантке, но эта малышка решила стать единственной. В ее умной головке молниеносно созрел план. Недолго думая, она подозвала к себе Воронцова:
- Ах, дядя, я не в силах поверить своему счастью: князь сделал мне предложение. И я его приняла.
Канцлер Воронцов рассыпался в благодарностях: когда б еще удалось так быстро и выгодно пристроить племянницу. Незадачливый кавалер, в душе закоренелый холостяк, несколько растерялся, а растерявшись, испугался настолько, что в первую минуту не смог опровергнуть слова своей нежданной невесты. После - стало поздно. Их обвенчали.
Когда Екатерина услышала историю столь оригинального сватовства, то долго не могла в нее поверить:
- А если бы он отказал? - спросила как-то она Дашкову.
Княгиня в ответ только фыркнула:
- Если бы да кабы, и во рту росли грибы… Вряд ли. Князь не способен принимать быстрые решения, что в данном деле сыграло мне на руку. Я была в него влюблена и хотела выйти замуж. Вышла.
- Довольна?
- Не очень, - честно признала Дашкова. - Любовь прошла, словно ее и не было. Но князь лучше других, кого мне сватали, к тому же богат и знатен. Сквозь пальцы смотрит на мои похождения, к любви против моего желания не принуждает, так что я жаловаться мне нечего.
Брачные отношения Дашкову действительно мало интересовали. Она с тайным восторгом окунулась в придворные интриги, обнаружив отнюдь не женский ум и сообразительность. И все же стратегом в этой паре была императрица, Дашковой же оставалась военная тактика. Княгиня даже не подозревала, насколько тонко и незаметно руководила ею молодая императрица, чье положение в данный момент было ограниченным.