У этих удивительных предков, общавшихся с таинственным потусторонним миром, имелось и немало недостатков, дабы уравновесить добродетели. Высокомерие и гордость были их второй природой. Владевший дорогим конем и отменным оружием почитал себя превыше всех. Известные смельчаки и забияки, они, однако, быстро успокаивались и сменяли гнев на милость. Свирепые во гневе - они, вместе с тем, выказывали склонность к шутке и веселью. Войну всегда начинали храбро, но затем часто падали духом. Владели они особым ратным искусством: на бегу обращались лицом к преследующему врагу и крепко налетали на него. К рабам - по изменчивому нраву своему - относились то ласково, то жестоко. В благополучии надменные, они в несчастье скоро унывали; охотно берясь за дело, еще охотнее оставляли его. Презирая науки и философию, они считали, что грамота потребна одним попам.
А потому величайшим из всех чудес были они сами, сумевшие в пору грозного нашествия оттоманов уберечь себя, свою землю, веру и ереси.
Но наряду со многими изъянами, было у молдаван и немало хорошего. Пригожими женами своими они могли воистину гордиться. До любви охочие, женщины на людях держали себя скромно и прилично. Достойно похвалы радушье, с которым принимали путников. И не только зажиточные, но и самые бедные выказывали подобное же гостеприимство, давая путникам и их коням ночлег и бесплатный стол три дня сряду. Скитальцев встречали радостно, как братьев. Иные мешкали с обедом до часу дня и, дабы не сесть за стол одним, отправляли слуг искать на перекрестках путников.
Но в этом славном деле недоброхоты видели плохое: не от любви, мол, к ближнему сие, а от любви к гульбе.
Перечисляя недостатки, уместно напомнить еще один: бездорожье в пору дождей. Впрочем, нельзя не заметить в этом деле и хорошей стороны: при поломке оси телеги на ухабах молдаване умели выходить из положения с помощью топора, двух кольев и трех магических формул. Немцы - и те не ведали такого.
И, наконец, помимо всех упомянутых пороков, молдаванам были присущи и все остальные. А по сему поляки, люди изящного вкуса и совершенные во всем, доносили миру, что в злобе своей молдаване готовы огреть топором и самого небесного владыку! Лишь Штефану-Воеводе удалось положить ему конец.
Глава IV
О слухах, ходивших в Молдавии после смерти Яноша Гуниади; о воскресении господарской власти в Сучаве в лето 1457-е и о новом устроении Молдавии
I
Год 1457, начавшийся по тогдашнему летоисчислению 1 сентября, принес обильные осенние дары: так повелось испокон веков. Но молдаван другое радовало: затишье, случавшееся редко в Молдавском господарстве. На подворьях вдоль больших дорог, где стояли проезжие купцы, на ярмарках, где толпились плугари, на мельницах и виноградниках, где тоже собирались люди, - всюду обсуждались вести из Валахии, Семиградия и других земель; и, немало дивясь этим слухам, молдаване, известные выдумщики, украшали их на каждом сходе новыми подробностями.
С самого Успения шла молва о кончине Яноша Гуниади Семиградского; теперь уж не было в Европе полководца, который бы смог остановить нашествие врагов христианства.
Небу угодно было избрать своего защитника среди черного люда. Сказывали ученые нямецкие иноки, посещавшие сходы в Нижней Молдавии, что матерью Яноша была-де простая валашка; только редкой красоты, равной себе не знала. И увидел ее однажды в селе некий князь Жигмонд, охотившийся в горах и, уязвленный девичьей красой, полюбил ее. Когда же вскоре настала пора воротиться князю в стольный град, подарил он деве перстень и сказал:
- Вот тебе мой княжий перстенек. Когда понадобится тебе моя помощь, или захочешь увидеться со мной, приходи в стольный город и поищи меня. Остановят - покажи перстенек: все двери пред тобой откроются.
Родив младенца, красавица повязала голову платком и пошла в город Жигмондов поведать князю о рождении сына. Сказывают, князь Жигмонд немало тому обрадовался и пожаловал матери своего сына земли и Гунедоарский замок. Однажды сидела она с младенцем на завалинке и пела песню, какую поют все матери Семиградия и Молдавии; дитя же тешилось отцовским перстенечком. Прилетел тут ворон, покружил над ними, опускаясь все ниже, и вдруг грянул с высоты и схватил княжеский подарок. Заплакал младенец, закричал птице, парившей в вышине, чтобы отдала отцово достояние. И ворон послушался, спустился, воротил украденное. То было первое небесное знамение: быть Яношу Гунедоарскому володетелем и великим полководцем. И стал он в свое время витязем известным, и полнился мир его делами; не будь его - топтать бы туркам Вену и Буду копытами коней.
- Не стало боле рыцаря христианства, - жалобно тянули нямецкие чернецы, - осиротел божий мир. Одолеет Махмет-султан сербов, и семиградцев, и валахов, и нас беда постигнет.
- Горе, горе нам, братья во Христе, - восклицали монахи, - лихое время настает. Не в радость будут нам плоды Молдавии, вино прогоркнет, слезами хлеб омоется.
Страх нападал на людей при этаких речах. Иные же доказывали, что лишнего бог сатане не попустит. Не стало рыцаря - объявится другой. "Ныне мы живем в великом убожестве, - прибавляли они. - Вконец оскудела Молдавия после Александра Старого. Но сказано-де в древней записи: из всех сынов и внуков старого князя один не обременен заклятием. И когда полягут остальные от яда и меча, объявится он; и быть тогда Молдавии под крепкою защитой".
- Господарь наш Петру, благодарение богу, жалует иноков и святые обители, - препирались чернецы.
- Возможно, - стояли на своем рэзеши из Нижней Молдавии, известные спесивцы и забияки. - А нам, святые отцы, иное доподлинно известно: летось в ту же пору отрядил господарь Петру Арон в турское царство вел-логофэта Миху, дабы отдал он господарство под власть поганого Махмета и посулил ему дани две тысячи веницейских дукатов в год. Оно, может, золото - и добрая защита, да только нам сподручней сабли. Преподнес бы лучше князь из тех дукатов монисто чудотворной иконе Богородицы в вашей святой обители. А нехристей достойней сталью угощать.
- Одумайтесь, люди добрые, - жалобно тянули черноризцы. - Мир дороже войны, золото лучше стали. Витязей именитых, как и архангелов своих, господь редко на землю посылает. Удоволимся смирным князем.
- А нам бы князя позадиристей, - кипятились рэзеши.
- Читали бы Эзопию - не говорили б так, - ответствовал мудрейший из монахов. - Не будем богохульничать, прося для Молдавии иного блага, кроме мира. Вон Валахия удостоилась воеводы, какого вам надобно, так и младенцы в пеленках от страха вопят.
- А по-нашему, тот князь лучше, - ворчали рэзеши, - он злых искореняет. Наш-то господарь Арон только и обнажил меч, что на погибель брата. Ну, да что, и на него управа найдется! Остался еще муж достойный от древней отрасли Александра Старого.
- Какой такой муж? Где он? - допытывались святые отцы.
- Узнаете. Всякому делу своя пора, - спесивились рэзеши. - Дошла до нас молва - ждать новой власти по весне в Молдавском господарстве.
Много было разговору на тех осенних сходах про Влада Валашского, сына Дьявола-Воеводы. Больше всех пришлась по нраву задиристым рэзешам притча про убогих да нищих. Созвал их Влад на праздничный пир да и сжег, заперев в хоромах. Другая нравилась рэзешам еще пуще, да про то шептались разве что на свадебных пирах, когда взыграют винные пары. Сказывали, будто Влад-Воевода зовет к себе на жалование рэзешей из Нижней Молдавии. А зачем ему молдаване, когда полон свет албанцами, сербами да уграми - то тайна, и всякому надлежит про себя ее держать А уж станется нужда - так шепни ее только другу.
Что же до той древней записи, то с зимы еще люди ведали про кого она писана. О ком же, как не об единственном отпрыске рода Мушатов могла быть речь? Господарь Петру Арон не в счет, ему держать ответ пред божьим судом. А скиталец тот, именем Штефан, есть сын убиенного в Реусенах Богдана Воеводы и живет он в Дымбовицкой крепости у Влада Валашского.
Еще сказывают, что-де в нищем скиту на берегах Днестровского лимана хранится синодик и свиток. И в ту поминальную книгу внесены имена воевод Богдана и Штефана. А в грамоте сказано, что Богдан-Воевода посвятил сына господу богу, дабы стал он рыцарем Христа супротив злого духа. И вот, настает пора исполнения клятвы и сказанного в свитке: ибо цареградская твердыня пала, а Яноша-Воеводы Семиградского не стало; поскольку же место его никто из старых князей не заступил, то быть такому среди молодых. И непременно в Молдавии.