Остальные поддержали его и до краев набили корзину Мелано кусками освежеванной дикой косули.
Вдруг в лесу раздался крик филина. Все вскочили и, схватившись за оружие, кинулись к выходу; но филин умолк, а вместо него заверещал пересмешник.
Повстанцы успокоились и снова уселись вокруг костра.
- Хорошие шутки! Видно, ошиблись наши дозорные и подняли всех на ноги… - ворчали обитатели пещеры.
Вошла Пиримзиса.
- Испугались, верно? - сказала она, смеясь. - Дозорный не сразу разобрался в темноте: он принял моего пленника за врага и, конечно, поднял тревогу. Но я его быстро вразумила - и он сразу же дал вам знать, что все спокойно!
- Пленник? Какой пленник? Откуда? - раздалось со всех сторон.
- Да, я захватила пленника и привела его к вам, даже не обезоружив! Зачем, думаю, оскорблять молодца?! Примите его как гостя, да смотрите не обижайте!
Пиримзиса быстро вышла и возвратилась в сопровождении Абдушахиля. Все повскакали с мест и уставились на пленника.
Абдушахиль, едва пойдя в пещеру, застыл у входа.
- Баши-Ачук! - вскрикнул он, потрясенный неожиданной встречей.
- Как видишь, Абдушахиль, это Баши-Ачук, а я - сестра Баши-Ачука. Да будет благословенна ваша встреча и да принесет нам счастье твой приход!
Все умолкли, повстанцы с недоумением переглядывались. Абдушахиль молитвенно воздел руки и воскликнул:
- Слава аллаху, неисповедимы пути его! Я искал тебя как врага, а встречаю как друга!
Баши-Ачук засмеялся:
- Я то же самое хотел сказать! Итак, ты наш гость, а мы - хозяева! - Он подошел к Абдушахилю, обняв подвел к столу и посадил рядом с собою.
- Нежданный гость, посланный нам богом, да не осудит нас за угощение. Трапеза у нас скудная, зато веселая! - продолжал Баши-Ачук.
Все уселись за стол и весело принялись за ужин. Только песен не было слышно, зато завязалась оживленная беседа, хоть и разговаривали вполголоса. Ужин затянулся надолго; чего-чего только не было переговорено! Почти все сотрапезники, хотя бы вкратце, рассказали историю своей жизни, и, наконец, очередь дошла до Абдушахиля.
- Я человек без роду, без племени, - начал он. - Не знаю, кто были мои отец и дед, не знаю и того, откуда сам я попал в Ардалан. Только смутно, как сквозь сон, вспоминаю рассказы несчастной моей матери! На нашу деревню напали как-то лезгины и разорили ее; из всей нашей семьи уцелели только двое - моя мать да я, а был я в ту пору еще грудным младенцем; лезгины захватили нас и угнали. Была у меня, говорят, еще старшая сестра, но она жила в другой деревне, у священника, и, можно надеяться, спаслась. Больше я ничего о родичах своих не знаю.
Мелано затаив дыхание слушала рассказ Абдушахиля.
- Скажи, у тебя на левой руке шесть пальцев? - неожиданно спросила она. И когда Абдушахиль ответил утвердительно, кинулась к нему, обняла и разрыдалась:
- Господь не захотел, чтоб мы навек потеряли друг друга!
Все были поражены, благодарили бога, крестились и поздравляли брата и сестру с чудесной встречей. А сам Абдушахиль даже растерялся и не знал, что ему делать.
Понемногу, когда все примолкли, Пиримзиса обратилась к Абдушахилю:
- Я тоже желаю тебе всякого блага! Теперь, когда нашлась твоя кровная сестра, наш уговор уже ни к чему: ты перестал быть мне братом.
Абдушахиль вздрогнул и тревожно спросил ее:
- Значит, мы отныне чужие друг другу?
- Нет, почему же? Просто знакомые - христианка и магометанин.
- Нет, какой я теперь магометанин? Сама же ты слышала, что я родился в христианской семье и сегодня по воле провиденья возвращаюсь к вере моих отцов. Отныне я верую и поклоняюсь тому, кому поклоняетесь все вы. Баши-Ачук! Примите меня в ваш отряд, чтоб я мог с нынешнего дня делить с вами и горе и радость.
Эти искренние, вырвавшиеся из глубины души слова вызвали общий восторг.
- Абдушахиль! - сказал после некоторого раздумья Баши-Ачук. - Да, пути провидения неисповедимы! Ты можешь сослужить великую службу нашей стране. К тому же это, оказывается, и твой долг, раз ты грузин. Но не надо спешить. Ты должен до поры до времени затаить в глубине души все, что здесь произошло; ты должен вернуться к своему войску и вести себя так, чтобы никто не почувствовал в тебе никакой перемены. Убеди всех, что это ты убил Баши-Ачука, - в подтверждение возьми мое папанаки и, выпачкав его кровью, поднеси своим начальникам. Они тебе поверят, мы на время скроемся, a xaн, успокоившись, осыплет тебя милостями. Так надо действовать некоторое время ради общего дела. Сейчас я больше ничего не скажу, а подробности ты узнаешь после того, как переговорю с Чолокашвили.
Баши-Ачук подошел к Абдушахилю, братски обнял его и поцеловал.
- А теперь хоть моих детей пожалейте, я же бросила их одних! - сказала Мелано. - Пора домой! Провожатого мне сам бог послал - родной брат меня проводит, другого мне и не надо!
И Мелано взяла за руку Абдушахиля.
Пиримзиса проводила их взглядом и, как бы завидуя Мелано, хмуро сдвинула брови.
Мелано, заметив это, кинула ей с лукавой усмешкой: - Спокойной ночи, невестушка! Приятных тебе снов, и чтоб все они сбылись! - и поспешно удалилась, уведя с собою Абдушахиля.
Глава тринадцатая
Окровавленное папанаки долго красовалось на площади, чтобы все его видели и убедились в том, что Баши-Ачука нет в живых. Абдушахиля со всех сторон поздравляли с победой, но он неизменно отвечал одно и то же:
- Обо мне говорить не стоит! Чолокашвили - вот кому все мы должны быть благодарны: без его помощи я бы ни за что не справился с этим делом - и Баши-Ачук был бы жив и отряд его продержался бы до сегодня!
Прошло еще несколько месяцев. Страна, казалось, успокоилась, о крестьянах-повстанцах, покинувших свои деревни, ничего не было слышно. Персы по прежнему нагло хозяйничали в стране, позабыв о всякой осторожности.
Вести о том, что народ, наконец, присмирел, дошли и до шаха. Заслуги Чолокашвили были оценены по достоинству, но он как раз в это время тяжело заболел и был прикован к постели. Из Ахметы долетали слухи один хуже другого. Говорили, будто князя разбил паралич, что у него отнялись ноги и уже нет надежды на выздоровление.
Пейкар-хан часто справлялся о здоровье Бидзины и в знак особого благоволения даже посылал к нему несколько раз Абдушахиля.
Однажды вечером в Ахмету прискакал, - по видимому, откуда-то издалека, конь его был весь в мыле, - какой-то всадник; он спешился возле дома Чолокашвили, привязал коня к балкону, быстро взбежал по лесенке и, не спросясь, как свой человек, прошел прямо к хозяину.
Чолокашвили лежал на тахте.
- А-а, Бакрадзе! - воскликнул он, увидев гостя, и поспешно приподнялся на своем ложе.
Баши-Ачук низко склонился перед ним в знак приветствия.
- Так быстро всех объехал?
- Да, шени чириме!- почтительно ответил Бакрадзе и передал письма.
Чолокашвили нетерпеливо вскрыл их одно за другим и стал читать; он был явно взволнован, но постепенно лицо его прояснялось.
Баши-Ачук, не шевелясь, стоял рядом.
- Добрые вести, утешительные! - произнес, дочитав письма, Чолокашвили.
- Да не лишит вас господь утешения вовеки. Я бы раньше доставил вам эти вести, если бы не задержало половодье.
- Они легко согласились?
- Ксанские эриставы - легко, арагвинский владетель - с неохотой.
- Ты сообщил им все наши тайны?
- Я открылся только Шалве.
- Неужели согласился и Заал?
- Он бы не согласился, по за день до моего приезда его духовник имел некое видение.
- Видение? - воскликнул Чолокашвили, с удивлением уставившись на Баши-Ачука.
- Да, шени чириме, - почтительно ответил Баши-Ачук и пересказал князю все, что он слышал о драконе. - Одним из этих героев были вы, - добавил он, но решил умолчать о том, что все три героя погибли. Бидзина благоговейно перекрестился.
Чудны дела твои, господи! - воскликнул он. - Значит, эриставы придут на помощь?
- Через пятнадцать дней обязательно будут здесь.
- Маловато у нас войска… А что, если мы не одолеем такую силу персов? Беда!
- Помилуй, шени чириме! Если на то господня воля, мы одолеем и вдесятеро сильнейшего врага! Пшавы и хевсуры нападут в условленный день на Бахтриони, ксанский эристав с главными силами присоединится к вам, чтоб сообща ударить на персов, ну а с улусами мы уж как-нибудь и сами справимся.
- Сколько же вас всего?
- В нашем отряде сто двадцать человек, и столько же, верно, у Тевдорадзе.
- Но ведь все они рассеяны по разным местам - одни в персидском войске, другие неизвестно где!
- Наши-то ведь тоже рассеяны, да вовремя соберутся.
- Хорошо! Так не теряй же времени! Поди отдохни немного, а утром пораньше примемся за дело. Пора, пора!
Баши-Ачук ушел. Оставшись в одиночестве, Бидзина еще раз перечитал письма, воскресил во всех подробностях рассказ Баши-Ачука о видении, столь поразившем священника, затем встал, обнажил голову, снял папаху и опустился на колени перед иконой. Долго-долго стоял он так, не отрывая глаз от лика богоматери и простирая к ней руки. Бидзина молил ее заступиться перед сыном за Кахети, спасти Кахети от басурманского ига и тем придать силы всей Грузии.
Бледный колеблющийся свет лампады освещал мужественное, исполненное благоговения, полное надежд лицо Бидзины, борода и усы его были увлажнены слезами.