Подъесаул Греков, поставив пленных в рядок, друг за другом - таких рядков образовалось пять, - расстрелял этих людей из нагана прямо тут же, у стенки сарая. Бил в затылок красноармейцу, стоявшему в рядке последним. Пуля насквозь прошибала голову не только этому человеку, но и двум красноармейцам, стоявшим впереди него - протыкала словно шампуром. Семенов подивился изобретательности Грекова, на всякий случай отошел подальше, чтобы его случайно не забрызгало кровью, похвалил подъесаула, когда на земле, оплывая в крови, лежали пятнадцать трупов с развороченными мозгами:
-А вы, право, великий мастер! Достойны звания есаула. - Атаман загнул пять пальцев, жестко, будто гвозди, притискивая их к ладони. - Пять патронов, надо же! - В голосе его вновь послышались удивленные нотки, словно он не верил в то, что одним патроном можно уложить трех человек. - Всего пять! Сегодня же канцелярия начнет оформлять документы на присвоение вам очередного звания.
Греков сунул наган в кобуру и лихо щелкнул каблуками.
- Главное в этой работе - не испачкаться мозгами, - сказал он. - Мозги очень плохо отмываются. Много хуже крови.
- Какая экономия патронов! - пробормотал атаман восхищенно, садясь на коня...
Греков через две недели получил звание есаула и пошел на повышение - был назначен на должность заместителя начальника контрразведки. Предприимчивые люди не должны пропадать. До сих пор у Семенова в ушах стоят эти его слова: "Какая экономия патронов!" Атаман усмехнулся. Стараясь, чтобы бутылка не громыхнула о ведерко, он налил себе еще шампанского.
Театр, несмотря на слабую игру актеров и интеллектуальную хилость пьесы, был полон, на галерке люди сидели даже на перилах, напряженно следили за тем, что происходит на сцене. Семенов не удержался, вздохнул, жалеючи публику: "Народ этот понять не дано, для этого надо иметь мозги ого-го какие! Какое-то жалкое театральное действо для них интереснее яви, самой жизни... Охо-хо, грехи наши тяжкие. - Семенов невольно, по-старчески закряхтел. - А жизнь - она много острее, интереснее, неожиданнее театра... Охо-хо!"
Недавно в Чите побывала специальная комиссия из Омска в составе пяти человек - разбиралась в сути конфликта между атаманом и Омском. Руководил комиссией генерал-лейтенант Катанаев, человек неразговорчивый и строгий. Интересно, какие выводы сделает эта комиссия? Семенов вновь выдернул бутылку из серебряного ведерка. Шампанского в бутылке оставалось всего ничего - на донышке. Атаман ощутил, как у него раздраженно, задергалась щека, следом дернулся ус - тоже одна сторона. Нервы, нервы, все проклятые нервы.
В зале изменилось освещение, оно делалось тусклым, сцена вообще погрузилась во тьму; откуда-то снизу, как из-под земли, принеслись мерные удары барабана. Барабан словно отсчитывал годы, вехи жизни, чем-то эти удары напоминали лесную кукушечью песню, и Семенов начал считать удары - раз, два, три... В углах сцены зажглись свечи - тусклые слабой сильные огоньки, не способные одолеть тьму; грохот барабана стал угасать. Вдруг сверху, с галерки, расположенной чуть в стороне от ложи атамана и тяжело нависшей над пространством, прямо под ноги Семенову шлепнулся тяжелый предмет...
Стук был чугунным, тупым, что упало, что за предмет - в темноте не разобрать. Семенов опасливо и подслеповато вгляделся в темень, поджал недоуменно губы и только накренил бутылку, чтобы вылить в бокал остатки шампанского, как ложа его, вся целиком, оказалась в пламени.
Огненный полог накрыл Семенова с головой, рядом о стену защелкало железо - горячие осколки врубались в кирпичи, крошили штукатурку и дерево, несколько кусков железа впилось и в атамана, следом невидимая рука выгребла из ведерка лед, швырнула Семенову в голову - в этом нестерпимом жаре, в огне, у него на зубах неожиданно захрустели куски льда. Семенов застонал, задергал руками и ногами, будто пловец, выбирающийся из бурного потока, - ему надо было как можно быстрее вылезти из огня, и, словно отзываясь на это желание, неведомая сила оторвала его от пола и швырнула к стенке.
Вниз, прямо на головы людей, полетели куски штукатурки, кирпича, какие-то железки, обрубленные куски дерева, потом пламя пожижело, разбавилось едким, пахнущим забродившей капустной кислятиной дымом. Пол под ногами атамана загромыхал, затрясся, словно по нему проехала телега с железными колесами и прицепленным сзади тяжелым орудием. В следующую минуту Семенов потерял сознание.
К атаману, прямо в огонь, бросился адъютант, накрыл собою - молодому хорунжему показалось, что следом за первой будет брошена вторая бомба, закричал надсаженно, когда почувствовал, что волосы у него на голове горят, потрескивая и больно прижигая кожу, но продолжал прикрывать тело атамана.
В зале возникла паника, в проходах встали казаки в полушубках, перепоясанных ремнями, с карабинами в руках - они патрулировали улицы, примыкающие к театру, потому так быстро и оказались здесь. Несколько молодых людей попробовали смять казаков, но те сдержали натиск - имели по этой части опыт; один из казаков, старший урядник в барсучьей папахе, взметнул над собой карабин и грохнул громовым голосом;
- Тих-ха, граждане!
Семенова, находящегося без сознания, тем временем вынесли из задымленной, ободранной ложи, уложили в пролетку, остановленную рядом с театром, и увезли в госпиталь.
Бомбистов не поймали, главный из них - Василий Неррис - был взят случайно, лишь несколько дней спустя, его задержали в поезде около Нерчинска. Изменивший внешность, в седом парике и с такой же седой жесткой бородкой, опирающийся на клюшечку - ни дать ни взять дед, достойно проживший жизнь, - он, несмотря на маскировку, был выслежен глазастыми контрразведчиками и арестован.
Очнулся Семенов, а у изголовья его Маша сидит, крохотным кружевным платочком глаза вытирает, в углу палаты на стуле дремлет сгорбившись, будто большой носатый ворон, адъютант, кобура с кольтом была передвинута у него на живот. Рядом с адъютантом дремал на стуле поручик. Между коленями у него была зажата винтовка. Адъютант с поручиком охраняли атамана - контрразведка предприняла меры по его безопасности.
- Очнулся, атаман? - неверяще прошептала Маша.
- Очнулся, - шевельнул сухими губами Семенов. - Я долго находился без сознания?
- Долго, - тихо, подрагивающим от слез голосом проговорила Маша.
- Не плачь!
Вечером из Омска, из канцелярии Колчака в палату был доставлен пакет. Вскрывать его имел право только атаман.
Прочитав присланную бумагу, атаман не сдержал обрадованной улыбки, сухие обелесенные губы его растянулись так широко, что на них полопалась кожа, в ломинах появились крохотные капельки крови. Сведения, содержавшиеся в секретном пакете, были приятны - атаману Семенову был присвоен чин генерал-майора. Кроме того, он был назначен командующим войсками Читинского военного округа.
Конфликт между Читой и Омском закончился.
Маша чувствовала себя в Чите королевой, перед ней мигом открывались любые двери, даже дверь такого серьезного учреждения, как контрразведка - в контрразведке ее всегда ожидал горячий вкусный чай, настоящий китайский, пряники и холодное белое вино. Есаул Греков оказался большим мастаком по этой части, сумел наладить прямую связь с Владивостоком, и ему оттуда доставляли вкусное вино, производимое на юге Китая, которое нравилось Маше.
Греков при ее появлении обязательно вскакивал из-за стола и щелкал каблуками. Это лихое щелканье Маше также нравилась.
- Полноте, полковник, - милостливо говорила она, протягивая руку для поцелуя.
- Не полковник, а всего-навсего есаул, - поправлял ее Греков.
- Все равно.
Однажды она появилась в контрразведке раскрасневшаяся, с блестящими глазами, - малость навеселе, понял опытный Греков; он поспешно встал из-за стола и щелкнул каблуками; Маша улыбнулась ему ободряюще, и у Грекова мелькнула в голове шальная мысль: а не подкатиться ли к атамановой красотке, не предложить ли ей свои услуги? Атаман сутками занят, мотается по Забайкалью то на машине, то верхом на коне, то в собственном вагоне, прицепленном к паровозу, а молодая красивая женщина пропадает... Не дело это. Лицо у Грекова было доброжелательным и одновременно бесстрастным.
- Скажите, у вас в тюрьме много сидит невинных людей?
- Есть такие, - осторожно проговорил Греков.
- Почему они сидят?
- За недоказанностью вины.
- Раз вина не доказана, то тогда почему вы держите их в тюрьме?
- Чтобы доказать эту вину.
- Словоблудие какое-то. Я хочу осмотреть камеры и поговорить с каждым, кто в них сидит.
- Не советую делать этого, Маша, - мягко проговорил Греков. - Там вообще опасно появляться.
- А я возьму с собою двух боевых офицеров. С револьверами. Они в случае чего меня защитят.
- Не делайте этого, Маша, - прежним мягким тоном произнес Греков, ощипал прищуренными глазами ее фигуру, восхитился про себя; "Хар-раша!" Лицо его ничего, кроме благожелательного бесстрастия, не выражало.
-Ax! - Маша махнула рукой и покинула кабинет Грекова.
В коридоре со скамейки поспешно вскочил юный розовощекий прапорщик в новенькой, очень хорошо сшитой шинели...
Вечером атаману сообщили" что Маша вместе с прапорщиком Дитерихсом и поручиком Волковым провела ревизию Читинской тюрьмы и освободила сто человек.