Чехи во главе с Яном Сыровы и новоиспеченным генералом Гайдой - последний в прошлом, как сказывали Семенову, был фельдшером, служил в австро-венгерской армии и попал в плен, добровольно сдавшись нашим солдатам, - тоже вели себя по-бабьи, на них тоже нельзя было опереться, особенно в бою.
Тогда на кого же мог опереться Семенов?
На англичан? Но у них были свои интересы, на Дальний Восток они поглядывали лишь с вялым любопытством, их больше привлекала европейская часть России, в частности Архангельск и Романов-на-Мурмане. Так что англичане - не помощники и вообще не игроки.
Кто же игроки? Китайцы? Боже упаси! Китайцы поглядывали на Семенова враждебно и своего отношения к нему менять не собирались. Монголы? Монголов Семенов считал надежными союзниками, но их было мало.
Оставалась одна сила - японцы.
К японцам Семенов всегда относился с симпатией, они ему отвечали тем же, и будущий атаман пошел с ними на сближение.
Японской военной миссией в Харбине командовал капитан Куроки, он вскоре и сделался другом Семенова. Куроки отрядил двух своих сотрудников в штаб есаула для формирования специального японского батальона.
Такой батальон в количестве шестисот человек вскоре был сформирован. Командиром его стал капитан Окумура. Поскольку Семенов со своими омовцами ввязался в затяжные бои с красными частями, то японцы выполняли роль этакой затычки: если возникала тяжелая ситуация и красные начинали теснить омовцев, то Семенов немедленно бросал в бой Окумуру, и тот выпрямлял прогнувшуюся линию фронта.
Успешно действовал и отряд бронепоездов, которыми командовал капитан Шелковый, хотя к нему самому есаул по-прежнему относился настороженно - имелось в капитане что-то такое, чего нельзя было уловить - например, никогда он не глядел в глаза собеседнику; пальцы у него, покрытые рыжеватым редким пухом, были вялыми, бескостными, как сосиски; холодная ладонь при рукопожатии оказывалась неприятно влажной, - "поручкавшись" с капитаном, хотелось вымыть руки либо вытереть их о платок. Был Шелковый исполнителен, слушая есаула, старался не пропустить ни одного слова, стоял навытяжку с наклоненной головой и не поднимал взгляда, словно был в чем-то виноват.
Как-то Семенов попробовал поговорить с капитаном по душам, но разговора не получилось. Капитан будто залез в скорлупу, мигом сделался угрюмым, не потеряв, правда, при этой угрюмости обычной своей вежливости, и на все расспросы будущего атамана отвечал однозначно - "да", "нет", "да", "нет" - словно не знал никаких других слов. Семенов морщился недовольно, дергал усами - не нравился ему Шелковый, и все тут.
А затяжные бои с красными стали носить тяжелый характер: Семенов не думал, что у красных найдется столько сил, упорства, оружия, чтобы так героически воевать. Беспортошные, голодные, холодные, а воюют. Это Семенова раздражало. Он не мог понять, почему эти люди зубами держатся за эфемерную волю, за своего картавого предводителя... как его фамилия? Кому доверились мужики? А люди, которые находятся рядом с картавым, те, что его окружают, - они же сплошь с нерусскими фамилиями. Но ведь расхлебывать-то все и страдать за все приходится русским - им за все предстоит расплатиться собственной шкурой. И как только этого они не понимают?
Еще донесся до Семенова слух, что воюют красные под началом опытных немецких инструкторов. Слишком уж толково, напористо, с выдумкой начали драться красные - они стали теснить Семенова буквально всюду, даже японский батальон не всегда мог выручить его омовцев.
В те дни Семенов повидался с Колчаком - адмирал получил назначение командующего русскими войсками в полосе отчуждения КВЖД и прибыл в Маньчжурию. Поразмышляв немного, Семенов решил отсидеться у себя в штабе и не встречать адмирала: если понадобится, Колчак сам найдет его. Это было, конечно, обычным хамством, ведь Колчак имел всероссийскую славу, а Семенов, хоть и лихой вояка, все-таки больше был известен по походам в бордели да по нескольким заметкам в иркутской и читинской большевистских газетах - величины это были несопоставимые.
Но как бы ни было, встреча все же состоялась - там же, в Маньчжурии. Адмирал пригласил Семенова к себе. Семенов явился к новому командующему настороженный, набычившийся, у него даже волосы на затылке встали дыбом. Адмирал не понравился Семенову: был он нервный, сухой, делал слишком много движений и ничего не понимал в лошадях. Зато вздумал учить - Семенов почувствовал, как у него потяжелело, сделалось горячим лицо, кончики усов нервно задергались.
- Вы, Григорий Михайлович, на мой взгляд, недооцениваете китайцев, - сказал ему адмирал. - И слишком переоцениваете японцев.
Семенов едва сдержался, чтобы не вспыхнуть - угрюмо стиснул зубы и на это высказывание не ответил. Он понял, в чью "дуду" дует Александр Васильевич - генерала Хорвата, готового мыть ноги своим китайским хозяевам.
Адмирал нервно заходил по комнате. Некоторое время он молчал - похоже, как опытный психолог, выдерживал паузу, и Семенов молчал, но поскольку по части психологии он не имел совершенно никакого опыта, то не смог справиться с собою и хлопнул кулаком по столу.
- Вы - ярый противник японской ориентации! - произнес он тоном судьи, выносящего вердикт - "окончательный, бесповоротный, обжалованию не подлежащий".
- Совершенно верно, - неожиданно спокойно отозвался адмирал, - ориентация на Японию в нынешних условиях - преступление.
- А на кого вы предлагаете ориентироваться? - с ехидной угрюмостью спросил Семенов.
- На Англию и Францию.
При упоминании о Франции Семенов поморщился, потом мотнул головой и произнес по-мальчишески резко, с фистулой - голос его не выдержал нагрузки:
- Нет! Ни Англия, ни Франция для меня не существуют. Нет таких государств!
Колчак удивленно посмотрел на него:
- Я попробую вас разубедить в этом.
- Я - человек упрямый. Переделывать меня поздно и трудно.
- Восстановление прежней России - в интересах этих стран. Они - наши союзники в войне с немцами, им нужна сильная Россия, как говорил Столыпин. А Японии и вместе с нею Америке нужна Россия слабая, им в одинаковой степени важно, чтобы влияние России на Дальнем Востоке было минимальным.
- Что вы от меня хотите?
- Чтобы вы перестали коленопреклоняться перед Японией и прислушивались к тому, что говорят в Харбине.
В Харбине - значит, в канцелярии генерала Хорвата. А канцелярия целиком состоит на довольствии у китайцев, ест а пьет из рук этих тыквенных голов. Плюс ко всему китайцы сумели здорово снюхаться с красными - ну ровно родные братья стали, - а раз они родные братья, то Семенов очень скоро, спеленутый по рукам и ногам какой-нибудь тростниковой веревкой, сплетенной в одной из деревушек на реке Янцзы, будет передан красным... Семенов вновь по-мальчишески упрямо мотнул головой:
- Нет!
За кого его принимает адмирал, давая такие рекомендации? Семенов почувствовал, как у него недовольно, сама по себе задергалась щека, он приложил к ней руку, останавливая дрожь - не помогло, и тогда он снова потряс головой, не слыша уже ни себя, ни адмирала:
- Нет, нет и еще раз нет!
Расстались они холодно, почти враждебно, очень недовольные друг другом, адмирал даже не пригласил Семенова на чашку чая, хотя считался гостеприимным человеком.
Это была единственная встреча Семенова с Колчаком, больше встреч не было, но и одной встречи оказалось достаточно, чтобы их взаимоотношения определились раз и навсегда.
Адмирал откровенно презирал Семенова. Семенов же считал адмирала "мокропутным" дураком, белоручкой, не знающим, чем пахнет "родная земелька", совершенно не способным руководить сухопутными войсками.
В тот же вечер Колчак покинул Маньчжурию.
А дела Семенова становились все хуже и хуже - красные продолжали теснить его, и тогда он решил совершить обычный свой финт - мастером по этой части он оказался несравненным: сбрасывал все карты в кучу, быстро перемешивал их, а потом, почти наугад, но очень ловко, зная, что конкретно вытащит, вытаскивал из колоды пару незначительных "особ" - шестерку и, скажем, дамочку - и объявлял их "особами, приближенными к императору".