Услышав об отправке домой, солдаты повеселели и быстро начали свертывать свои пожитки и упаковывать сундучки. Через полчаса все было готово. Я выстроил дружину во дворе, рассчитал по два и повел вздвоенными рядами к вокзалу, оставив Батуева окарауливать казарму. На вокзале я подвел свою колонну к эшелону, уже готовому к отправлению, рассадил солдат по вагонам, назначив старших на каждую теплушку. К этому времени и барон Унгерн привел разоруженных им солдат в количестве нескольких сот человек, которые также были размещены по теплушкам. От каждого десятка по одному человеку было командировано за кипятком, и вскоре все было готово к отправлению эшелона... Не хватало только хорунжего Малиевского, который должен был арестовать агитаторов и лидеров местных большевиков.
В конце концов прибыл и Малиевский - высокий усатый казак с наганом в руке, перед ним тащилось несколько сгорбленных людей неопределенного возраста с испуганными лицами.
- Этих - в отдельную теплушку, - скомандовал Семенов. - И на дверь - пломбу, чтобы никто из них до места назначения и носа не высунул. - Он заглянул в теплушку, встретился глазами с печальным бородатым господином в каракулевой шапке-пирожке. Это был местный учитель. - Вы должны быть горды, что въедете в Россию в запломбированном вагоне, - сказал он учителю, большому любителю, как сказывал военный чиновник Куликов, поговорить на сходках о светлом будущем человечества, - ваш вождь Ульянов-Ленин также въехал в Россию в запломбированном вагоне. - Семенов засмеялся и тихонько похлопал ладонью о ладонь.
Учитель что-то пробурчал под нос и отвернулся от есаула.
- А морду воротить необязательно, - сказал ему Семенов. - Кстати, вы не знаете, почему ваш вождь избрал себе такой псевдоним - Ленин? Почему не Олин, не Манин, не Авдотьин, а Ленин? У него что, жена - Лена? Или та, которая ложится в постель вождя? Может быть эта дамочка - Лена?
Учитель молчал, он не хотел опускаться до общения с издевающимся над ним есаулом.
- Не хотите разговаривать? - В голосе Семенова послышались укоризненные нотки. - Напрасно! - Он повернулся к Бурдуковскому, стоявшему рядом и держащему в одной руке большой пломбир, похожий на кузнечные щипцы, и снизку свинцовых пломб - в другой, приказал: - Пломбируйте вагон, урядник. А господин Куликов пусть приклеит на дверь бумажный квиток и шлепнет на него печать. Открыть вагон разрешается только на станции Борзя. Отправление эшелона - в десять ноль-ноль. А станция Борзя - это во-о-он где, за десятью землями, аж под самой Читой.
Конвоировал эшелон из тридцати семи вагонов всего один человек, подхорунжий Швалов, широкоплечий низенький казак с маленькими глазами-укусами: глянешь в них - обязательно уколешься. Он мрачно оглядел теплушки и поскреб пальцами голову - задание было ему явно не по душе.
- Эшелон пойдет до Борзи без остановок. Поедете на тормозной площадке, - сказал Швалову есаул. Казак, услышав это, невольно поежился: это же на семи ветрах, просквозит так, что все косточки будут звенеть, словно стеклянные. Семенов продолжил: - На станции Даурия машинист замедлит ход - спрыгнете. Задача ясна?
Швалов молча, не по-уставному, кивнул.
Когда паровоз дал прощальный гудок, Семенов прокричал зычно, чтобы его было слышно во всех тридцати семи теплушках:
- Предупреждаю - если кто-то вздумает покинуть вагон по дороге, охрана будет стрелять без предупреждения. Это всем понятно?
Все тридцать семь вагонов хранили молчание.
- Тогда вперед, в Россию, на сытые красные харчи! - Семенов махнул рукой, давая команду отправляться.
Паровоз вновь дал гудок, с макушек деревьев посыпался снег, и вагоны, жестко стуча колесами на стыках, поползли на запад, скрывшись в розовом морозном тумане.
- Бай-бай! - сказал Семенов на прощание и отправился греться в помещение паспортного пункта.
Начальнику КВЖД Семенов отправил телеграмму: "Харбин. Генералу Хорвату. Разоружил обольшевичившийся гарнизон Маньчжурии и эвакуировал его в глубь России".
Вскоре со станции Борзя поступило сообщение, что эшелон благополучно прибыл...
Тем временем вспухла еще одна "болячка": местный Совет неожиданно сошелся в здании железнодорожного собрания на некую "сидячую сходку", и, как почувствовал есаул, речь на этой сходке должна будет идти о нем. Семенов заслал на это собрание своего человека, "казачка" - поручика Алексеева. Тот все выяснил и едва ли не с боем, выдернув из кобуры пистолет, выбрался из битком набитого помещения.
Оказалось, на повестке дня у местного Совдепа, еще вчера беззубого, вялого, стояло два вопроса. Первый - "О нарушении революционных свобод есаулом Семеновым и об отношении к нему в связи с этим" и второй - "О разгоне Учредительного собрания в Петрограде большевиками". Узнав об этом, Семенов медленно, будто получил удар в лицо, подвигал нижней челюстью: а ведь этот Совет еще день назад совершенно искренне благодарил его за то, что он очистил город от "разнузданных солдат". Только что хвалили решительного есаула, и вона - развернулись на сто восемьдесят градусов. Перевертыши! Есаул выматерился и скомандовал зычно, будто вел сотню в атаку:
- Офицеры, к оружию!
К Семенову тем временем присоединились офицеры Маньчжурского гарнизона - винтовки похватали человек двенадцать. А вообще, народу набралось столько, что едва вместились на двух извозчиках.
Около здания железнодорожного собрания было тихо, все находились в зале, заседали. Семенов ехидно усмехнулся:
- Ну-ну!
У всех выходов он поставил офицеров, а сам в сопровождении подполковника Скипетрова, подъесаула Тирбаха и поручика Цховребашвили стремительно вошел в зал, на ходу передернул затвор винтовки, загоняя патрон в ствол, легко взбежал на сцену. За маленькой трибункой, украшенной красной лентой, какими девочкам-модницам родители на рождественские праздники обычно подвязывали волосы, стоял сухонький человек в очках, с желчным цветом лица и как раз разглагольствовал о Семенове.
Семенов, оказавшийся тут как тут, смерил оратора презрительным взглядом и направил на него ствол винтовки:
- Руки вверх!
Оратор поперхнулся, пропищал что-то немощно, задавленно, чужим голосом и сполз под трибуну.
Был оратор, и не стало его.
- Так будет со всеми! - рявкнул Семенов, вглядываясь в зал. - Со всеми, кто пойдет против меня и моей воли... Понятно? Руки, руки! Почему руки не все подняли? Я же русским языком приказал: всем поднять руки. Всем, а не только этому жалкому ораторишке. - Он заглянул под кафедру - оратора там уже не было.
В проходе встали с винтовками трое офицеров - спутники Семенова, - они были готовы стрелять.
Собравшиеся неохотно подняли руки; Семенов, со сцены увидев, что руки подняли все до единого, подал следующую команду - как на учениях:
- А теперь по одному подходите к сцене и сдавайте оружие. Если кто-то вздумает опустить руки - будем стрелять незамедлительно. Все это слышали? Выстраивайтесь, господа большевики, в цепочку и по одному ко мне... Сдавайте-ка ваши стволы-стволики. И не шалите, не шалите. - Семенов пистолетом погрозил залу. - Я шалостей не люблю. Когда сдадите оружие, поговорим, как мне надлежит вести себя дальше.
Очередь в гнетущем молчании медленно двигалась к сцене, гулко шлепались на деревянный настил "стволы-стволики ". Чего тут только не было! Один бравый дедок в железнодорожной фуражке с бархатным околышем сдал даже длинный, с посеребренным стволом дуэльный пистолет пушкинской поры; Семенов подхватил его, осмотрел - редкое оружие.
- Ты, старик, эту пищаль случайно не из музея уволок?
- Я, ваша степенность, никогда ни у кого ничего не волок, в жизни такого не было, - обиженным тоном ответил дедок. - Не приучен.
- Ить ты, какой сердитый! - Семенов рассмеялся.
Дедок отошел в сторону. Зал был гулким - слышен каждый шепот, каждый чих, каждое шарканье подошвы, и в этой гулкой недоброй тиши очень громко, отчетливо просипел шамкающий немощный голосок:
- У меня руки болят, разрешите их, гражданин начальник, опустить.
Похоже, именно в ту пору родилось знаменитое выражение - "гражданин начальник", хорошо знакомое не только уркам всех мастей, но и широкому кругу профессионалов - прокурорам, следователям, милиционерам, которых в двадцатые годы из-за их фуражек стали звать "снегирями", а чуть позже резко и презрительно: "мусорами", а также журналистам, пишущим на криминальные темы, и просто любопытствующим обывателям.
Есаул поискал глазами владельца немощного шамкающего голоса. Это был сгорбленный, совсем не старый человек с высокими потными залысинами на крупной голове, в затерханном пиджачке и скрюченными, очень большими руками. Если такой дядя сожмет пальцы в кулаки, то каждый кулак будет не менее лошадиной морды. Семенов даже присвистнул про себя: видно, когда в детстве растили, выкармливали этого человека, в чем-то ошиблись - корм пошел не в тело, а в кулаки.
- Разрешите опустить руки, гражданин начальник, - вновь раздался его шамкающий голос.
- Нет! - резко ответил Семенов. - Опустишь - буду стрелять.
- У меня руки затекли, не могу держать...
-Нет! - рявкнул есаул. - Не надо было такие хомуты отращивать... Руки можно опустить, лишь когда будет сдано все оружие. Выход один - сдавать свои пистолетики быстрее.