В разговоре он не сразу обнаружил, что сзади, в самом темном углу, у весело потрескивающей поленьями печки сидит еще один человек и неотрывно глядит на огонь. Поручик с седыми висками словно погрузился в этот огонь целиком, стал частью его и на людей, заходивших в паспортный пункт, не обращал внимания.
Печать беды лежала на твердом, изрезанном морщинами лице этого человека - хорошо знакомая Семенову по фронту. Люди с такой меткой обязательно погибали в ближайшем бою. Семенову сделалось душно, и он повел головой в сторону, пытаясь освободить себе горло. Это не помогло, Семенов расстегнул на воротнике кителя крючок.
- Что-то случилось, поручик? - спросил он.
Вместо поручика ответил военный чиновник:
- Случилось. В нашем здании, на втором этаже, заседает революционный трибунал - солдаты судят поручика Егорова...
- Вас, значит? - Семенов ткнул пальцем в сидящего у огня офицера.
- Так точно, - ответил военный чиновник.
- И за что, простите великодушно... судят?
- Ни за что! - У Куликова от возмущения даже задергалась одна бровь. - За то, что отказался выполнять приказания разложенцев и дезертиров.
- Понятно, - тихо и очень отчетливо произнес Семенов, потискал рукою воздух, словно разминал застоявшиеся пальцы, выкрикнул зычно, будто в атаке: - Бурдуковский!
- Урядник словно из воздуха возник, только что не было его, отирался на перроне станции - и вот он, уже стоит посреди комнаты.
-Я!
- Встань у дверей с винтовкой и никого сюда не впускай. Если явятся господа-товарищи за поручиком Егоровым - гони их в шею. Не послушаются - можешь врезать прикладом по зубам. Понял?
- Так точно!
- Действуй! - Семенов повернулся к поручику: - Не бойтесь никого и ничего. И тем более - самозваного революционного суда.
Через двадцать минут на лестнице послышался топот, дверь в приемной с треском распахнулась, раздались возбужденные голоса. Бурдуковский, державший винтовку у ноги, напрягся. Семенов со скучающим видом отвернулся к окну - в окно была видна колониальная лавка. Ее деревянная дверь, на манер сундука окованная рисунчатыми полосками меди, открылась, и на улицу вывалился шустрый старичок. В руке он держал новенький кожаный баул ядовитого оранжевого цвета. Похоже, это был хозяин лавки, в которой Семенов купил два фунта вяленого страусиного мяса. За хозяином торопливо потрусил тонконогий рыжеголовый паренек в треухе, сброшенном с головы на спину, - треух держался на матерчатых завязках, затянутых спереди в узелок.
Из приемной послышались крики.
- Бурдуковский, выйди разберись! - приказал Семенов.
Урядник решительно шагнул за дверь. Крики в приемной усилились, но через полминуты все стихло.
Семенову в окно было видно, как на улицу вывалился спутанный клубок, из которого с трудом выбрался здоровенный детина с испачканным чем-то темным лицом, прокричал высоким встревоженным голосом:
- Казаки!
Клубок рассыпался, пространство перед окном расчистилось. Бурдуковский вернулся в комнату.
- Ну и что? - спросил у него Семенов.
- Как вы и благословили, ваше высокоблагородие, прикладом дал по зубам. Пришлось.
- Подействовало?
- Еще как!
Семенов вновь повернулся к поручику:
- Повторяю, не бойтесь никого и ничего.
Егоров отозвался голосом тихим и благодарным:
- Я в полном вашем распоряжении, господин есаул.
- А вот это - любо! - Семенов употребил любимое слово донских казаков. - Ваша помощь мне понадобится.
Тем временем Кюнст привел в станционное здание китайских чиновников и начальника городской милиции - низенького кривоногого капитана с рябым, посеченным оспой лицом,
- Прошу, господа! - послышался бодрый голос Кюнста. - Прошу! Господин комиссар Временного правительства России находится в паспортном пункте. Направо, пожалуйста!
Группу китайцев возглавлял генерал Ган - мешковатый человек с опухшими подглазьями и вялым ртом, украшенным щеточкой усов. Именно ему было дано указание разоружить гарнизон Маньчжурии - полторы тысячи человек; останавливало Гана пока одно: сил у прибывшей пехотной бригады было для этого мало. Генерал ждал подкрепления.
- Не надо никаких подкреплений, - напористо начал атаку Семенов, - русских должны разоружить русские, и я это сделаю сам. Лично. Если их будут разоружать китайские солдаты, то может пострадать мирное население. Согласны, господин генерал? - спросил он у Гана.
Подумав немного, генерал наклонил голову - согласен, мол, затем поинтересовался глуховатым, чуть подрагивающим от возраста голосом:
- А как вы собираетесь это сделать, господин комиссар? У вас же для этого сил тоже недостаточно, вам нужен хотя бы полк...
- Полк будет. Это вопрос несложный, полк мне надо будет срочно перекинуть сюда со станции Даурия.
- А одного полка хватит? - спросил Ган.
- Если не хватит - буду просить помощи у вашей бригады.
- Помощь будет оказана, - пообещал Ган.
Семенов блефовал: весь его "полк" вместе с Бурдюковым и Батуриным состоял всего из семи человек. Еще трое были направлены в разные места с письмами, один казак находился в Харбине вместе с поручиком Жевченко.
- Мне нужен транспорт, - потребовал Семенов.
- Он будет вам предоставлен, - почти автоматически пообещал китайский генерал.
- Тридцать теплушек, оборудованных нарами и печками...
- Дадим, - охотно ответил Ган, и Семенов понял, что меньше всего этому старому человеку хотелось заниматься тем, к чему его приставили - ратным делом, войной. - Если надо сорок или сорок пять теплушек, оборудованных этими самыми... диванами - дадим сорок пять. Назовите номер полка.
- Полк именной, такие в русской армии номеров не имеют. Называется - Монголо-Бурятский.
Генерал задумался, он о таком полке не слышал, но в следующий миг вяло махнул рукой - ладно!
На том совещание закончилось.
Через час в распоряжение Семенова были предоставлены тридцать теплушек, прицепленных к старому зеленобокому паровозу - пассажирскому, когда-то водившему составы в Париж. Семенов написал письмо Унгерну и вызвал к себе Бурдуковского.
- Срочно отправляйтесь с поездом в Даурию. Это - лично в руки войсковому старшине барону Унгерну, - отдал письмо Бурдуковскому. - В случае опасности письмо надо немедленно уничтожить.
Суть авантюры была проста: Семенов просил Унгерна собрать имеющихся на станции Даурия его людей (всего получалось семь человек, Семенов подсчитал точно), посадить их по теплушкам, во всех вагонах, затопить печки-буржуйки и зажечь свечи - то есть создать впечатление, что в составе полно людей, и прибыть на станцию Маньчжурия.
Ну, а как сложатся дела здесь, будет видно. Батурину же Семенов велел потолкаться в людных местах Маньчжурии и везде сообщать как бы невзначай, что на подходе Монголо-Бурятский полк.
В четыре часа утра девятнадцатого декабря состав с "полком", пыхтя, окутываясь белыми клубами пара и лязгая сочленениями, прибыл на станцию Маньчжурия. Есаул уже ожидал его. Было морозно, снег громко визжал под подошвами, от этого визга хотелось зажмуриться. Дышалось легко. У Семенова было хорошее настроение. Едва состав затормозил у воинской платформы, есаул выставил около него двух казаков с винтовками.
- Если кто будет подходить и любопытствовать, что за состав, отвечайте: "Прибыл Монголо-Бурятский полк", - напутствовал он казаков.
- Ясно, ваше высокоблагородие. Но ежели публика начнет интересоваться, почему двери теплушек закрытые, тогда что отвечать?
- Какой же дурак станет распахивать двери настежь в сорокаградусный мороз? На улице - сорок! Да ветерок еще тот... маньчжурский. А?
Семенов с казаком Батуевым поехал разоружать дружину, Унгерна - также с одним казаком - отправил в железнодорожную роту, хорунжему Малиевскому дал список с адресами и велел ехать по квартирам. Наказал:
- Это список наиболее отъявленных большевистских горлопанов. Если будут брыкаться - не стесняйтесь бить по зубам. Всех арестовать и - на вокзал.
На вокзале, на главном пути, около самой станции, уже стоял длинный состав, приготовленный для "разоруженцев" - их надо было немедленно вывезти в Россию.
- И без них хватит здесь вони! - резко высказался о них Семенов.
Капитан Степанов, начальник местной милиции, должен был помочь Унгерну, но, узнав, какими силами барон собирается разоружать целую роту, нехорошо побелел рябым лицом. У него даже губы затряслись от страха.
- Капитан, проверьте у себя штаны, - посоветовал барон, но Степанов на это никак не отреагировал, словно ослеп и оглох, и тогда Унгерн, не долго думая, отделал его ножнами шашки.
После этого капитан повесив голову, понуро поплелся вслед за бароном в казарму железнодорожной роты.
"Как я и ожидал, разоружение произошло быстро и легко, без всяких инцидентов, - написал впоследствии Семенов, - если не считать попытку одного из членов комитета дружины призвать растерявшихся товарищей к оружию. Призыв этот, однако, успеха не имел, так как винтовки были уже заперты нами на цепочку и около них стоял мой Батуев с ружьем на изготовку и взведенным на боевой взвод курком. В то же время, вынув пистолет, я объявил во всеуслышание, что каждый, кто сделает попытку сойти с места, будет немедленно пристрелен.
Я обратился к солдатам с соответствующей речью, объявив им именем Временного правительства о демобилизации и отправлении их по домам, причем дал 20 минут на сборы, объявив, что каждый опоздавший будет арестован и предан суду.