Ландштурмист хотел защититься от сотника винтовкой, выставил ее перед собой, будто дубину, Семенов изловчился, направил шашку вдоль винтовочного тулова - на плечи ландштурмиста только мозги выбрызнули, бледно-розовые, с , каким-то туманным помидорным налетом. Располовиненное тело ландштурмиста залилось кровью, только в самом низу головы, почему-то скатившись на подбородок, страшно и одновременно весело скалились чистые белые зубы. Так ландштурмист со скалящимися зубами и свалился в снег.
Больше выстрелов не было.
Через двадцать минут казаки - шумные, довольные собой - съехались на небольшой площади, обложенной крупными гладкими камнями. Белов, по обыкновению, отнял у кого-то из ландштурмистов бутылку с местным первачом - польской свекольной самогонкой некрасивого сивушного цвета, - собрался было выдернуть из горлышка кукурузную пробку, но сотник погрозил ему кулаком:
- Нельзя!
- Ваше благородие! - взмолился Белов.
- Пить будем потом, сейчас нельзя, - произнес Семенов жестким, каким-то чужим голосом; этот непривычно чужой, звеневший металлом голос он незамедлительно засек, услышал его словно со стороны, поморщился и добавил: - Спрячь бутылку, Белов!
- Так холодно же ж, ваше благородие. Простудиться можно.
- Спрячь!
- Что будем делать дальше, ваше благородие?
- Ждать!
Хреновая это штука, особенно на войне - ждать. Ожидание и в мирное время не слаще горчицы, вытягивает из человека все соки, выматывает так, что он, бедняга двуногий, сдавать и стареть начинает в несколько раз быстрее положенного, а уж по части нервов, то они вообще за пару дней могут превратиться в гнилые нитки, и ничем их ни залечить, ни заменить: прель есть прель...
- Может, догнать кого-нибудь из ландштурмистов и пощекотать кончиком шашки? - спросил Белов, с сожалением затыкая бутылку початком и засовывая ее подальше от глаз командирских в переметную суму - слишком сумрачным и тяжелым сделался взгляд сотника, лучше не рисковать. - Все веселее будет.
- Валяй. Но времени на эти тараканьи игры даю немного - два часа. Через два часа все должны быть здесь, на этой площади, - сотник примял ногою хрусткий сухой снег, - все, до единого человека.
Он рассчитывал так: эскадрон, который ушел с обозом в Журамин, к вечеру поспешит обратно, ночевать в Журамине не останется, немцы ночевать в чужих постелях не привыкли и обязательно вернутся - на этом и строил свою стратегию сотник Григорий Семенов.
А что касается науки ждать, то ее надо осваивать, она такая же важная в военном деле, как и наука наступать.
Белов покрутил головой в поисках напарника, но никому не хотелось бить ноги ни себе, ни коню и охотиться на ландштурмистов - гоняться за этими тараканами в поле себе дороже, и Белов утих, скис и через десять минут об охоте уже не вспоминал.
Прямо на площади, на земляной обочине, проступившей сквозь снег я поблескивавшей оттаявшей мокретью, развели костер и, вогнав в размякший рыжий суземок два кола с рогульками, развели костер. Огородили перекладину, навесили ее на рогульки и украсили черным закопченным котелком - с некоторых времен эту легкую, склепанную из алюминиевого листа посудину с собой возил Никифоров - выполнял негласное общественное поручение.
Казаки - люди в большинстве своем обстоятельные, питаться всухомятку, без горячего, не привыкли, так что котелок, два месяца назад найденный в немецком обозе, оказался очень кстати. Никифоров при общем молчаливом согласии оприходовал его, проверил на дырявость, почистил снегом, льдом - "шоб вони фряцевой тут не осталось ни капли" - и теперь тешил горячей едой дружков своих Белова да Лукова, ну и остальных станичников - тоже.
Луковских жирных зайцев тоже приспособились готовить в этом котелке, прежний котел был уж очень здоров, хотя алюминий - металл не для жарева и тушений, он мигом притягивает к себе всякий кусок мяса, заставляет его дымиться, за таким котелком глаз да глаз нужен, иначе все очень быстро сгорит, кроме зайчатины в нем и супы варили, и диковинное блюдо, похожее на лапшу - длинные лохматые стебли, скатанные из теста, под названием макароны: то ли немецкое, то ли итальянское, то ли папуасское изобретение... У всех, кто смотрел на хозяйственную троицу - Никифорова, Лукова и Белова, - душа начинала невольно радоваться.
Расселись вокруг костра, лошадей поставили рядом, на морды им накинули мешки с трофейным овсом.
- Спасибо немакам, - всякий раз кланялся Белов, насыпая овес в торбы, - от моего коня - особенно. - Белов с шутовским видом совершал второй поклон.
Надо бы ближайшие дома проверить, - произнес Семенов с озабоченным видом, - вдруг там кто-нибудь из немцев застрял? Не то вытащат пулемет да начнут садить по нашим головам - вот тогда мы и закукарекаем.
На неровной узкой улочке, ведущей к центральной площади деревни, показался сгорбленный человек с клюкой. Небритое лицо его было сосредоточенно, он держался одной стороны улицы и почему-то опасливо поглядывал вверх, на крыши домов.
Казаки, увидев этого человека, замолчали - что-то необычное было сокрыто в нем, сколько годов было ему - не понять: могло быть и тридцать пять, и сорок семь, и семьдесят шесть - есть категория людей, которая живет вне времени, поэтому возраст их определить невозможно. Этот человек принадлежал к таким людям.
- Белов, - тихо обратился к казаку сотник, - подсоби-ка дедку.
Казак подвел непрошеного гостя к костру.
- Вот, ваше благородие, говорит, что в восемьсот семидесятом году был в России.
- Почти полвека назад, - уважительно проговорил сотник, подвинулся, освобождая место рядом с собой.
Вид у гостя действительно был вневозрастной, на висках - ни одной седой волосинки, но старческая редина и просвечивающая сквозь прозрачно-темные волосы дряблая кожа делали поправку, слезящиеся глаза с красными веками тоже не могли принадлежать молодому человеку.
- Он и по-русски гуторит вполне сносно, - сообщил Белов,
- Да, да, да, - закивал головой пришелец, - я был Россия, пришлось узнать русский.
- А чем вы занимались в России?
- Я... я... как это? Момент, - предупредил он, полез в карман, достал оттуда старые часы в медной узорчатой луковице. - Вот. Я ремонтировайт это вот. - Он нажал на кнопку, одна половинка луковицы отворилась, послышалась чистая серебристая мелодия. - Видите?
Сотник перегнулся через плечо старика, глянул на луковицу, одобрительно поцокал языком:
- Хорошие часики, однако.
- Сам собрал, - похвастался пришедший, - из отдельных деталей.
- А корпус, луковицу как - тоже сами делали?
- Корпус нет, корпус я взял от старых русских часов и подогнал под него механизм.
- Немцы, что стоят здесь, в Руде, они как... не обижают вас?
- Не-ет. Смирные люди. В основном старики.
- А кавалеристы? Отсюда высыпал целый эскадрон.
- И кавалеристы ничего. Когда спят, - пришедший засмеялся, смех у него был молодым и звонким, будто у мальчишки, - вместе с лошадьми.
Сотник протянул руки к огню, погрел их, потом задумчиво похлопал плеткой по голенищу сапога. Спросил у незваного гостя в упор:
- Кто-нибудь из немцев в деревне остался? А? С одной стороны, мы вроде бы всех их выкурили, а с другой... А? Всякое ведь может быть... А?
Он не рассчитывал, что бывший часовщик ответит взаимностью - пришедший был немцем, а немец немца выдавать не станет.
Незваный гость молча подвигал из стороны в сторону нижней челюстью - соображал... Семенов понял - настаивать не надо, хотя ответ может быть всякий. В том числе и с выстрелами. Война на то и война, чтобы на ней стреляли. Выстрелы в Руде могут загрохотать в любую секунду,
- На нет и суда нет, - произнес сотник миролюбиво.
- Я очень хорошо отношусь к русским, - наконец проговорил пришелец, вздохнул, глаза его затуманились - видно, с Россией у него были связаны хорошие воспоминания.
Пауза была затяжной.
- Весьма похвально, - произнес Семенов.
Пришелец повернулся к улице спиной, приблизил лицо к сотнику, проговорил тихо и совершенно бесцветно:
- В третьем доме с краю находятся два немецких офицера.
Сотник присвистнул:
- Застряли, значит, голуби...
- В общем, вы... ваше дело военное, вы тут разбирайтесь, а я топайт дальше. - Бывший часовщик обстукал клюкой землю перед собой, словно пробовал ее на твердость, и, не прощаясь, двинулся дальше.
Некоторое время был слышен стук его клюки, а потом он стих.
Белов, сидевший на корточках у пламени, проводил пришельца взглядом и вскочил на ноги:
- Разрешите мне, ваше благородие... Я мигом растрясу эту перину.
- Погоди, Белов, - осадил его сотник. - Рано пока. Минут двадцать выждем. Иначе мы выдадим этого мастера вместе с его часами и вообще со всеми потрохами.
Через двадцать минут Белов, взяв с собою двух дружков, Лукова и Никифорова, неспешно двинулся по улице. Винтовки все трое держали на весу, патроны сидели в патронниках - в любую секунду казаки были готовы стрелять. Лица казаков имели одинаковое отсутствующее выражение, лишь в глазах поблескивало любопытство. С одной стороны, им интересно было увидеть, как живут люди в чужой стороне, с другой - по телу полз холодок, предупреждающий об опасности, все-таки они находились на войне.
- Богато живут, - завистливо произнес Луков, - нам бы так.
- Придет время - и мы заживем так же, - убежденно заверил приятеля Белов, - в России ведь как - то понос, то золотуха, то война с Японией, то плохая погода, то барин вдруг оказался круглым дураком. Для того чтобы было хорошо, надо, чтобы все это совместилось. Когда совместится - все будет великолепно.
- Такого не будет никогда.