- Он у себя,- быстро отозвался управляющий.
- Он у меня,- недобро усмехнулся Сенека, не в силах подавить раздражение.
- Да, хозяин,- низко склонив голову, отвечал управляющий.
Сенеке стало жаль его. Он посмотрел на увеличившуюся плешь Теренция, его седые редкие волосы и подумал, что сам, наверное, выглядит значительно хуже, тем более что Теренций был лет на десять моложе его.
- Никто не спрашивал о нем? - произнес он уже спокойно, в своей обычной манере, чуть отстраненно.
- Нет, хозяин,- ответил Теренций, подняв голову и глядя на сенатора уже без прежнего страха.- Он выходит на прогулку только по ночам, когда я запираю слуг.
- Хорошо,- кивнул Сенека,- проведешь его ко мне, когда стемнеет. Тогда же подашь ужин, я не голоден,- добавил он отвернувшись и, стараясь шагать твердо, прошел в соседнюю комнату, которая служила ему кабинетом.
Там он скинул плащ, опустился на ложе и закрыл глаза. Так пролежал до темноты, не столько размышляя, сколько предаваясь видениям, наплывшим на него. Все они были страшными: какие-то чудища с людскими головами, люди с головами животных, одутловатое лицо императора, смотрящее на него пустыми глазами, с выпяченной вперед нижней губой, неестественно красной. "От крови, что ли?" - подумал он и, вздрогнув, открыл глаза.
Бесшумно вошел слуга, неся два светильника, поставил их на стол и так же бесшумно вышел, словно не заметив лежащего. Так было заведено у сенатора: с наступлением темноты вносить светильники, не окликая хозяина, не беспокоя его. Слуга сделал все как обычно, но сейчас сенатор подозрительно смотрел ему вослед. То, что в доме живет Никий, знал только управляющий Теренций, и никто из слуг не должен был об этом догадываться, а тем более видеть гостя. На Теренция, конечно, можно было положиться, он был предан и аккуратен - но ведь всегда могло произойти какое-нибудь глупое недоразумение и нарушить весь его план, а с ним... разрушить все. Этот его план был опасной игрой, более того, смертельно опасной, и потому весь последний месяц со дня, как Никий поселился на вилле, тревога не покидала сенатора ни днем, ни ночью.
Он тяжело вздохнул, встал, провел по лицу ладонями, и тут же раздался тихий стук в дверь. Прежде чем ответить, он перешел к столу и опустился в кресло, вытянув ноги; потом, придав лицу спокойное выражение, перевел взгляд на дверь:
- Входи.
Тихо ступая, в комнату вошел юноша лет восемнадцати, стройный и красивый, одетый в короткую белую тунику и сандалии с ремнями почти до колен - на греческий манер. Кротко улыбнувшись, он поклонился сенатору.
- Ты здоров? - спросил Сенека, тоже улыбнувшись.- Я рад тебя видеть здоровым и бодрым.
- Ты приехал за мной? - в свою очередь спросил юноша, и лицо его выразило надежду, но, правда, тщательно скрываемую, едва заметную.
- Вчера я отправил твоему учителю Павлу письмо,- не отвечая на вопрос, сказал сенатор.- Поверь, если его перехватят, меня ждут большие неприятности. И тебя, может быть, тоже,- добавил он после некоторого молчания.- Римский сенатор, переписывающийся с вождем назареев, врагом Рима...- Он чуть развел руки в стороны.- Нетрудно догадаться, как к этому отнесутся на Палатине.
- Назареи не враги Рима, а Павел не вождь,- тихо, но твердо произнес юноша.
Сенатор сделал удивленное лицо, указал глазами на кресло напротив и, лишь когда юноша сел, проговорил:
- Может быть, ты и прав, но император думает иначе, и вряд ли кто-нибудь сумеет убедить его в обратном. Он человек...- Сенека прервался, подбирая точное определение, а юноша неожиданно произнес:
- Он не человек.
Сенатор усмехнулся и невольно посмотрел на дверь. Сказал, понизив голос:
- Ты слишком смел, Никий. Это опасно. И не только для тебя.
- Неужели сенатор боится?
Тень недовольства пробежала по лицу сенатора, он крепко сжал рукой поручень кресла, и губы его дрогнули.
- Прости,- сказал Никий,- я не хотел тебя обидеть. Я только хотел сказать, что такой человек, как ты, не может бояться.
- Ты имеешь в виду мое положение в Риме? - Тонкие губы сенатора, раздвинувшись в гримасе, сделались еще тоньше.
- Нет,- спокойно отвечал Никий, словно бы не замечая состояния собеседника,- я говорю о мощи твоего разума, величии твоей души и чести, которая...
- Оставь мою честь в покое,- перебил его сенатор,- эту часть моего существа я потерял давным-давно. И ты это знаешь, я ничего от тебя не скрывал. Я отдал честь за все то богатство, которое имею, и даже если я потеряю богатство и саму жизнь, я все равно не верну чести.
- Я хотел сказать,- начал было Никий, впервые с начала беседы смутившись от слов сенатора, но тот не дал ему говорить.
- Кроме того,- сказал он,- понятие чести у римского сенатора несколько отличается от оного у назарея, коим являешься ты, и в этом смысле нам трудно договориться.
- Учитель говорит, что понятие чести одно для всех,- осторожно заметил Никий.
- Твой учитель,- сдерживая досаду, проговорил сенатор,- частное лицо, а я государственный чиновник, воспитатель императора и его приближенный. Легко говорить о чести, не имея ничего, не управляя ничем, не завися ни от кого.
- Мы все зависим от Бога,- твердо произнес Никий, и глаза его блеснули,- и бедные и богатые. Учитель служит одному только Богу...
- И управляет...- вставил сенатор.
- Он учит, а не управляет,- чуть понизив голос, сказал Никий.
- Хорошо, хорошо,- чувствуя, что разговор приобретает совсем не тот характер, который бы ему хотелось, примирительно проговорил сенатор.- Я не желал обидеть ни тебя, ни Павла, знаешь, как я к нему отношусь. Я очень высоко ставлю его как философа.
- Он не философ.
- Ну, как пророка, если тебе так больше нравится.
- Он учитель,- твердо произнес Никий и сжал губы.
- Пусть будет так,- почти смиренно заметил сенатор,- я не оспариваю это. Скорее я думаю так же. Но я хотел поговорить с тобой о другом.- Он сделал паузу и, пристально посмотрев на Никия, сказал: Пилишь ли, я получил письмо от учителя.
Никий спокойно смотрел на него, и в глазах его не было вопроса.
- Ты понимаешь, о чем я говорю? - спросил сенатор чуть нетерпеливо.
- Да,- кивнул Никий.
- Почему же ты не спросишь, о чем это письмо?
- Оно послано тебе.
"Резонно",- про себя подумал Сенека, а вслух сказал:
- Письмо касается тебя.
- Я слушаю.
- Видишь ли,- после некоторой паузы проговорил сенатор,- учитель хочет, чтобы ты остался в Риме.
- В Риме? - переспросил Никий, и лицо его выразило крайнюю степень огорчения,- Но ведь учитель ждет меня, он сам сказал...
- Это было давно,- перебил его сенатор, пряча глаза,- Сейчас он считает, что тебе необходимо остаться в Риме.
- Но я не хочу оставаться! - воскликнул Никий с такой досадой и горечью, что Сенека подумал: "Сколь он еще молод!" И тут же, изобразив на лице граничащее со страхом удивление, произнес:
- Неужели ты можешь?.. Неужели ты можешь ослушаться учителя?!
- Нет,- спустя несколько мгновений, не поднимая головы, глухо ответил Никий и добавил, все же вскинув на сенатора осторожный взгляд: - Ты можешь показать мне это письмо?
- Нет,- в свою очередь проговорил сенатор и вздохнул,- не могу, я его уничтожил.
- Уничтожил?! - вскричал Никий, делая страшные глаза.- Письмо учителя?
- Да, письмо учителя,- холодно кивнул сенатор.- У меня были на то веские причины.
Аннею Сенеке, сенатору, фактическому правителю Рима, писателю и философу, было неприятно отчитываться перед мальчишкой, но дело требовало того, и он, смирив себя, четко и подробно объяснил Никию, что могло бы быть, попади его письмо и письмо Павла в чужие руки. Больше всего он упирал на то, что в этом случае Павел подвергся бы смертельной опасности. И он закончил удрученно:
- Ты же знаешь, как поступает император с назареями.
Лицо Никия вспыхнуло, и сенатор, предупреждая его восклицание, сказал:
- Я знаю, что тебе неведом страх и ты готов умереть за то, во что веришь. Но дело не столько в тебе самом, сколько в Павле. Думаю, его гибель сейчас была бы большой потерей для всех...- Он хотел сказать лишь "для всех нас", но, чтобы усилить впечатление, добавил: - Потерей для всех нас и для меня в том числе.
Некоторое время Никий смотрел на него недоверчиво и наконец спросил, с трудом произнося слова:
- Так хочет учитель?
- Так хочет учитель,- подтвердил сенатор спокойно и веско.
- Я готов,- неожиданно твердо выговорил Никий.- Скажи, что мне нужно делать.
- Ждать,- сказал Сенека как можно спокойнее, скрывая вспыхнувшую внутри радость.- Ждать и быть готовым войти к императору в любую минуту. Я дам тебе знать когда. Теперь иди и будь осторожен, никто не должен видеть тебя.
Никий встал, почтительно поклонился сенатору и молча пошел к двери. Тут сенатор окликнул его:
- Ты ведь грек, Никий?
- Мой отец был греком,- уклончиво ответил тот.
- Значит - греческий клинок,- едва слышно выговорил сенатор и чуть улыбнулся.
- Я не понимаю тебя,- сказал Никий.
- Потом все объясню, будь терпелив,- проговорил сенатор и жестом руки показал, что беседа закончена.
Едва Никий ушел, он вытянул ноги, сложил руки на груди и долго смотрел куда-то в стену. Лицо его было похоже на маску.