Он купил дыню. Все должно выглядеть как чистая случайность. В конце концов, покупки - самое нормальное дело на свете. Нормальное, если одновременно нет занятий в университете. Только теперь он понял, что случилось и что не имело права случиться. Он забыл о занятиях. С удивлением констатировал, что в данный момент ему это безразлично. Он наблюдал, как обе женщины основательно наполнили корзины, как они поставили их на землю перед ступенями, ведущими к церкви, причем Мария осталась на площади, а старуха поднялась по ступеням и исчезла в храме.
"Дар небес!" - подумал Мануэл и поспешил к Марии.
- Мануэл!
- Я хочу подарить тебе дыню, - сказал он и тут же сообразил, как комично он выглядит рядом с Марией и ее корзинами, полными фруктов.
Мария была сначала слегка испугана и растеряна, но потом засмеялась и сказала: "Давай произведем обмен. Я тоже хочу тебе кое-что подарить".
Она достала из корзины дыню и протянула ее Мануэлу.
- Я хотел бы встретиться с тобой, - сказал он и заметил, что Мария покраснела.
- Ты должен уйти, - ответила она. - Старая Жозефа хотела только поставить свечу. Она занимается у нас домашним хозяйством.
- Скажи, где и когда!
- В пятницу, после вечерни. Ты знаешь Санта-Круз. Там, перед крытой галереей. А теперь иди! Мне бы хотелось, чтобы Жозефа не знала тебя в лицо.
Слишком поздно.
Сломя голову Мануэл бросился прочь через прилавки.
- Ах ты, воровское отребье! - бранилась ему вслед старуха, но Мануэл уже исчез в одном из многочисленных маленьких переулков.
"Ах вот что, - подумал он, остановился, глубоко вздохнул и с облегчением сказал сам себе: - Ах вот что, ведь сегодня суббота!"
* * *
Мануэл поднялся в Кумулу и без особой радости вошел в университет. Было утро понедельника, с которого под беспощадным светом летнего солнца началась новая учебная неделя. Утомительные занятия нудно тянулись целый день. И даже предложение продолжить их на свежем воздухе, в другое время встреченное бы с радостью, на сей раз не нашло должного отклика. Студенты мечтали о каникулах, Мануэл - о грядущей пятнице.
Лишь в середине недели вместе с грозами пришло небольшое похолодание. Когда Мануэл, промокший до нитки, добрался до дома, его поджидала хозяйка с тарелкой свежих фруктов, которые она принесла ему прямо в комнату. Это была вдова лет шестидесяти, всегда заботившаяся о благополучии своих студентов. Обычно она сокрушалась по поводу растущих цен и болтала без умолку обо всем, что доходило до ее слуха. Так Мануэл узнал о торговце сукном, которого она недавно встретила.
"Это хорошо, - подумал Мануэл. - Делу не повредит, если я кое-что узнаю от нее".
* * *
Мануэл где-то прочитал, что в Санта-Круз некогда жили монахи, которые после основания университета, пару столетий назад, стали преподавать теологию первым студентам.
Он пришел к крытой галерее, Клаустру-ду-Силенсиу, задолго до назначенного срока и встал там, полный нетерпения. Наконец, почти последняя, из церкви вышла Мария.
- Дынный вор, - смеясь, сказала она вместо приветствия. Они молча пошли переулками вниз к Мондегу, сели там на лодочный причал и стали болтать ногами. В реке отражалось вечернее солнце.
- Жозефа твердо убеждена, что ты украл у меня дыню. Она добрая, но держит в своих руках бразды правления. Возражать бесполезно.
"Однажды в долину Дору спустился человек, который раньше никогда не покидал свою деревню там за горами, на севере, и впервые в жизни увидел фруктовый сад с такими плодами, деревьями и овощами, которых не было на его скудной родине. С удивлением рассматривал он роскошные дары природы и восхищался садоводческими способностями Господа. Но ему было непонятно, почему к такой слабой, стелющейся по земле траве прикреплены такие тяжелые дыни, а на крепких деревьях висят маленькие орешки. Случай распорядился так, что, когда он прикорнул в саду, чтобы слегка вздремнуть, один из этих маленьких орешков упал ему на голову и весьма невежливо разбудил его. "Ну, - подумал он, когда отправился дальше, - Господь устроил все правильно. Орех остался в целости и сохранности, шишку я переживу. Если бы на меня с дерева упала дыня, вряд ли бы она и моя голова остались целы"."
Мария засмеялась.
- Бедняга! - сказала она. - Но у некоторых и учение вызывает страшные головные боли.
Она запрокинула голову и поцеловала Мануэла:
- В награду.
Мануэл смущенно смотрел на игру волн. Потом взял Марию за руку:
- Мне очень интересно, что твой отец знал о моем деде.
- Так спроси его!
Мануэл с удивлением повернулся к ней:
- Как мне это сделать?
Мария задумалась.
- Твоя хозяйка тебе, случайно, ничего не рассказывала?
- Да, несколько дней назад…
- Тогда напиши моему отцу пару строчек, скажи ему, что твоя хозяйка рассказала тебе недавно… ну и так далее.
- А откуда я могу знать его адрес?
- Будет сомневаться - скажи, что звездочка нашептала.
Вечером Мануэл уселся и стал писать.
Как-то сами собой потекли из-под пера строчки. Ни слова о том, что он знаком с Марией, речь шла только о его деде Мигеле Торреше да Силва, он, мол, хотел бы, если это не покажется дерзостью с его стороны и не причинит ненужного беспокойства, побольше узнать о нем.
* * *
Мануэл Торреш да Силва штудировал арифметику и геометрию, думал о Марии и нередко отвлекался, когда Рибейро щедро рассыпал по доске свои числа. Он изнывал от нетерпения и надеялся на ответ, который заставлял себя ждать, и вот он наконец стоит перед дверью. Мария, улыбаясь, передала ему приглашение пожаловать к обеду в следующее воскресенье.
* * *
"Дынный вор!" Старая служанка, открывшая ему дверь, отказывалась что-либо понимать.
- Успокойся, Жозефа, гости отца - честные люди, - сказала Мария, желая предотвратить самое худшее.
Купец был представительным человеком, лет за пятьдесят, жовиальный, со светским выражением лица. Мать - красивая, изящная женщина с приветливой улыбкой. Младшие братья Марии ссорились из-за мячей до тех пор, пока не вмешалась старшая сестра. Посередине большого помещения, куда привели Мануэла, стоял богато накрытый обеденный стол, стену напротив входной двери заслоняли два тяжелых шкафа с посудой, а на стене против окон висели огромные картины. Парусники, стоявшие на якоре в какой-то восточной бухте; дервиши с развевающимися знаменами протискиваются через громадные ворота, трубят в горны, бьют в барабаны и танцуют, что явно не производит никакого впечатления на стоящего у стены дома груженного поклажей осла. На картине тявкают собаки, убегают дерущиеся дети, у женщин закрытые лица, а на головах - глиняные кувшины; старый араб сидит на обвалившихся каменных ступенях и курит наргиле; праздные торговцы пряностями клюют носом среди своих наполненных специями чаш, жесткие тени от ослепительного солнца - и над всем этим довлеет жар Востока.
Рядом висела картина, изображавшая мечеть. Нищий в лохмотьях, с большим тюрбаном на голове, погрузившись в себя, сидит на корточках перед входом. На небольшом расстоянии от него стоят маленькими группами горделивые, привлекательные, воинственно глядящие люди. Голуби спокойно клюют на земле зерна. Немощные старики с длинными бородами, опираясь на свои палки, ведут неспешную беседу.
Как завороженный, смотрел Мануэл на эти картины. "Так могли бы выглядеть декорации ко многим историям деда", - подумал он.
Сели за стол, слуги принесли еду, и Мануэл вернулся в реальность. За столом ели, разговаривали о том о сем, украдкой обменивались взглядами, потом Мануэлу пришлось рассказать, нравится ли ему в Коимбре, как обстоят дела с учебой и не мучит ли его тоска по родине.
- Да, иногда, - сказал он. - Тоска по прогулкам с дедом через виноградники.
- Я тоже скучаю по старому Мигелу Торрешу да Силва, - начал купец, - он был мне как отец, я ему многим обязан и от него многому научился. Наша первая встреча случилась очень давно. Впоследствии мы часто встречались, или заранее договорившись, или благодаря счастливому стечению обстоятельств. Мне вспоминается, как мы однажды, оба в фесках на голове, случайно оказались на одном и том же корабле, отплывавшем в Португалию, и всю ночь не сомкнули глаз - так жадно он интересовался всем новым. Я не являюсь хорошим рассказчиком. Он относился с пониманием к моим разрозненным впечатлениям, внимал всякой смешной ерунде, дошедшей до моего слуха, смысл которой мне был непонятен. Он улыбался, но слушал терпеливо, задавал то тот, то другой вопрос, иной раз долго раздумывал, прежде чем высказаться самому. У него повсюду были глаза и уши, из услышанного он сочинял свою песню, вывязывал ту или иную из своих историй, а когда был в ударе, мог сочинять из ничего. Этому можно было позавидовать! "Такое бывает только в шатрах кочевников или в кофейнях Востока", - говорили те, кому посчастливилось застать его в эти моменты.
Купец остановился, подумал, откинулся назад и продолжил:
- Я никогда не мог разобраться в нем, раскрыть его замыслы, редко понимал, когда действительность переходила в вымысел. Да будет так! Он мне много помогал, его советы я ценил на вес золота. Когда уже никто не знал, как быть дальше, он никогда не затруднялся с ответом, да что я говорю - с поучительной историей.
После паузы купец тихо добавил: