- Нет. Я вспомнил о нем, поскольку мы заговорили о смерти. Теперь, когда я думаю о смерти, то думаю и о Поликарпе. А когда думаю о любви…
- Заканчивай свою мысль, Ликиск.
- Ничего.
- Ты бы хотел сохранить имя своего возлюбленного в тайне. Это говорит о том, что он не знает о твоей любви. Или, возможно, она?
- Лучше продолжим разговор о смерти.
- Очень хорошо. Я знаю, когда поменять тему.
- Мы говорили о свободе. Ваши слова приводят меня к мысли, что смерть освобождает человека. Освободил ли я Поликарпа?
- Только от его земных страданий. Ты не сделал ему ни плохого, ни хорошего. Ты просто его убил.
- Поликарп обвиняет меня в том, что я его убил?
- Поликарп больше не думает и не чувствует. Черви уже съели его мозг.
В гневе я вскочил и отбежал прочь.
- Как вы можете говорить такие ужасы!
Длинноногий Корнелий быстро догнал меня и схватил за руку.
- Естественное не ужасно. Для червей естественно поедать трупы. Это не вопрос морали. Льва нельзя назвать безнравственным, когда он убивает газель для пропитания. Льву естественно убивать газелей.
- Но разве естественно одному человеку убивать другого?
- Строго говоря, Поликарпа убил его противник.
Я яростно затряс головой.
- Но ведь это я подал знак! Я принял решение. Меня так впечатлил Цезарь, я так раздулся от собственной важности и так расстроился, что Поликарп проиграл… Он испортил мне весь день, потому что я хотел, чтобы он выиграл!
Я едва не расплакался. Не желая, чтобы меня стыдили, я бросился бежать по саду, остановившись только для того, чтобы крикнуть:
- Я не согласен с вами насчет любви. Я думаю, любовь - это здорово!
Повернувшись, я влетел в дом, оставив Корнелия между освещенных солнцем статуй.
Когда Марк Либер прибыл, я не имел права находиться в зале приемов, зато мог спрятаться в передней и подсматривать. Трибун приехал не один. Его спутником оказался солдат - судя по форме, центурион. Он был молодым и очень красивым. Пока Марк Либер обнимал Прокула, он держался позади.
- Мы так давно не виделись, Марк Либер, - сказал старик.
- Слишком давно, отец, - ответил Марк Либер, вновь обнимая его. Доносившийся из зала мужественный голос звучал для меня как лиры, флейты и хор. Я не мог отвести от него глаз. Красивый в своей форме, Марк Либер был высоким, сильным, уверенным и обладал легкой походкой человека, который знает, чего хочет. Темным волосам требовалась стрижка, лицу - бритва, а телу, как я надеялся, массаж.
Повернувшись, Марк Либер взял своего друга за руку и представил Прокулу.
- Это Гай Абенадар.
- Ах да, - воскликнул сенатор. - Я хорошо знал твоего отца и помню тебя ребенком. Теперь центурион, да? Военная карьера.
- Чтобы однажды командовать армией, - учтиво сказал Марк Либер. Центурион выглядел скорее смущенным, чем польщенным.
- Уверен, - сказал Прокул, идя между молодых солдат и положив руки на их широкие плечи, - что оба вы устали. И разумеется, хотите принять ванну.
Хлопок в ладоши - и перед ними очутился Ликас. Марк Либер приветственно обнял большого черного раба.
- Действительно, - улыбнулся Марк Либер, - ванна и массаж Ликиска. Где этот мальчик?
- Я пришлю его вам, господин, - сказал Ликас.
Торопясь прочь, я думал, что мое сердце разорвется. Я помчался в корпус, расположенный позади сада рядом с идолами. Там находилась купальня. Это было светлое, открытое, просторное помещением, где купальщики могли вымыться в чистой воде под лучами солнца. Прислуживание в ванной входило в мои домашние обязанности.
Когда я приготовил все масла, притирания для массажа и вошел в купальню, солдаты были уже в воде. В руках я нес кувшины с нежно пахнущими маслами, которые привычно вылил в ванну.
Увидев меня, Марк Либер вскочил.
- Ликиск, это ты?
Поставив кувшины на скамью, я нервно взглянул на него:
- Да, господин.
Находившийся по пояс в воде Марк Либер с улыбкой покачал головой. С его мокрых волос сорвались капли. Они украшали его тело, словно драгоценные камни. Я обратил внимание на новый шрам с левой стороны, тонкую белую линию длиной с ладонь.
- Когда я видел тебя в последний раз, - засмеялся он, - ты был совсем ребенком. Выпрямись и дай мне на тебя взглянуть.
Я встал, неловко пригладив тунику, чтобы показать свою новую фигуру. И слегка выпятил грудь.
- Гай, - сказал Марк Либер своему приятелю. - Это Ликиск. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?
- Ребенок, которого ты нашел в Германии, - ответил центурион. Он лежал в воде по самые плечи. - Привет, Ликиск.
- Добрый день, центурион, - ответил я.
Все еще качая головой, словно не в силах поверить, что ребенок вырос, Марк Либер погрузился в воду.
- Ты бы видел его мать, Гай. Самая прекрасная и очаровательная женщина, какую я только встречал.
- Ты говоришь так о каждой женщине, которую видишь.
- Гай, она действительно была красавицей. Взгляни на Ликиска, если хочешь понять ее красоту.
- Марк, ты смущаешь парня.
- Нет, - сказал Марк Либер, взглянув на меня. - Вряд ли есть то, что способно смутить Ликиска. Он крепкий. И к тому же, эксперт в массаже. Ты не узнаешь, что такое массаж, пока его не сделает тебе Ликиск. Когда мы с Гаем примем ванну, сделай нам массаж. Пусть Ликас принесет вино и что-нибудь поесть. А ты расскажешь нам все слухи.
- Все сенсации, - рассмеялся центурион.
- Особенно сенсации, - поддержал его трибун.
Их смех доносился из сада, пока я бежал на кухню за вином и едой.
- Я сам принесу, - сказал я Ликасу.
- Ну разумеется, - сказал он, усмехнувшись.
Лежа на диванах, солдаты походили на статуи богов в саду, подставляя солнцу загорелую кожу. Они обрадовались вину, печенью и фруктам, и пока ели, а я рассказывал им новости, оставив визит Цезаря напоследок.
- Старый козел что-то задумал, - мрачно пробормотал Марк Либер.
Когда новости иссякли, они перевернулись на живот, а я начал работать пальцами, снимая боль и напряжение с крепких мышц.
- Замечательный мальчик, - вздохнул центурион, когда я его массировал.
Подмигнув мне, Марк Либер сказал:
- Думаю, Ликиск, мой друг Гай положил на тебя глаз. - И указал центуриону на статую Приапа, чтобы тот обратил внимание на его сходство со мной. Центурион был щедр на похвалы.
Вечером в доме состоялся праздник, и его причина была гораздо более приятной, чем посещение Цезаря или генерала Поппея. Солдаты, одетые в белые тоги, сидели за столом, заметно радуясь возможности побыть без формы. Между ними расположился Прокул. Все они налегали на приготовленные Ликасом блюда. Вино текло рекой. Комнату наполнял аромат мяса, пирогов и деликатесов, привезенных в Рим на кораблях сенатора.
Зачарованный рассказами о войне во Фракии, я ждал поблизости, помогая Ликасу или наполняя кубки вином, однако мои глаза то и дело возвращались к лицу сидящего рядом с отцом Марка Либера: он был то серьезным, то веселым, то печальным, то смеющимся.
Позже, когда я стоял перед Гаем Абенадаром, совершая ритуал раздевания и готовя его к наслаждениям, которые символизировал идол с моим лицом, выяснилось, что центурион - довольно проницательный молодой человек.
- Ты очень высокого мнения о Марке, Ликиск. Думаю, ты в него влюблен.
- Это не так! - воскликнул я.
- Не надо от меня скрывать. Мы с ним товарищи, друзья. Ничего больше. Разве он не знает, что ты к нему чувствуешь?
- Я люблю трибуна, как люблю каждого в доме Прокула, - возразил я. - И всё.
- Ладно, - он пожал плечами. - Если хочешь, оставим все как есть. Ты умеешь раздевать мужчин и отлично делаешь массаж. Не могу дождаться, чтобы узнать, какими еще талантами ты обладаешь.
Когда он ложился на большую резную кровать, я рассматривал его. Вьющиеся волосы центуриона были черными и густыми, как и брови над карими глазами. Нос широкий и приподнятый, словно у ребенка; губы - полные, изогнутые в виде лука. Мощная шея переходила в широкие плечи. Грудь была крепкой и мускулистой, соски твердыми, как камень. Кожа выглядела безукоризненно. Я не заметил ни единого шрама, однако он был молод и повидал мало войн. Для мужчины с таким количеством волос на голове его тело оказалось на удивление гладким и безволосым, кроме нескольких тонких прядей на животе и обильного роста в месте соединения бедер. Плоть, поднимавшаяся из черных зарослей, была длинной, толстой и прямой. Приап удивительной красоты. Разведенные ноги оказались тверды, как мрамор.
Нежный любовник, он не жалел прикосновений и ласк, щедрый на стоны и похвалы. Когда мы отдыхали, в черной ночи за домом Прокула начала лаять собака. Она залаяла вновь, и Гай Абенадар проснулся, обняв меня и легко поглаживая мой живот.
- Лающая собака - это знамение, - прошептал я.
- Знамение чего? - спросил он.
- Не помню.
Гай Абенадар рассмеялся.
- Ложился ли с тобой Марк, как я сейчас?
- Нет, - тихо ответил я.
- А ты бы хотел?
Я промолчал.
- Я поговорю с ним, Ликиск.
- Пожалуйста, не надо.
- Но ты же этого хочешь. Я видел, как ты смотрел на него в купальне. И за ужином. Мой друг Марк ослеп, если ничего не заметил.
- Это неважно. Правда.
- Ты не умеешь лгать, Ликиск.
- Это не ложь.
- Ладно. Если хочешь, я буду молчать.
- Да.
- Но я чувствую себя виноватым. В конце концов, для чего нужен друг, если не для заботы о том, чтобы его товарищ наслаждался всеми радостями жизни? А ты как раз и есть такая радость.