V
С началом летнего периода судоходства Прокул отправлялся в Остию инспектировать свое морское предприятие. До Остии было всего шестнадцать миль, однако из-за почтенного возраста Прокул с трудом переносил путешествие и снимал напряжение, оставаясь в городе на целую неделю. Хотя южный порт Поццуоли был гораздо важнее, Прокул держал свои конторы в Остии, предоставляя долгие поездки в Поццуоли своему партнеру Примигению. Там Примигений следил за огромными транспортными судами и кораблями, перевозившими зерно и руду. В Остию направлялись более легкие грузы, которые можно было перевозить на баржах по Тибру.
Избегая роскошных паланкинов, так обожаемых многими сенаторами, Прокул отправился в Остию на большой белой лошади. Марк Либер оседлал любимого черного жеребца. У Абенадара была гнедая кобыла, а у меня - пятнистый жеребенок. Позади нас шла шестерка полевых рабов, отвечавших за багаж.
Не успели мы отъехать от города, как нашему взору предстало жестокое зрелище - распятие. На придорожном столбе висел труп прекрасного молодого человека. (Прекрасного при жизни, разумеется. Его красота было заметна даже сейчас, несмотря на предшествующую казни порку). Над трупом помещалась грубо сделанная надпись: "Куриаций украл у хозяина".
Марк Либер мрачно сказал:
- Интересно, что он украл?
Гай Абенадар пожал плечами:
- Не все ли равно? Закон есть закон.
- Этот закон, - ответил Марк Либер, пришпоривая коня, - ужасно воняет.
Скоро мы добрались до Остии. Я бывал здесь довольно часто, но все равно приходил в восторг от путешествия и чуял запах моря задолго до того, как мы переваливали через последний холм и спускались к болотистой равнине вокруг гавани. Мачты и паруса кораблей были похожи на качающийся лес, поднимавшийся из сверкающей поверхности моря, в которое впадал Тибр. С холмов открывалось потрясающее зрелище! Воздух был чистым, резким, соленым, но по мере спуска становился все менее привлекательным из-за нечистот и мусора, плывших сюда из Рима. Во время нашего предыдущего визита ходила шутка, что горожане Остии могут узнать происходящее в Риме, подсчитав трупы, плывущие мимо них по реке.
Оказавшись в городе, мы были захвачены суетой морской торговли. Вокруг площади высились богатые здания римских коммерческих предприятий. С трех сторон площадь окружало поразительное множество лавок купцов, корабельных контор и агентств, связанных с римским источником жизненной силы: здесь были конопатчики, канатчики, изготовители парусины, торговцы зерном и специями, импортеры тканей, продавцы шкур, горнодобывающие компании, и среди них - торговец Прокул.
Мы направились прямиком в контору, где нас с восторгом встретил Клодий Примигений. Это был настоящий мореплаватель - высокий, гордый, словно мачта на корабле Прокула, обладатель железных мышц и загорелой, просоленной кожи; его лицо загрубело после бесконечных морских путешествий, плечи были мощными, словно у быка, а грудь круглой, как бочка. Его голос можно было расслышать даже в самую сильную из бурь Нептуна.
- Друзья! Дорогие мои друзья! Добро пожаловать в Остию!
От его крепких объятий перехватывало дух - моя грудная клетка едва не расплющилась. Приветствия Марку Либеру были такими энергичными, что выглядели чуть ли не нападением. Примигений обнял даже Абенадара.
В конторе я нашел еще одного нашего друга, Помпония Сабина, капитана Меркурия, самого красивого корабля Прокула. С Сабином нас объединяло то, что мы оба были рабами, хотя сейчас он стал свободным. Гигант-финикиец Сабин когда-то служил гребцом, но выкупил свою свободу, имея возможность откладывать деньги во время работы на триреме Аврелия Помпония. Освободившись, Сабин выучился у Примигения морской торговле и поднялся до звания капитана на славном корабле Меркурий.
Пока Прокул, Марк Либер и Примигений изучали счета компании, Сабин настоял на том, чтобы показать Гаю Абенадару свое замечательное судно.
- Иди и ты с нами, Ликиск, - засмеялся Сабин, большой мозолистой рукой взъерошив мои волосы. - Я знаю, у тебя сердце путешественника!
Пока мы шли, Абенадар признался, что когда-то хотел вступить в морской флот.
- Но я испугался, что все время буду страдать от морской болезни!
Когда Прокул и Примигений закончили обсуждать дела, мы отправились из города на окружающие холмы, к дому, где жил Примигений со своей женой и детьми. Все они были младше меня - приветливые и общительные, как их отец. Все шестеро (три девочки и три мальчика) немедленно потребовали, чтобы трибун и центурион рассказали о войне во Фракии, но Примигений отослал их прочь. Мужчины сели отдохнуть в галерее с видом на гавань, а я проследил, чтобы наши вещи занесли в комнаты. Ужинал я на кухне, вместе с рабами Примигения - все они были моими старыми друзьями еще с предыдущих визитов, - а потом помогал подавать еду. Поздним вечером мы отправились в постель, устав после суетного дня. Однако Гай Абенадар оказался не настолько уставшим, чтобы не разделить постель с Ликиском.
В Остии я вставал рано, поскольку любил смотреть, как с утренним приливом корабли покидают гавань. Это было замечательное зрелище, и стоя на крыльце дома Примигения, я придумывал историю о том, куда отправляется каждый корабль, изящно удалявшийся от леса мачт и раскрывавший свою красоту на волнах открытого моря: этот - в Грецию, эта трирема - на Сицилию, эта - в Александрию, в порты Галлии или Испании.
Я был поглощен игрой, когда на крыльцо вышел сонный Марк Либер со спутанными после сна волосами. Он прошел босиком по влажному каменному полу, натягивая на обнаженное тело халат.
- Ты рано встал, Ликиск, - сказал он, зевнув.
- Мне нравится смотреть на корабли, - ответил я, снова повернувшись к судам, что качались в гавани.
- Вид замечательный, - согласился он, стоя позади меня.
Я кивнул.
- Так или иначе, мир не так уж и плох, - проговорил он.
- Хотел бы я увидеть его весь, - ответил я.
И тут у меня перехватило дыхание, потому что Марк Либер обнял меня за плечи, похлопал и прижал к себе.
- Возможно, однажды ты его увидишь. Надеюсь на это. Придет день, когда ты станешь свободен и сможешь пойти, куда захочешь. Мой отец упомянул об этом в своем завещании.
- Думаю, это будет не самый лучший день, - сказал я. - Стать свободным, но потерять защиту вашего отца…
Марк Либер снова обнял меня, и я вздрогнул от крепкого, теплого пожатия и прикосновения его ребер к моим.
- Отец - прекрасный человек, - проговорил он, опуская руку. - И ты отлично ему служишь.
- А вы - хороший сын, - ответил я, не в силах скрыть дрожь в голосе.
Прислонившись к балюстраде и осматривая гавань, Марк Либер спросил:
- Что ты думаешь о Гае?
- Он мне нравится.
- Он о тебе очень высокого мнения. Но, думаю, ты это знаешь.
- Да, и я благодарен ему.
- Сколько тебе, Ликиск?
- Четырнадцать.
Повернувшись и с улыбкой ущипнув меня за подбородок, Марк Либер спросил:
- Уже бреешься?
- Нет, - ответил я, чувствуя, как щеки заливает румянец.
- Тебе уже нравится какая-нибудь девушка?
Смущенно засмеявшись, я покачал головой.
- Ну, для этого еще много времени, - сказал он, опустил руку и взглянул на корабли.
- Еще много времени, - повторил я, а затем процитировал слова своего учителя:
- Корнелий говорит, что с любовью следует быть осторожнее.
- Корнелий - мудрый человек.
- Он не слишком думает о любви. Он стоик.
- Но ты ценишь любовь, потому что любишь?
- Вероятно, - осторожно сказал я.
Марк Либер покосился на меня.
- Могу поспорить, в тебя влюблено много людей.
- Я не знаю.
- И ты никому из них не отдал свое сердце?
Я не ответил.
Заинтригованный, Марк Либер отвернулся от гавани и вгляделся в мое лицо.
- Означает ли это молчание, что твое сердце кому-то принадлежит? Ты сказал, что девушка тебя не привлекла. Тогда, вероятно, это мужчина? Другой мальчик?
- Я этого не говорил.
- Ты все время возражаешь, Ликиск, - с хитрой улыбкой сказал он. - Значит, кто-то все же есть. Не надо этого стесняться или стыдиться. Я его знаю? Один из других мальчиков-рабов? Паллас?
Я покачал головой.
- Друг отца?
- Нет.
- Вижу, ты не мне ничего расскажешь.
- Мне надо в дом, помочь с завтраком.
- Ладно, Ликиск. Храни свои секреты, но позволь дать тебе совет, совет ветерана любовных войн. В любви нет ничего хорошего, если ты держишь ее в себе.
- Я запомню это, господин.
- Если бы я кого-то любил, то наверняка бы признался. А если бы меня любил такой человек, я бы хотел это знать.
- Пожалуйста, трибун, мне пора идти.
- Иди, Ликиск.
Я убежал.
Днем Прокул и Примигений вновь погрузились в детали торговых сделок, а оба солдата отправились прогуляться по городу. Я помогал на кухне готовить пир, назначенный Примигением на вечер. Щедрый человек (и зарабатывавший у Прокула хорошие деньги), Примигений считал наш визит отличным поводом поесть, выпить и повеселиться.
Будучи чувствительным человеком, поклонником искусства и развлечений, для увеселения гостей он пригласил певца. Миловидный юноша с зелеными глазами, каштановыми волосами, гибким телом и мелодичным голосом читал фрагменты из произведений поэтов, рассказывал известные истории прошлого и завершил свое выступление поэмой Вергилия, восхвалявшей Рим.
Когда актер закончил декламацию, Прокул пробормотал:
- Хвала Августу, но что сказать о его преемнике?
Марк Либер с паникой на лице схватил кубок и предложил тост:
- За Рим, завоевавший мир. За Римский Мир!