- Вот вы и сами это чувствуете. А теперь ведь война изменилась. Не по-суворовски: "пуля дура, штык молодец". И не заваливать колючую проволоку телами… Теперь нужно воевать не столько кровью, сколько металлом… И если крестьянину теперь кос не хватает, зато в будущей войне он не будет вынужден с голыми руками на пулеметы лезть. А насчет Испании вы не беспокойтесь - много мы туда не даем: самим нужно. Для нас Испания вроде военного полигона: проверка нашего нового оружия. И если на той войне, на чужой крови, выяснятся недостатки наших самолетов, танков, оружия - мы тогда заблаговременно до нашей войны сумеем все нужное исправить и наладить. Мы туда не столько ребят, сколько свои машины посылаем. Товарищ Сталин дал ясную директиву, утверждая план помощи Испании - "подальше от артиллерийского огня"… Так что, для нас Испания это только проверка нашей подготовленности. Вы, как старый, бывалый человек, знаете, что недостаток подготовки в мирное время - на войне кровью оплачивается… А мы хотим народную молодую кровь сохранить. Ведь и без того ее много за эти 25 лет пролилось. Пусть лучше теперь пот и даже слезы льются, чем потом кровь. Вот поэтому мы теперь и не боимся напряжения, и хлеб и нефть запасаем. Потом поздно будет… Конечно, простой народ этого понять, не может. Ему, - как говорится, - "вынь, да положь". Ну, мы все о будущем думать должны. Спасибо вам, Платон Евсеевич, что вы мне откровенно про ваши сомнения сказали. Я вам тоже так же откровенно отвечаю. Если вам случится, - потолкуйте обо всем этом с вашими рабочими. Вам ведь теперь ясно, почему такое напряжение необходимо для страны.
Старый мастер с чувством уважения и благодарности поглядел на серьезное, твердое лицо Тухачевского.
- Чего ж тут не понять? Все понятно, Ваше Превосходительство, товарищ маршал (Тухачевский и Уборевич переглянулись, скрывая улыбки), а только… вправду ли война так близко?
Тухачевский поглядел на стенные часы и стал выбивать трубку.
- Ох, Платон Евсеевич, - вздохнул он. - Рад бы вам сказать в этом отношении что-либо утешительное, да совесть не позволяет. Хорошо, если еще лет пяток спокойно проживем, да и то вряд ли. Вернее, что много меньше… Понимаете теперь, почему я прошу вас ускорить изготовление вашей прекрасной винтовки?
Старик свернул свои чертежи, застегнул чехол, выпрямился и сурово ответил:
- Ежели надо, об чем тут речь. Заверяю вас, товарищ маршал, все будет, как вы приказали…
Когда за старым мастером закрылась дверь, военные поглядели друг на друга.
- Каков старик? Золото!.. Надо поскорее в ТОЗ телеграмму дать.
Маршал направился к своему письменному столу и, смеясь, сказал, указывая на свою автоматическую ручку.
- Это вот мой меч, которым я воюю… Крови он пролил больше, чем все мечи мира… Да, кстати, Иероним. Сегодня в 12 большой полет "Максима Горького". Хочешь поедем туда вместе?
- Нет, Миша, - поднялся Уборевич. - Рада бы, как говорят, душа в рай, в небо, да дела не пускают. Мне в Наркомтяжпром к Фельдману идти нужно, о деталях танков договориться. Это для тебя роль - фигурировать и выдвигаться. Я лучше свое делать буду… А знаешь, между прочим, что я о винтовке Дегтярева думаю?
Тухачевский поднял голову от стола, за которым писал.
- Ну?
- Да вот. недолго будут служить нам эти винтовки. Скоро их придется в архив сдать.
- Это почему? - удивленно спросил маршал.
- Видишь ли, Миша. Новая техника и тактика скоро иные задачи "царице полей" - пехоте дадут… Основную огневую работу тяжелые виды оружия делать будут. А пехота налегке будет. Ей дальше, чем метров на сто, и стрелять-то не придется. С ручными пулеметами закрепляться будут.
- Ну, ты - известный фантазер, - улыбнулся Тухачевский. - А впрочем, - задумчиво протянул он, - может быть, ты и прав, как прав и Дегтярев насчет штыков, - все в архив сдадим.
Потом он тряхнул головой.
- Ладно, дружище! Так ты не забудь моих слов насчет армии. Присматривай среди своих командиров толковых ребят, которые… которые, словом, понимают. Стычка с Ягодой, боюсь, неизбежна и на армию попробуют накинуть петлю. Я тогда на дыбы стану: не за себя, за армию. Поддержи меня тогда!
- Понятно, - еще раз просто повторил Уборевич. - Прицел, Миша, у нас большой, русский. Как это где-то писалось:
"Блажен, кто свой челнок привяжет К корме большого корабля…"
Наш с тобой корабль - Россия. Его-то из вида не потеряем!..
Он еще раз крепко пожал руку Тухачевскому и вышел…
Через несколько минут маршал приветствовал в своем кабинете второго заместителя наркома обороны, начальника ПУРККА Гамарника. Это был высокий, худощавый, сутулый еврей с длинной, выхоленной, темной бородой и умными, мягкими глазами. Он принес Тухачевскому на согласование новую инструкцию политработникам армии о прошедших политических процессах.
Предложив гостю коньяк и сигары, Тухачевский погрузился в чтение. Перед ним замелькали стереотипные фразы и выражения: "презренные троцкисты", "бешеные, гнусные наемники капитала", "шпионы" и прочие. Почему, собственно, старая партийная гвардия, на двадцатом году победы Октября, стала вдруг "изменять" революции - в инструкции объяснено не было. Да и действительно, как можно было объяснить расстрел людей, связавших свои имена с "Алой принцессой-революцией" еще во времена императоров; людей, прошедших годы тюрем, каторги, ссылок, работавших вместе с Лениным в критические времена 1917-18 годов и теперь "вдруг" оказавшихся предателями… Тонко улыбнувшись, Тухачевский поставил свои инициалы на проекте инструкции. По принятому порядку, все заместители Ворошилова заранее согласовывают между собой все важнейшие приказы и инструкции.
- Н-д-а-а-а, - протянул он, наконец, поднимая голову. - Трудную задачу даешь ты своим политработникам, Ян Борисович. Сочувствую им…
По старой партийной традиции, все коммунисты были друг с другом на "ты". Старые боевые товарищи обычно называли друг друга по именам и даже прозвищам, и лишь в официальные минуты переходили на более формальный тон - обращение по фамилиям или чинам.
Гамарник, смакуя старый ароматный коньяк, тоже усмехнулся.
- Ну, а что же делать, Михаил. Николаевич? Надо же изворачиваться? Расстрелянных с того света не вернешь, а в умы красноармейцев вносить путаницу никак не годится. Я всегда был против таких скандальных процессов, но Политбюро…
Тухачевский хмыкнул.
- А ты прикинь по памяти, кто из первого состава Политбюро, ленинского Политбюро, остался в живых?
Гамарник наморщил лоб, вспоминая имена. Ленин умер. Троцкий выслан за границу. Томский застрелился. Рыков умер в ссылке. Бухарин, Зиновьев, Каменев расстреляны, как "предатели"… Тухачевский внимательно следил за морщинами на высоком чистом лбу Гамарника и когда те дрогнули в удивлении, подсказал своему собеседнику:
- Сталин?
Гамарник несколько растерянно поставил рюмку на поднос.
- Да, выходит так… Действительно, один Сталин.
- Арифметика, что и говорить, несложная. Объяснение гораздо сложнее. Но я не хочу вдаваться в вопрос, насколько полезны или вредны для страны такие процессы. Это дело Политбюро. Но в отношении нашей армии, - а ведь мы поставлены руководить ею и охранять ее, - мне давно уже хотелось с тобой поговорить. Ты хотя не профессионал-военный, но, конечно, понимаешь, что армия совершенно особый организм. В ней авторитет и доверие к командиру - первый залог боевого успеха. Что станется с этим доверием, спайкой, авторитетом, если, скажем, и в нашей Красной армии начнутся такие же политические процессы с расстрелами и клеймением предателей и шпионов. Это старая истина, что дух армии - функция, производное от духа всего народа. Если население страны поражено и недоумевает - это уже не может не отразиться на армии. Помнишь знаменитое "головокружение от успехов" во время коллективизации? Сколько волнений и даже бунтов прошло в армии! Хорошо еще, что наши внешние враги не были готовы к удару… А что, если такой период духовной слабости повторится? Что, если такая волна зальет Красную армию теперь? Ведь наше внешнее положение теперь много сложнее и опаснее, и сейчас такая духовная слабость армии может оказаться роковой. Мы, брат, с тобой призваны к командованию, - медленно продолжал маршал, глядя пристально на начальника ПУР. - Нам доверено строительство обороны. Как отнестись нам к таким процессам, если Ягода захочет устроить их у нас, в нашей среде? Как нам реагировать в этом случае?
Тухачевский замолк и налил еще по рюмке коньяку своему гостю и себе.
- Ты чувствуешь, Ян Борисович, всю сложность вопроса? Кое-какие аресты среди высшего комсостава уже были. Недавно НКВД арестовал в Киеве командира танкового корпуса Шмидта и начальников танковых управлений киевского и московского округов - Халепского и Никитина. Дело еще в следствии, но я категорически буду возражать против гласного процесса. Если Ягода имеет обвинительный материал, пусть предъявит его в Реввоенсовет. Он обязан это сделать. Но трепать имена наших высших командиров в процессе и на суде мы не должны позволить. Ты согласен с этим?
Вопрос был поставлен ясно и прямо. Прежде чем ответить, Гамарник долго думал, не поднимая глаз.
- Трудно ответить точно, Михаил Николаевич, - промямлил он нерешительно. - Это зависит от того, какие обвинения…