Заратан не мог хорошо разглядеть Кира в такой темноте, но ему показалось, что на белом полотняном одеянии Кира появились свежие пятна крови. Калай стояла позади него. Ее рыжие волосы были убраны назад и перетянуты ремешком, а полное соблазна лицо блестело в свете луны. Лошадь затрясла головой, и сбруя слегка звякнула.
- Он сказал тебе зачем? - испуганно спросил Варнава. - Они собираются арестовать епископа Евсевия?
- Я знаю только то, что Меридий изо всех сил старается найти нечто, именуемое Вратами Иешуа. Ты знаешь, что это такое?
Варнава склонил голову набок, будто раздумывая, стоит ли отвечать на вопрос.
- Да, я слышал об этом, - наконец прошептал он.
- Что это?
Варнава судорожно сглотнул и заговорил еще тише:
- Это то, о чем спрашивали Иакова, брата Господа нашего, перед тем как убить его. Но я… я не знаю, что это.
Варнава махнул рукой в сторону конюшни, умоляюще глядя на Кира, будто хотел сказать: "Пожалуйста, больше ни слова здесь".
- Я не понимаю, как вам удалось заставить убийцу заговорить? - сказал Заратан. - Когда я посмотрел ему в глаза, у меня сложилось впечатление, что он скорее умрет, чем…
- О, ты бы удивился, узнав, на что оказываются способны мужчины, если им вскрыть мошонку и начать отрезать маленькие кусочки от яичка, а потом показывать их ему, - ответила Калай, убирая за пояс кинжал с серебряной рукоятью.
Заратан едва не упал в обморок.
Кир открыл рот, будто собираясь что-то сказать, но промолчал и кивнул в сторону лошадей:
- Поехали.
Обхватив Варнаву за пояс, Кир буквально погрузил его на лошадь, а потом посмотрел на Заратана.
- Брат, у нас только две лошади. Тебе придется ехать позади Варнавы, а Калай сядет позади меня.
- Значит, мы не только пытаем людей, но и воруем лошадей? - еле слышно спросил Заратан.
В ответ Кир так поглядел на него, что сердце Заратана замерло в груди. Судя по всему, в другое время и при других обстоятельствах Кир просто вырезал бы у него сердце за такие слова.
- Я оставил крестьянину половину тех драхм, которые мы получили за лодку, - ответил Кир. - Этого более чем достаточно для уплаты за этих убогих кляч.
- Тогда почему же мы не оставили ему больше денег и не взяли четырех лошадей, каждому из нас?
На этот раз ответил Варнава:
- Деньги нам еще могут понадобиться. Кроме того, имея двух лошадей, он сможет обрабатывать свое поле. Брат Кир решил правильно: половину наших денег за двух лошадей. А теперь забирайся на лошадь позади меня. Нам надо отправляться.
Держа мешок с книгами в руках, Заратан смог усесться на лошадь только с третьей попытки. Животное недовольно стукнуло копытом и затрясло головой.
- Что с этим убийцей? - спросил Варнава.
- Я о нем позабочусь, - ответил Кир.
Но в тот момент, когда он направился к полуразрушенной конюшне, послышались крики:
- Стойте! Конокрады! Держи их!
Из-за дома выскочили трое мужчин, видимо крестьянин и двое его сыновей. Они бежали к ним прямо через поле.
- Кир, иди внутрь и позаботься о нем, иначе… - начала Калай.
- Нет времени, - ответил Кир, прыгая на спину лошади и протягивая руку Калай, чтобы помочь ей забраться. От их веса у животного чуть не подогнулись ноги.
- Это ошибка, - сказала Калай, обхватывая его за пояс. - Если ты оставишь его в живых, он…
- Поехали! - крикнул Заратан. - А то они нас догонят!
Кир пнул лошадь пятками, и она быстро перешла с шага на рысь. Варнава и Заратан поскакали следом, подпрыгивая на спине лошади, как мешки с зерном.
Глава 19
Лука проснулся от крика петуха.
"Я жив…"
Открыв глаза, он сощурился, оглядывая полуразвалившиеся стены конюшни. Сквозь щели в кровле были видны звезды на угольно-черном небе.
Его нагое тело горело. Когда-нибудь, если у него будет на это время, он опробует эту мучительную пытку на какой-нибудь из своих жертв. На полу рядом с ним валялись пучки окровавленной овсяной соломы. Атиний сначала долго бил его кулаками, а потом пошел к коробу и взял в руку пучок золотистой соломы. И начал хлестать ею Луку по лицу. Сначала даже было не очень-то больно. Но через час у Луки уже было ощущение, что его глаза наполнены не мякиной, а битым стеклом. Мельчайшие волокна соломы оставляли на лице тысячи крошечных царапин. Спустя два часа ощущение было такое, что у него живьем содрали кожу. Чтобы защитить глаза от ударов, Луке приходилось закрывать их: веки покрылись царапинами и распухли настолько, что вдвое превысили свой нормальный размер. Каждое дуновение ветра, касавшееся кровавого месива, вызывало острую боль.
И все это время великолепная женщина улыбалась, глядя на него. Вопросы задавала она. Атиний сказал ей, что надо спрашивать, и она раз за разом повторяла свои вопросы воркующим голоском. Будто кошка, которая урчит, прежде чем вцепиться тебе в глотку. Одно и то же, снова и снова: "Где епископ Меридий? Что он ищет? Кто отдает приказы?"
Несмотря на мучительную боль, он молчал. Наконец женщина обворожительно улыбнулась и вынула из-за пояса кинжал, который забрала у него. Помахала у него перед глазами жестом куртизанки, обольстительно снимающей с себя одежду предмет за предметом.
Почувствовав прикосновение лезвия к мошонке, он завизжал, но его рот уже был плотно заткнут кляпом. Он кричал, пока горло не высохло, как песок пустыни.
"Подожди, красотка, я еще до тебя доберусь".
Перед тем как потерять сознание, он видел, как в конюшню вбежал крестьянин. Найдя деньги, оставленные ему Атинием, он тут же успокоился и взял в руки вилы, чтобы положить сена двум оставшимся лошадям. Он не заметил Луку, скрючившегося в дальнем неосвещенном углу конюшни, но утром заметит обязательно.
Лука пошевелил руками и ногами, пробуя на прочность веревки. Центурион Атиний славился своим умением вязать узлы.
Начало светать. Небо сменило черный цвет на ярко-синий, и Лука увидел отблеск металла на стене рядом с лошадьми.
Стиснув зубы, он пополз к стойлам. Огромная вороная лошадь поглядела на Луку черными глазами, будто раздумывая, что с ним следует сделать. Жеребец поменьше был столь озабочен тем, чтобы набить брюхо, что вообще не обратил на него внимания, продолжая жевать сено.
Добравшись до стены, Лука на пару мгновений привалился к ней, чтобы отдохнуть, а затем стал неуклюже подниматься. Встав на ноги, он доковылял до инструмента, висевшего на вбитом в стену колышке, рядом с плечом жеребца. Тот отпрянул в сторону, испугавшись, и забил копытами, раздувая ноздри и фыркая от запаха крови, исходившего от Луки.
Наклонившись, Лука уперся головой в рукоятку ржавого серпа, скинул его на грязный пол конюшни и плюхнулся рядом. Жеребец снова принялся жевать сено, время от времени тревожно поглядывая на Луку.
Повернувшись, Лука прижал связывавшую его руки веревку к лезвию серпа и принялся терпеливо перепиливать ее.
"Потом я отправлюсь в Александрию".
Он рассказал больше, чем следовало, и теперь проклинал себя за это. Лука вздрогнул, вспомнив, как холодный металл срезает тонкие розовые куски его плоти.
"Врата Иешуа. Я сказал им про них…"
Лука услышал эти слова давно. Их шептали друг другу самые доверенные люди храмового воинства. Никто не знал, что они означают, но от них исходило странное ощущение Истины. Услышав слова "Врата Иешуа", человек замирал на месте так же, как от слов "Царство Божие". Не понятно почему, но эти слова отдавались в самых потаенных глубинах сердца, как будто душа, в отличие от разума, сразу же понимала их значение.
Первое кольцо веревки лопнуло, глухо щелкнув. Лука чуть подвинулся, чтобы по-другому положить связанные руки.
На встречу, назначенную епископом Меридием, он опоздает. Но он нужен Меридию: тот не сможет продолжить начатое, пока не услышит доклада Луки.
Глубоко вдохнув, насколько это позволял сделать кляп во рту, Лука снова принялся за дело. Продолжая перепиливать веревку о серп, он погрузился в размышления. Его мысли вновь и вновь возвращались к этой великолепной женщине. Неземная красота ее лица словно воздвигла себе алтарь в глубинах его души.
"Калай. Ее зовут Калай. Ну, милашка, ты заплатишь за то, что сделала со мной…"
Глава 20
Бесконечные пески пустыни блестели в лунном свете, словно живые. Но впечатление было обманчивым. Это были иссушенные, иссеченные ветрами бесплодные земли. Выступы скал, когда-то гордо возвышавшихся к небесам, скруглил и обтесал непрекращающийся поток песка, несомого ветром. Песчаные барханы высились тут и там, в промежутках между ними виднелась каменистая почва. А над всем этим неумолимо нависало свинцово-темное небо.
Они шли по старой караванной тропе, ведущей к Беэр-Шеве, городу в Идумее. Копыта лошадей цокали и скрежетали по камням пустыни, как по мостовой. По сторонам от дороги тут и там лежали куски развалившихся повозок, обрывки упряжи. Виднелись следы стоянок. Древесные угли, черепки разбитых горшков, рваные корзины и осколки масляных светильников. Они даже нашли три глиняные чашки, почти целые.
Их путь был небыстрым. Тощие изголодавшиеся лошади не справлялись с тем, чтобы нести на себе по два седока. Кир первым слез с лошади и повел ее в поводу, оставив в седле Калай. Затем спешился Варнава и тоже пошел рядом с лошадью. Заратан качался из стороны в сторону в полудреме, обхватив мешок с книгами, как подушку.