- Что же ты думаешь делать? - спросил опять гость после некоторого молчания.
- И сам не знаю что! Ума не приложу.
- Ну, рыбы можно наловить.
- Да чем!
- Удой, сосед любезный, удой.
- А если уды взять негде.
- Взять негде? - повторил гость и потом, дожевавши несколько в раздумье, промолвил: - Если уды взять тебе негде, то это очень худо и даже, можно сказать, нехорошо.
- Уж так худо и нехорошо, что и не приведи Бог! Мы с сыном не знаем, что и делать.
- А ты веришь ли, любезный сосед, что я люблю тебя? - спросил старик и, вынув из кармана берестяную тавлинку, понюхал хладнокровно табаку.
- Верю, сосед, как не верить! Вот уж двенадцать лет живем с тобой рядом, а никогда еще не ссорились.
- Да, это правда, никогда еще не ссорились! - повторил гость и зажевал сильнее обыкновенного. - Это правда, не ссорились никогда. Ведь это хорошо, и очень хорошо! Как ты о том думаешь?
- Что и говорить, Карл Карлович! В ссорах не много проку. Жить-то нам обоим немного осталось, так авось доживем до смерти в любви и дружбе. А вот с голоду скоро умру, так не поминай лихом и пожалей соседа.
- С голоду умру? - повторил старик и стал так сильно жевать, как будто ел самое вкусное кушанье, а глаза его заблистали каким-то удовольствием. Заметно было, что он приготовляется сказать что-то необыкновенное, поразительное. - Как "с голоду умру"! - продолжал он. - Умереть с голоду, любезный сосед, ужасно и даже, можно сказать, очень неприятно. Сохрани Бог всякого человека от голодной смерти!
- Да что станешь делать! Сил уж нет у самого, как прежде, промышлять хлеб насущный, а у сына силы есть, да нет ни зерна пороху, ни сети, ни даже удочки. Голыми руками ни птицы, ни рыбы не изловишь.
- Да, это правда, не изловишь, - сказал гость, - ни птицы, ни рыбы не изловишь! Так тебе очень нужна удочка? - продолжал он и устремил на хозяина глаза, в которых ярко выражалось удовольствие. Потом он начал сильно жевать, запустил дрожащую от дряхлости руку в свой карман, долго шарил там и наконец с торжествующим видом вытащил оттуда крючок для уды, на коротеньком волоске.
- А это что? - сказал он, улыбаясь и показывая крючок хозяину. - Дочь рассказала мне о вашей беде. Я начал рыться в моем сундуке и нашел два крючка. И вот один я дарю тебе, любезный сосед! Ведь помочь соседу в нужде очень хорошо и даже, можно сказать, весьма приятно. Возьми удочку и не горюй. Сын твой как раз поедет на реку Ниен, наловит рыбы, и ты не умрешь с голоду. Как ты об этом думаешь?
Слеза благодарности сверкнула на бледной щеке старика хозяина. Он встал и обнял гостя. Старики дружески поцеловались.
- Добрый ты человек, Карл Карлович! - сказал тронутый Василий. - Сейчас же сяду в лодку, поплыву на Неву, наловлю рыбы и половину добычи отдам тебе.
- Нет, мне не нужно половины, - возразил гость, - у нас есть тетерев, которого вчера мой Густав застрелил. Поезжай в лодке и лови рыбу для себя. Только зачем ты говоришь, что поедешь на Неву? Что за Нева такая! Сколько раз я говорил тебе, что нашу реку зовут не Нева, а Ниен.
- Виноват! Забыл.
- Забыл! Забывать нехорошо и даже, можно сказать, непохвально.
- Конечно, непохвально. Прощай, батюшка, прощай, Карл Карлович! Сейчас же улажу удочку и поплыву на реку Ниен.
Молодой человек, взяв со стола подаренный крючок, вышел из хижины, а старики остались дома и начали толковать о любимом предмете всех стариков: о своей молодости.
Но незавидна была их молодость. Оба рано лишились родителей и выросли в бедности: Илья Сергеевич родился в окрестностях Москвы, а Карл Карлович в Стокгольме. Первый служил в царском войске московским дворянином, был в крымском походе, дрался храбро с татарами, но потом, увлеченный коварными советами приятелей, принял участие в одном из стрелецких бунтов. Он был тогда уже вдов. Один семилетний сын Василий составлял все его семейство. Как участнику бунта, ему грозил смертный приговор, и он с младенцем-сыном бежал за границу. Близ Выборга встретился он с Карлом Карловичем, который в то время, спасаясь от преследований сильного врага, имевшего с ним тяжбу, принужден был бежать из Стокгольма с женою, сыном и дочерью. Карла Карловича, который был шведским зажиточным арендатором, враг лишил имения и даже успел до такой степени оклеветать, запутать в своих сетях простодушного, что суд приговорил Карла Карловича к ссылке в Далекарлийские рудники. По совету друзей и при их пособии он достал вид на чужое имя, переехал из Стокгольма морем в Финляндию и добрался до Выборга. Живя несколько времени за городом в гостинице, он познакомился там с Ильей Сергеевичем, который, понравясь содержательнице гостиницы, исправлял уже несколько лет должность ее помощника и успел уже научиться довольно хорошо говорить по-шведски. Они сблизились и жили довольно спокойно; но однажды прибыл в Выборг какой-то стокгольмский чиновник, а вскоре за ним московский пристав. Испуганные приятели решили вместе убраться подалее от Выборга. Со страху они забрались в леса Ингерманландии, выбрали близ Невы, на речке, на той самой речке, на которой стоят ныне десять древних лип, уединенное, глухое место, построили две хижины и там поселились в ожидании времен лучших. Между тем жена Карла Карловича умерла. Горька ему была эта потеря. Он похоронил свою подругу на берегу речки и потому не хотел уже расстаться со своим бедным жилищем. Илья Сергеевич и Карл Карлович ходили в лес на охоту, ловили на Неве рыбу, и оба семейства питались ежедневною добычею. Карл Карлович занимался усердно воспитанием своих детей. Сын Ильи Сергеевича вместе с ними рос и учился. Годы неприметно текли, дети выросли, приятели состарились и, не имея уже ни сил, ни средств куда-либо переселиться и улучшить свое состояние, жили да жили по-прежнему в своих хижинах и наконец уже перестали даже ожидать времен лучших. Начальнику крепости Ниеншанц Карл Карлович известен был под чужой фамилией, выставленной в том паспорте, с которым он бежал из Стокгольма, а Илью Сергеевича тот же начальник привел, как русского перебежчика, к присяге на верность шведскому королю. Никто их не беспокоил, и они никого не беспокоили; очень редко ходили в Ниеншанц, еще реже в финскую деревню, которая стояла на взморье. Вот и вся их биография до того примечательного дня, в который Карл Карлович подарил Илье Сергеевичу удочку.
II
Старики истощили уже в разговоре все свои воспоминания о молодости, пересказали друг другу как будто какую новость разные примечательные случаи своей жизни, которые они уже по крайней мере раз триста один другому пересказывали, и наконец замолчали. Карл Карлович начал жевать, а Илья Сергеевич по своей привычке глубоко вздохнул и опустил на грудь голову.
- Что ты так, любезный сосед, задумался? - спросил после довольно продолжительного молчания Карл Карлович. - Грустить и задумываться нехорошо и даже, можно сказать, очень вредно. Что у тебя такое на сердце?
- А вот что, сосед! Мы одни: так я тебе могу высказать все откровенно. Не говори, пожалуйста, детям, чтоб их не огорчать заранее.
- Зачем говорить и огорчать! Огорчать никого не должно ни в каком случае и даже, можно сказать, весьма грешно. Но что такое?
- Да то, что нам, может быть, придется скоро расстаться с тобою.
- Как расстаться? Что ты, любезный сосед? Для чего расстаться? Разве я тебе надоел, разве дети мои чем-нибудь тебя обеспокоили? Если так, то я их побраню. Бранить детей необходимо и даже, можно сказать, иногда весьма полезно.
- Нет, сосед! Все не то. Ты, я думаю, не слыхал еще, что в прошлом году царь Петр Алексеевич в октябре месяце взял крепость Орешек, знаешь, ту, которая стоит на острове, при истоке Невы из озера.
- Какой Орешек и что за Нева такая! Ты, конечно, хочешь сказать о нашей шведской крепости Нётебурге и о нашей реке Ниене.
- Ну да, да. Вы так их называете по-вашему. Только Нётебург-то не шведская уже нынче крепость, а русская, и зовут уж ее нынче Шлиссельбургом, Шлюсенбургом или Шлюшином, как-то так.
Карл Карлович начал сильно жевать.
- Я полагаю, любезный сосед, - сказал он после некоторого размышления, - что все это одни слухи и что даже, можно сказать, все это неправда?
- Как неправда, Карл Карлович? Это так же верно, как то, что ты теперь сидишь против меня, в моей избушке. Я сам долго не верил, но вышло на поверку, что все это так.
- Это жаль, очень жаль! - сказал Карл Карлович. - Я слышал, что Нётебург весьма хорошая крепость. Ну что ж делать! Если ее и в самом деле отняли у нас русские, так Бог с ней. У нашего короля крепостей много и без Нётебурга.
- Еще слышал я, сосед, что царь Петр Алексеевич добирается и до Ниеншанца и что он хочет всю эту сторону до самого взморья завоевать. Но я этому и сам не верю.
- Не верь, любезный сосед, не верь! Все это неосновательные слухи и даже, можно сказать, пустяки.
- Ну а если эти слухи сбудутся, то мне уже здесь тогда не житье. Тогда придется с тобою проститься, Карл Карлович, бросить мою избушку и бежать с сыном куда глаза глядят.
- Бежать! Для чего бежать? Это, любезный сосед, по моему мнению, совсем не нужно и даже, можно сказать, совершенно неблагоразумно. Что же я тут один стану делать? Мне ведь будет без тебя очень скучно и даже, можно сказать, весьма грустно.
Карл Карлович сильно зажевал, и на глазах его навернулись слезы.
- Мне и самому грустно будет с тобою расстаться, - сказал Илья Сергеевич. - Да что станешь делать! Поплачу и расстанусь с тобою.
- О чем плакать! Плакать мужчине никогда не должно и даже, можно сказать, очень неприлично и стыдно.
Говоря это, Карл Карлович ладонью дрожащей руки стер слезу, покатившуюся по его носу.