* * *
От Кузнецка верстах в десяти наскочили на них неизвестные - все как есть на конях и с оружьем. Впереди ватаги - седой мужик с хищным взглядом. Всадники были одеты кто во что, на седом же - боярский полукафтан красного бархата, поверх кафтана небрежно наброшен летний нарядный плащ - охабень.
"Лихие… - догадался Недоля. - Серые зипуны. А тот, седатый, видать, атаманом у них. Ну и образина! Уж не Гурка ли это душегуб?"
Васька-толмач тоже разглядел всю ватагу, схватил Недолю оробело за руку: "Гурка!"
И тут пожалел Недоля, что не взяли они с собой ни самопалы, ни даже сабли. И хотя за душой у кузнеца с толмачом не было ломаного гроша и ограбить их было невозможно, шайтан знает этих душегубов, - не захотят ли они поизгаляться над безоружными казаками, вспомнив воровские свои обиды на служилых?
"Все одно живым я им не дамся! - сжал коваль кулаки-кувалды. - Одного-двух прикалечу". И шагнул навстречу седому всаднику, навстречу своей судьбе шагнул.
- Куды на коня прешь? - удивился лихой. - Али жизнь не дорога?
- Тебе моя жизнь дешево не достанется, - проворчал Недоля. - Полезешь, так уж и быть, еще один грех на душу возьму, вот этим кулаком по балде поглажу. Все одно я теперя в ссыльном звании…
- Ух, ух, грозный какой! - сделал испуганные глаза краснорожий спутник Гурки. - А свинцовой похлебки не хошь?! В един миг требуху твою эфтой штукой продырявлю.
Рука с пистолью поползла вверх, смерть уставилась на Недолю черным дулом.
- Погодь! - осадил краснорожего Гурка. - Чтой-то мне этот ведьмедь знакомый будто. Не ты ли ссыльный огнищанин Лучка Недоля?
- А хучь бы и я, так что с того?
- Да ты пошто такой бодливый? - сразу подобрел седой. - Про силу твою я много наслышан. Токмо не сила твоя мне надобна, а искусность в делах ружейных. Замки у двух моих пистолей барахлят. Починить их можешь, чтоб осечки не давали? Как друга прошу - выручи. Ты ведь тоже когда-то погуливал да боярушек попугивал. Слыхал я, через убийство ты сюды попал?
Недоля покрутил головой с таким мученическим видом, будто седой разбередил его старую, саднящую рану.
- Не промышлял я никогда татьбой; не варначил и в убийстве повинен не более того, мною убиенного. Так уж сталось. Силушку некуда девать было. Кулачный бой… Без корысти сие, без злого умыслу. Все по чести - по совести… А пистоли тебе чинить не стану, ты уж, Гурьян, не обессудь.
- Этта пошто ж ты ко мне так? - заерзал в седле седой, и взгляд его потемнел, и металл прибавился в ледяном его голосе. - Али опчество тебе наше не подходит?
- Не буду чинить, - раздумчиво повторил Недоля.
Он хотел сказать лихому в глаза, что не хочет чинить оружие потому, что обращено оно будет против его же друзей - казаков, против человека вообще, но сказать все это не успел. Толмач Васька, дрожавший с перепугу, как осиновый лист, потянул Луку за рукав: дескать, голубчик, не перечь ты этим злодеям. И Лука сказал не те слова, что уже приготовил:
- Не могу я тебе сейчас замки починить, струмента у меня с собой нету. Ежли б на месте, в кузне - другой сказ. А тут нет.
- Ну, это что ж, это верна. Без струменту и вошь не убьешь, не токмо чтоб ружья чинить, - согласился атаман. - Давай тогда в другой раз. Я к тебе в Кузнецк верного человечка подошлю с пистолями-то. Уж ты, Лука, помогай, будь ласков. А Гурка Твердохлеб в долгу не останется. Завсегда товарищев выручить рад. Нужда приспичит, так еще, глядишь, и к нам переметнешься. Ты ведь тоже от боярской неправды страдалец.
Недоля как-то загадочно улыбнулся собственным мыслям, седой же принял его улыбку за знак согласия и заключил почти ласково:
- Ну, вот и сговорились. Два умных мужика завсегда промеж себя договорятся.
Лихие, видно, куда-то торопились, все время посматривая в сторону тракта; седой попрощался с Недолей за руку, которую тот подал неохотно, и они расстались.
Прощай, Гурка, лихая голова! Разные у вас с Недолей дороги. Тебя дорога через кровь и неправды ведет на плаху, коваля его дорога ведет к бессмертию. Кузнецк, заложенный такими, как Недоля, русскими мастеровыми людьми, будет стоять века, памятником мастерству их и мужеству.
С непонятной какой-то жалостью думал коваль о зипунах. Перед глазами его только что прошла вереница измятых судеб, исковерканных душ, раздавленных надежд. Как легко обнаружить их язвы под покровом напускной бесшабашной лихости!
Недоля еще раз невольно посмотрел в ту сторону, куда подались зипуны.
* * *
А Гурка через некоторое время привел свою ватагу к ветхому аилу в надежде найти тут корм себе и лошадям. Аил был так беден, что корма зипуны в нем не нашли, зато увидели нечто чудное. Татарин андазыном - сохой землю пахал. Только в андазыне у него не лошадь, не вол. Люди у него впряжены в андазын. Налегая на волосяные арканы, привязанные к обжам - оглоблям сохи, тащили ее три черных девки и малец. Халаты на них взмокли, лица искажены надсадой.
В руке у седого всадника сверкнула пистоль. Взгляд свирепый.
Испугался татарин не на шутку, забормотал что-то по-своему: не иначе, паштык урусов, а то и сам кузнецкий воевода. И бухнулся "воеводскому" коню в ноги.
Всадник во гневе потряс пистолью.
- Пошто, нехристь, людишек запряг? Н-ну-кось ответствуй, пень таежный!
Татарин с перепугу дрожал крупной дрожью, силился поднять на седого глаза, но не мог оторвать их от земли.
- Нету лошади, кыргызы за долги увели, - бормотал он скороговоркой. - А без лошади совсем худо. Без лошади не вспашешь. Так только, сверху землицу мало-мало ковыряем. Плохая вспашка - худой урожай. Уже пять лун голодом сидим…
Один из верховых перевел атаману слова татарина. Седой всадник задумался. Потом тряхнул головой и ловко соскочил с коня. Татарин в испуге бросился наутек.
- Э-эй, куда ты? Остановись, кузнечик! - крикнул седой. - Возьми коня-то, возьми!
Татарин остановился, уловив в голосе седого добрые нотки. Седой поманил его пальцем. Татарин несмело подошел. Седой сунул в руки татарина узду своего коня.
- Бери коня!
Татарин опешил. Остолбенели в испуге и недоумении черные девки и малый. Они так и стояли с волосяными арканами через плечо. У мальчонки от удивления - рот бубликом. Всадники басовито расхохотались.
- Бери, пока не передумал! - пригрозил седой и размашисто зашагал прочь от аила.
Всадники шагом тронулись за ним.
- Кто вы? - крикнул, опомнившись, татарин.
Один из всадников приостановился, ответил ему по-татарски:
- Серые зипуны мы. Слыхал про таких? Гулеваны залетные. А конем тебя гулевой атаман наш, Гурий Твердохлеб, жаловал. Молись за его душу своему басурманскому богу…
Сказал так и пришпорил коня. Уже из чащи, удаляясь, донеслась песня:
Нам постелюшка - мать сыра-земля,
Изголовьице - зло-кореньице,
Одеялышко - ветры буйные,
Покрывалышко - снеги белые,
Обмываньице - частый дождичек,
Утираньице - шелкова трава.
Родный батюшка наш - светел месяц.
Всадники давно уже скрылись в чащобе, а татарин все стоял, не веря в свалившееся на него счастье: сон это или явь? Однако конь - муругий рослый жеребец в богатой сбруе - стоял рядом и косил на него глазом.
Желая удостовериться, что это не сон, татарин потянул за узду. Конь коротко заржал и взлягнул ногой. Татарин отскочил от удара копыта сажени на три.
- Настоящий! - завизжал он радостно, потирая ушибленное место.
* * *
А коваль Недоля и толмач Василий тем временем вышагивали по дороге к Торгунакову аилу, и Серые зипуны не выходили у коваля из головы. Вспоминались легенды о зипунах, слышанные им в разное время. И чтобы как-то скоротать дорогу, одну из них пересказал Недоля своему спутнику…
Везли стрельцы казну в Кузнецк. Напали на них Серые зипуны, казну отняли, стрельцов побили. Снарядил кузнецкий воевода погоню. У речки Грохотухи настигла погоня зипунов. Завязалась перестрелка. У служилых и зелья и свинца в достатке, у зипунов зарядов не густо. Отбивались зипуны сколько могли - свинец кончился. А стрельцы уже вот они - напирают. К самой воде зипунов приперли. Что тут делать, как быть? Заметались зипуны по берегу. Свистят над их головами стрелецкие пули. А зипунам и ответить нечем, ни одного заряда нет у зипунов.
- Открывай ларец! - заорал Гурка. - Откупаться от стрельцов будем.
И запустил лапищу в ларец с деньгами. От серебряного звона монет стрельцы стрельбу прекратили, из укрытий выглядывают. Смотрят и зипуны на своего атамана: неужто решил он казну стрельцам вернуть?
А Гурка тем временем монеты в пищальное дуло забивает. Зипуны поняли Гуркину хитрость и тоже стали монетами ружья заряжать.
- Откупаться так откупаться! - И загремели выстрелы с их стороны, и побежали в страхе стрельцы. А зипуны все палят им вдогонку да кричат:
- Вот вам ваша казна, Боборыкины прихвостни! Возвращаем сполна! Заберите ваше серебро, воеводины усердники!..