- Подожди. Твой обиженный вид меня только раздражает, - кричал Октавиан. - Ты мне надоел! Ты…
Агриппа остановился.
- Если тебе, Цезарь, я надоел, то позволь мне оставить тебя. Меня вполне заменят Меценат, Афинодор и другие. Прощай.
И, хлопнув дверью, он поспешно вышел.
Октавиан вскочил и выбежал за ним. Слышно было, как он что-то говорил прерывистым голосом, и вдруг его слова ворвались в таблинум:
- …я умоляю тебя, Марк, о прощении. Я несправедлив, резок и груб, как погонщик мулов… Хочешь, я поцелую тебя, Марк? Не сердись же, прошу тебя… Боги наградили меня дурным нравом, и я не виноват, что злой демон нарушает автараксию, нанося ущерб окружающим…
Агриппа возражал, потом все утихло. Меценат сидел с презрительной улыбкой на губах, Афинодор - опустив голову. Обоим было стыдно за Октавиана. Наконец на пороге появился триумвир, ведя за руку упиравшегося Агриппу.
- Садись, садись, - говорил Октавиан, не замечая опущенных глаз друзей. - Я тебя ценю и люблю больше всех, Марк Випсаний, и оттого, может быть, придираюсь… Я хочу, чтобы ты стал лучшим.,.
- Что я? - пожал плечами Агриппа. - Лучше позаботься, Цезарь, о себе, если не желаешь быть покинутым друзьями и ветеранами…
Дерзкие речи друга больно задевали Октавиана. Сдерживаясь, он сказал с деланным смехом:
- Необходимо готовиться к войне с Секстом Помпеем. Сын оказался упрямее своего отца. Я не успокоюсь, пока не уничтожу его. Двух владык на Западе быть не может!
- Хорошо. Но скажи, верно ли, что ветераны требуют от Антония брака с Октавией?
- Да, сестра моя недавно овдовела; она осталась с малолетним сыном на руках, и предложение Антония, которого она не раз встречала в обществе, взволновало ее. Она говорит, что благодарна ему за то, что он берет ее в свой дом с сыном, и никогда не упрекнет его ни в чем, как жена может упрекнуть мужа; а вчера сказала мне, что знает о связи Антония с египетской царицей, но это ее не касается, она просит Антония уделить ей только немного внимания и, если возможно, столько же любви.
- Какая прекрасная матрона твоя сестра! - искренно воскликнул Агриппа.
Афинодор перебил его:
- Восточному царю трудно будет стать снова римлянином, тем более что Антоний окружен наложницами, евнухами, юношами. Любовь к наслаждениям, когда они доступны, засасывает человека. А высшее наслаждение для Антония не тело Клеопатры (оно более или менее одинаково у всех женщин), а чары любви, которые состоят из способов, умения, я бы сказал, искусства опутать мужа, лишить его воли, подчинить себе, поработить. И, если Антоний не устоит перед египтянкой, он погиб как проконсул, как полководец и, наконец, как муж.
- По-твоему, Октавия будет несчастна с ним? - спросил Октавиан.
- Это известно одним богам, - уклончиво ответил грек, - но поскольку матрона готова удовлетвориться малым - "немного внимания и столько же любви", как ты сказал, Цезарь, то она не будет жаловаться на свою судьбу.
- Ты хочешь сказать, что это полусчастливый брак… Вмешался Агриппа.
- Мне кажется, - вымолвил он, запинаясь, - что благородный учитель напрасно чернит Антония. Верно, он любит девушек и Женщин… А скажите, друзья, - оживляясь, обратился он к Октавиану и Меценату, - кто их не любит? Может быть, ты, учитель? (Октавиан и Меценат сдержали улыбки.) О, нет, и тебя подчинит себе Эрос, если нагая девчонка сядет к тебе на колени!
- Что ты говоришь? - с возмущением вскричал старик, затыкая пальцами уши. - Мне ли в мои годы уподобляться легкомысленным юношам или похотливым мужам?
Октавиан подмигнул Меценату, и тот сказал со смехом в голосе:
- А помнишь, досточтимый учитель, как ты прятался от дождя в шалаше пастушки?
Это был случай, напоминание о котором приводило старика в сильное раздражение. Все знали, что Афинодор не позволил себе ничего с пастушкой, даже не обнял ее, а шутки друзей долго преследовали старика. Потом об этом случае забыли. Теперь же Меценат разгребал золу и искал угольков, а может быть, даже черных углей позора.
- Если я и прятался, то без всяких намерений, - резко ответил Афинодор, и крючковатый нос его сморщился. - Ты же лучше помолчи, иначе я напомню тебе о майском вечере и венках, бросаемых некими девами в Тибр…
Меценат покраснел и бросился к двери, но Октавиан со смехом Схватил его за полу тоги и усадил рядом с собою.
- Мир, мир! как кричал некогда Брут, - сказал он. - А теперь, друзья, что нам делать? Не пойти ли к Антонию? Он умеет веселиться, любит логогрифы и всевозможные загадки.
- К Антонию? - удивился Агриппа. - Разве он дома? Он ухаживает…
- Я и забыл, что он без ума от моей сестры. Но все же пойдем. О, Венера, перенеси любовь его с Клеопатры на Октавию! О, Геката, избавь его от чар, которыми околдовала его египтянка, а самое Клеопатру лиши умения пленять мужей и подчинять их себе!..
- Да будет услышана твоя молитва, - хором сказали друзья, следуя за Октавианом.
ХIII
Прибыв в город Ромула со своим господином, вольноотпущенник Эрос немедленно отправился в Габии. Это было ночью. Цепные собаки, разбуженные топотом коня, залились тревожным лаем. Эрос стучал в ворота и громкими криками сзывал рабов.
Узнав по голосу хозяина, полуодетые невольники выскочили из эргастулы. Проснулась и Халидоиия. Повелев рабыне узнать о причине шума, она вдруг услышала знакомые шаги и, сомневаясь, не веря себе, вскочила, заметалась, стала быстро одеваться. Она не успела надеть и хитона, как Эрос появился на пороге. Позади него стояла невольница со светильней в руке.
- Ты?.. - пролепетала Халидония, роняя хитон и бросаясь к мужу. - О боги!..
Она не могла говорить.
Обнимая ее, Эрос говорил о тоске по ней, о приезде в Рим несколько дней назад и еще что-то. Она уже не слушала, приказывая рабыням подавать в атриум кушанья, нести вино.
- Может быть, вскипятить кальду? - спрашивала она, заглядывая мужу в глаза. - Бегите, девушки, скорее!..
…Светало, пели петухи, а они все беседовали. Эрос рассказывал о Египте, об Антонии и Клеопатре, о намерении его жениться на Октавии. Халидония, удивляясь легкомыслию триумвира, вскрикивала.
- Мы, маленькие люди, плохо понимаем, зачем то или иное действие совершают магистраты, - сказал Эрос. - Я знаю одно - наш господин женится на Октавии не по любви…
- Я говорила тебе, что он непостоянен: сегодня любит одну, а завтра другую. Им овладевает не добрая и кроткая женщина, а сильная, властолюбивая. Такая удержит его при себе, сделает безвольным, поработит его душу.
Эрос задумался. Подобные мысли приходили ему не раз в голову в Александрии, когда Антоний жил во дворце Птолемеев, проводя время с Клеопатрой в наслаждениях и празднествах.
- Да, втайне от царицы он не брезгал рабынями и красивыми египтянками, а ведь если бы она узнала об этом - гнев ее был бы страшен! Я видел, как она выкалывала глаза провинившимся невольницам, убивала служанок ударом кинжала в сердце.
- Ты возмущаешься жестокостью варваров, а разве римляне - не варвары? - говорила Халидония. - Посмотрел бы ты на надругательства Октавиана над женщинами! На улицах хватали понравившихся ему девочек и матрон и отводили в его спальню, некоторые из них не вынесли насилия и кончили самоубийством. Лепид говорил, что если так будет продолжаться, то скоро в Риме не будет девственниц, даже весталкам придется стать матерями.
Эрос пытливо взглянул на Халидонию.
- А зачем ты ходила к Лепиду?
- Наезжая в Рим, я часто заходила к нему, чтобы узнать новости об Антонии, - простодушно ответила она, - а так как ты всегда при триумвире, то…
Эрос отодвинулся от нее.
- Глупый! - рассмеялась Халидония. - Став твоей женой, я поняла, что лучше тебя нет человека в мире: ты добр, справедлив и заботишься о подчиненных тебе людях. Ты полюбил меня, и я стала верной твоей рабыней до самой смерти.
- Все женщины говорят так, - нахмурился Эрос. - Поклянись Феронией, что ты не лжешь!
- Клянусь! - торжественно выговорила Халидония и, смеясь, добавила: - Твоя боязнь за меня наполняет сердце мое гордостью и счастьем, - она служит доказательством, что ты не разлюбил меня!
Осматривая на другой день виллу, Эрос приказал виллику созвать колонов, дольщиков, мерценариев и батраков-должников. Все они были свободнорожденные, и вольноотпущенник обращался с ними мягко, учитывая, что опасно греку раздражать римлян. И все же он напомнил колонам, которые арендовали у него земли, что срок уплаты по договорам приближается.
- Мерцедоний торопится, - пошутил Эрос, - а кто забивает о нем, IX месяце, тот нерадивый работник.
Обратившись к дольщикам, которые, будучи некогда арендаторами, не уплатили денег в срок по договору и потому были переведены под надзор виллика (он должен был следить за их работой и вести учет урожаям и собираемым плодам), Эрос спросил:
- Хорошо ли идут ваши дела?
- Неплохо, - ответил старик, опиравшийся на лопату, - да унизительно нам, свободным земледельцам, быть под надзором раба, - указал он глазами на виллика. - Не пора ли, господин, перевести нас в колоны? Тебе должно быть, известно, отчего мы стали дольщиками?
- Потому что нарушили договор.
- А отчего нарушили? Да потому, что у нас был пожар, хижины сгорели, нужно было строить новые (зима наступала), а виллик не хотел подождать с уплатой.
- Правда это? - повернулся Эрос к виллику, бледному, худощавому рабу с больными, слезящимися глазами.
- Да, гоподин. Вспомни, что тебе тогда понадобились деньги, - ты уезжал в Азию с триумвиром Марком Антонием, и я принужден был собрать деньги к назначенному тобой дню…