Это был дождливый день, с короткими просветами, когда до нас долетал ветер с северных гор Ахаии.
Нерон пел, декламировал, и с каждым стихом, с каждым касанием струн кифары августиане, молодые люди, сопровождавшие императора и восхвалявшие его талант, приветствовали его, а вслед за ними и зрители, встававшие в едином порыве.
Зазвучали трубы, и Нерон вышел на возвышение, которое являлось продолжением трибуны. Он воздел руки и, когда наступила тишина, объявил, что Греция больше не будет провинцией, вынужденной платить налог, а станет свободной страной. Он поблагодарил землю богов за то, что она короновала его, Нерона, величайшего артиста всех времен, равного богам Олимпа. Он изобразил несколько танцевальных движений, и толпа на ступенях встала. Он повернулся к трибуне. Я приветствовал его так же, как и все вокруг. И мне было стыдно.
11
Но страх не покидал меня.
Я бурно приветствовал Нерона в Неаполе, когда его колесница, запряженная четверкой белых лошадей, въехала сюда через пролом в городской стене.
Он был императором, хозяином Востока и Запада, и ни один город не мог противостоять ему. Стены Анция и Альбы рухнули, императорская колесница въехала в эти города, и толпы приветствовали Нерона.
Увенчанный олимпийским венком, Нерон пел и играл. Его окружали рабы, которые они несли доски с именами тех, кого он победил, с названиями пьес, которые он исполнил, а также со списком греческих городов, которые приветствовали его, как бога, коим он и являлся.
Августиане окружали колесницу, аплодировали и кричали: "Да здравствует Нерон Геркулес! Да здравствует олимпионик! Август, Август!" Преторианцы забивали до смерти зрителей, которые не проявляли должного восторга и пытались незаметно удалиться.
А я на протяжении всего пути из Неаполя в Рим страдал от стыда за то, что приспособился ко всему этому как раб, который хочет спасти свою шкуру, за то, что участвую в этой гротескной и жестокой постановке. Ведь вдоль всей Аппиевой дороги приносили в жертву людей, чтобы приветствуя императора Нерона.
Он вошел в Рим в огромном пурпурном плаще, усыпанным золотыми звездами. Нерон велел музыканту Диодору подняться вместе с ним на колесницу, на которой когда-то с триумфом ехал Август.
Земля на его пути была покрыта цветами и шафраном, а вонь, наполнявшую воздух Рима, пытались заглушить благовониями. Целые толпы несли дары к ногам бога-Нерона - разноцветных птиц, редкие камни, переливающиеся ткани.
Процессия направилась на Палатин, к храму Аполлона, ведь Нерон считал себя земным воплощением этого бога. И только после этого он отправился к храму Юпитера Капитолийского.
Посреди огромной арены Нерон принялся петь и играть на кифаре. Вокруг него разложили тысячу восемьсот восемь венков, которые император привез из Греции. Августиане аплодировали.
Мне было стыдно за все это. Ведь именно ради этого человека убивали евреев в Галилее и Иудее и посылали на смерть легионеров империи.
Когда же закончится это правление, длившееся уже четырнадцать лет? Ежедневно насиловали женщин, душили детей, убивали чьих-то отцов, братьев и сестер. Или вынуждали кончать жизнь самоубийством. Каждый - включая меня - жил в постоянном страхе, и многие спешили умереть сами, чтобы поскорее избавиться от этого страха.
В Неаполе я ощутил первую надежду: все вокруг говорили, что императорский легат галл Виндекс, преторианец и наместник Северной Галлии, восстал против Нерона. Он собрал армию и объявил, что Нерон - дрянной актеришка, который не умеет играть на кифаре, и что нужно уничтожить этого скомороха, узурпатора и убийцу собственной матери.
Я следил за Нероном, но он, казалось, не обращал ни малейшего внимания на слухи, которые все более волновали его окружение. В Риме шептали, что Гальба, наместник испанской провинции Тарраконы, поднял свои легионы против Нерона чтобы, как он говорил, восстановить славу и достоинство Рима. Я вспомнил о предсказании Иосифа бен-Маттафия и подумал, что когда-нибудь судьба действительно повернется так, что Веспасиан и Тит возглавят империю.
Они никогда не приравнивали себя к богам, но императоры, которые считают себя смертными, гораздо лучше кровожадного государя, утверждающего, что его короновали на царство Геркулес и Аполлон. К тому же Нерон оказался трусом. Он был охвачен страхом и паникой, когда узнал о предательстве Гальбы, - от страха он потерял сознание, и я страстно желал, чтобы смерть забрала его. Но он пришел в себя и стал кричать, рвать на себе одежду, биться головой о стену, и все причитал, что ему настал конец, что беда, постигшая его, затмевает любые несчастья, когда-либо случавшиеся с его предшественниками. Ему всего тридцать один год он в самом расцвете сил, а судьба хочет забрать у него жизнь. И это тогда, когда Греция, родина богов, наконец признала его таланты и назвала его величайшим артистом!
Говоря об этом, он, казалось, забыл о предательстве, затем продолжил петь и декламировать, распространяясь в промежутках между пением о действии гидравлических музыкальных органов совершенно новой модели.
Я подумал, что боги, в которых он верил, всегда благоволили ему. Легионы надменной Германии под командованием легата Виргиния Руфа разгромили в Весонтио двадцатитысячную армию Виндекса. Виндекс после поражения покончил с собой. Виргиний Руф возвращался к себе в Германию, отказавшись примкнуть к взбунтовавшимся войскам Гальбы.
Я был угнетен. По выражению лиц сенаторов и всадников, с которыми я говорил, я понял, что они разделяли мои чувства. Они надеялись, что Нерона наконец убьют, но страх заставлял их молчать. Они опускали головы, продолжали, как и я, бурно приветствовать императора, боясь, как бы он не привел в исполнение свои гнусные замыслы. Говорили, что Нерон собирался отозвать всех наместников из провинций и заменить их верными людьми. Он готовит великий пир, на который будут приглашены все сенаторы, и их заставят есть и пить отравленные блюда. Он велит убить всех галлов в Риме и всех граждан, отправленных в ссылку.
С каждым днем он все больше сомневался в верности Веспасиана, Тита и Тиберия Александра. Я, друг Сенеки, прибывший из Галилеи, тоже был в списке подозреваемых.
Говорили также, что он хотел поджечь Рим и выпустить на улицы города тысячи разъяренных зверей. Позже он объявил - я присутствовал при этом, - что он примет командование армией и направится в восставшие провинции, в Галлию и Испанию.
Нерон говорил, что прикажет обрить волосы женщинам, которые будут сопровождать его. Они будут амазонками, вооруженными секирами и щитами.
- Как только я коснусь ногой земли провинции, я предстану перед солдатами без оружия, - говорил он пронзительным голосом. - Я просто заплачу. Тогда мятежников охватит раскаяние, и на следующий день, полный радости, посреди всеобщего ликования, я спою гимн победы, который мне уже сейчас пора сочинить.
Этот человек был настоящим безумцем.
Как можно было повиноваться ему, когда он требовал нового налога золотыми и серебряными монетами, а Риму не хватало хлеба? Когда суда, прибывавшие из Александрии, были нагружены не зерном, а песком, которым посыпали арены перед гладиаторскими боями?
На улицах Рима я чувствовал, что народ дрожит от гнева. Я видел мешок, привязанный к статуе императора, и надпись на цоколе: "Ты это заслужил". В Риме отцеубийц казнили с позором - их топили в мешке.
Через несколько дней уже все стены домов были покрыты гневными тирадами:
"Начинается настоящая борьба! Состязания певцов в прошлом, теперь война! Беги, если сможешь!" - гласила одна надпись.
Другая продолжала: "Ты так громко поешь, что разбудил петухов!".
И повсюду было написано "Виндекс" - это имя призывало к отмщению.
Я был уверен, что оно наступит быстро и неумолимо.
12
В те весенние месяцы четырнадцатого года правления Нерона я видел, как к императору подкрадывалась смерть. По мере того как ее тень захватывала залы императорского дворца, придворных, вольноотпущенников, "мужей" и "жен" Нерона, его сообщников и наперсников, с которыми он предавался разгулу и творил злодеяния, преторианцы отворачивались от него. Лицо Нерона теперь искажал нервный тик.
Получив письмо, в котором сообщалось, что Клодий Макр, легат римского легиона в Африке, отослал консула, отвергнув тем самым императорскую власть, Нерон впал в ярость, затрясся и порвал письмо. Он вскочил, перевернул стол, швырнул на пол два своих любимых кубка, которые называл "гомерическими", потому что на них изображались сцены из "Илиады" и "Одиссеи".
Уронив голову на грудь, он позвал старую отравительницу Локусту, и потребовал у нее яда, который запер в золотом ларце. Потрясая кулаками, он говорил, что соберет флот в Остии, покинет Италию, завоюет Александрию и станет ее префектом.
Погрузившись в мечты, он на мгновение застыл, а потом обратился к центурионам и трибунам преторианской стражи: готовы ли они сопровождать его?
В ответ они вышли из зала, и один из них с презрением прочитал стих Вергилия: "Так ли гибель страшна?"
Нерон дико посмотрел вокруг и позвал Тигеллина, префекта претории, начальника доносчиков и убийц, палача, который собственноручно пытал подозреваемых, заставляя подозреваемых составлять завещания в свою пользу.
Но Тигеллин исчез, укрылся в своем поместье, оставив власть второму префекту претории, Нимфидию Сабину, сгорбленному человеку, взгляд которого никому не удавалось поймать. Сабин выдал Нерону десятки граждан и признался, что вступил в переговоры с Икелом, вольноотпущенником Гальбы.