- Так точно. Унтер-офицер ее императорского высочества Восьмого уланского Вознесенского полка Полбышев!
- А… - протянул полковник приветливо, но сразу было ясно, что он так и не припомнил ничего. - Садитесь же, господа, - повторил он и отошел от Полбышева.
Алексей Алексеевич Кромов в наброшенной на плечи шубе водил пальцем левой руки по бесконечной колонке цифр на листе бумаги, а правой щелкал костяшками больших канцелярских счетов. Он был настолько погружен в свое занятие за заваленным бумагами столом, что не заметил, как дверь в кабинет приоткрылась и заглянул нарядный полковник.
Кромов трудился, а гость рассматривал его, и по лицу гостя бродила улыбка.
Кромов поднял голову и сразу увидел гостя. И тогда гость тихонько запел:
Ласки не жди от далекой отчизны,
Слез за Мукден иль хвалы за Артур.
Встретят упреки тебя, укоризны,
Старый маньчжур, старый маньчжур.
Последние слова они пропели вместе, и гость ступил в кабинет. Крепко, дружески обнялись.
- Алексей, почти седой…
- Французы говорят: ничто так не старит, как годы. А мы говорим: седина в голову - бес в ребро.
- Ой ли? Что-то обстановка для беса самая плачевная. Кто бы мог подумать, что Алексей Кромов превратится в канцелярскую крысу.
- В седую канцелярскую крысу. А ты, Вадим, ничуть не изменился.
- Ты думаешь? Ну уж так и быть, у полковника Горчакова нет тайн от военного атташе.
И гость снял фуражку. Между взбитых кудрявых висков открылась лысина.
- Куда ж ты кудри дел? - Алексей Алексеевич в комическом ужасе всплеснул руками.
- Вот вились, вились и все вывелись. А ты что закутался, как эскимос?
- Мерзну!
- А камин на что?
- Дымит, черт. Мы уж не раз угорали.
- Ничего удивительного. Париж. Приедешь - угоришь.
- Угар - это ерунда. Сумасшедшие изобретатели замучили совсем. Сегодня один с утра явился с визитной карточкой от моей жены. Изобрел беспламенный порох. Представляешь? Высыпал мне на стол какую-то пакость и поджег. Уверял, что не загорится. Еле всем представительством потушили. Сколько раз просил Лиз не посылать ко мне всяких идиотов!
- Мадам Кромова по-прежнему неотразима?
- Сам увидишь. Каким попутным ветром тебя к нам занесло?
- Это военная тайна.
- Значит, ты ко мне по делам.
- Да. Штаб верховного командования…
- Пойдем поговорим. Я знаю одно подходящее местечко. Принимаешь приглашение старого парижанина?
…Они сидели в кафе на Итальянском бульваре, за тем же столиком.
- Когда началась эта всемирная бойня, я утешался тем, - волнуясь признавался Алексей Алексеевич, - что если здесь, за границей, мне трудно, то хотя бы дома, в России, меня понимают.
- Нет, Алексей. - Горчаков быстро заговорил, понизив голос: - Прошлое позорное поражение их ничему не научило. Дальше парадных маневров в Красном Селе они не мыслят. А Распутин торгует Россией, как цыган на конской ярмарке.
- Если бы это не ты говорил, Вадим, я бы усомнился. Сердце отказывается верить. Неужели ни у кого недостанет мужества раскрыть глаза государю?
- Древние говорили, что если боги хотят наказать кого, то лишают разума. Государь слабоумен… России нужна твердая власть…
- Где же выход?
- Ты, Кромов, - наш, с тобой я могу быть откровенен. Необходим парламент, конечно под нашим контролем. У нас сильная партия, мы надеемся победить. Либеральные толстосумы тоже организовались в партию, но с ними можно поладить, если не захлестнет слева. Вся Россия теперь распалась на партии.
- Давно известно: где соберется трое русских, сразу же возникают четыре политические партии.
IV. Октябрь 1917 года. Благотворительный концерт
Посол Временного правительства в Париже Маклаков устроил благотворительный концерт в здании посольства.
Была приглашена знаменитая в Париже русская певица Наталья Тарханова. Перед началом концерта дипломаты, их жены, приглашенная актриса, ее аккомпаниатор и два именитых французских гостя коротали время за беседой и коктейлями.
Кромов остановился у окна, отвел рукой складки шторы. Над ночным затемненным Парижем черным скелетом высилась громада Эйфелевой башни.
Внезапно вспыхнули лучи прожекторов. В их перекрестье повисла светло-желтая масса в форме толстой сигары.
- Смотрите - цеппелин! - Наталья Владимировна Тарханова придерживала рукой штору. - Неужели снова будут бросать бомбы?..
Из-за ее плеча выглядывал молодой дипломат, начальник протокола, которого здесь запросто звали "милый Жорж".
Цеппелин поплыл, стараясь выскользнуть из слепящих лучей, сопровождаемый белыми облачками разрывов шрапнели. Выскользнул. Прожекторы, пошарив в небе, погасли.
- Вы, граф, согласны с Мопассаном, что Эйфелева башня давит Париж своей пошлостью? - важно спросил "милый Жорж".
- Не согласен. Очень удачное сооружение для установки пулеметного гнезда против вот таких цеппелинов, - ответил Кромов.
Наталья Владимировна смеялась.
- Я забыл, что спрашиваю военного атташе, - пробормотал "милый Жорж" и отошел к гостям.
- Алексей Алексеевич! - Актриса смотрела на Кромова своими широко расставленными посерьезневшими глазами. - Жорж сейчас сказал мне под страшным секретом, что вы оставляете свою должность и возвращаетесь в Россию… Я… Я не хочу этому верить…
- Дамы и господа, - торжественно возгласил посол Маклаков, приняв от лакея бокал, - я рад, что наш благотворительный концерт в пользу вдов и сирот русских солдат, погибших при защите прекрасной Франции, проходит в дни, когда Временное правительство России, которое я имею честь представлять, призывает наш народ к войне до победного конца. - И, картинно отставив локоть, пригубил из бокала.
Гости последовали его примеру.
Кромов произнес, обращаясь ко всем:
- Вы не находите, господа, что в сочетании слов "Временное правительство" для русского уха есть что-то комическое?
Маклаков побагровел. Он пригладил на висках и без того заглаженные редкие волосы и сказал с наигранным упреком:
- Побойтесь бога, Алексей Алексеевич! Мы не одни, здесь наши гости, союзники…
- Вы имеете в виду барона Манжена? - Кромов вежливо поклонился в сторону толстощекого немолодого француза с угольно-черными нафабренными усиками, который расположился в креслах рядом с женой Кромова, красавицей Елизаветой Витальевной. - Этот ваш гость не понимает по-русски. А мосье де Гринье - мой коллега по обеспечению союзных армий - по-русски понимает и знает, что мы, русские, обычно засекречиваем то, о чем узнаем последними.
Худощавый, подтянутый де Гринье озорно улыбался Кромову.
- Тогда позвольте вас спросить, - Маклаков все еще старался сдержаться, ему с трудом это удавалось, - зачем вы все это говорите, для кого?
- Для вас, представителей Временного правительства в Париже. Мой предшественник, передавая дела, произнес напутствие. Чтобы служить России, сказал он, необходимо соблюдать только одно правило - ни в чем никогда не проявлять инициативы: "Дела не делай, от дела не бегай". А я сдуру этому напутствию не следовал. Господин Керенский настаивает на моей немедленной отставке с поста военного атташе. И тут же истерическая телеграмма: Керенский просит, умоляет меня не покидать пост во имя Родины. Вы думаете, что он оценил мою многолетнюю инициативу на этом посту? Нет. Просто ему доложили, что в заграничных банках двести пятьдесят миллионов золотом на русские военные заказы и эти деньги можно получить лишь за моей личной подписью. Господин Керенский с легким сердцем перечеркнет все мои усилия во имя России, как только получит всю сумму. Но для этого я должен быть убежден, что передаю военные кредиты в надежные, а не временные руки. А пока… - Кромов оглянулся.
На пустом светлом пространстве стены между ребристыми пилястрами проступал большой темный прямоугольник. Уродливый толстый крюк торчал над верхним краем темного пятна.
- А пока вы, господа, сняли портрет государя и не знаете, что повесить взамен.
- А что вы предлагаете, Алексей Алексеевич?
- Ну хотя бы зеркало. Как-никак, господа, вы на сегодняшний день представители новой власти. Вот бы и отражались временами в зеркале.
- Это контрреволюция, - определил советник.
- У нас просто разное представление о революции, господин советник. - Кромов даже не удосужился повернуть голову в его сторону. - Мой отец говорил, что настоящая русская революция будет тогда, когда народ пойдет с топориками. А тогда, насколько я понимаю, никому из нас не поздоровится.
Если посол багровел, то советник побледнел.
- Вы играете с огнем, господин полковник.
- Мне не привыкать. Я - военный.
Посол счел нужным вмешаться:
- Вы сгущаете краски, граф. В России высоко ценят ваши выдающиеся заслуги. Ваша честность…
Кромов не дал ему договорить:
- Неужели у нас уже пришли к такой катастрофе, что честность является заслугой?
- Господа! - Жена Кромова как бы нехотя поднялась, соболий палантин сполз в кресло, открыв покатые, матовые плечи. - Господа, мы собрались слушать музыку, а ты, Алекс, вечно затеешь какие-то скучные споры. Я женщина, мне нет дела до вашей политики… Это невыносимо, в конце концов. Для женщины всегда прав тот, кто умеет ухаживать за ней, проявлять внимание. А русский он, француз, англичанин или… мне решительно все равно.
Мужчины рассмеялись, кое-кто из дам зааплодировал.
- Шарман, шарман!
- Русские мужчины так утомительны, - капризно пожаловалась она по-французски. И снова по-русски: - Одна мадемуазель Тарханова, кажется, слушала тебя, Алекс, и то из вежливости.