- Попасть к нему трудно, это я тебе говорю. Ты видел, сколько зажиточных людей заходят во двор мед ресе, но никого ахун и слушать не хочет. Я научу тебя, как к нему попасть, да сначала уплати мне один золо той тилля.
- Ты дармоед, оказывается! - рассердился Рузмамед. - Вот, держи две таньги да покажи мне ворота его двора.
- За две танги даже ишак мой не закричит! - обиделся старичок и зашагал прочь, оскорбленно оглядываясь,
Тотчас к Рузмамеду подскочил другой, с перекошенным от притворной улыбки ртом, но сердар оттолкнув его, прошел из конца в конец по базару и, выйдя на улицу, отыскал медресе. Оно стояло в глубине мейдана, глядя на мир множеством окон, расположенных в два этажа, а перед фасадом медресе росли фруктовые даренья и розы, Рузмамед, тихонько приближаясь к храму науки, вышел к фасаду, обошел его и увидел во двора стоявших на коленях учеников - сопи. Их было очень много, н все они одновременно отвешивали поклоны, распрямлялись и, запрокинув головы, шептали молитву, перед ними, тоже на коленях, стоял богослов - муда рис. Руамамед присел на корточки и стал наблюдать за их занятием. Наконец, богослужение закончилось, сопи направились в свои кельи, и Рузмамед приблизился к мударису. Увидев простолюдина, богослов оскорбился:
- Уважаемый, разве вы не видите, чем я занят? Поговорите с Гафар-ака, он все знает.
Расспросив у сопи, где найти Гафара-аку, Рузмамед вышел к какой-то грязной лачуге на задворках медресе, а сам Гафар-ака оказался сторожем и водоносом. Он придирчиво оглядел гостя, словно приценивался, сколь ко тот стоит, усадил на кошму:
- Ты, как я вижу, туркмен, при этом калека. Но Илли-алла возьмет с тебя не меньше, чем с богатого бия.
- О, Гафар-джан, разве мне сравниться в богатстве с бием! - смутился Рузмамед.- Но я отдам все, что имею.
- Этого мало, - также невозмутимо ответил Гафар-ака. - Ты не думай, что Илли-алла пользуется полученным. Он все отдает Кути-ходже, а тот половину несет самому хану. То, что остается самому Илли-алла, идет на расходы сопи... Чтобы стать ученым муллой, надо за все платить... За жилье, за еду, за чай, за учебу, каждому мударису, за калам и бумагу... Надо аккурат во вносить харадж и зякет... Преподносить по праздникам и в дни поминовений ахуну, мударисам... мне тоже...
- А тебе за что?
- Я за всех хлопочу, и за хлопоты получаю. Ты, туркмен, пока не готов отдать своего сына нам... Тебе еще надо побеседовать с Аллахом, а потом приходить. Иди и не мешай мне пить чай... Или давай сюда все твои деньги. Много болтаешь!
- Ладно, не виляй хвостом, назови истинную цену! - бесцеремонно потребовал Рузмамед, встряхнув за ворот водоноса.
- Воистину говорят: бойся лишенного ума, - вырвавшись, прошипел тот и крикнул: - Эй, Саллах-хан, Помоги!..
Откуда-то из темноты кельи выползли несколько бородатых оборванцев с безумными глазами, протянув руки к лицу Рузмамеда, корча гримасы и угрожающе шипя.
Сердар понял, что забрался в логово святых дервишей, обкуренных терьяком, и поспешил удалиться.
- Спасибо, Гафар-ака, еще встретимся! - сказал он ва прощание и зашагал прочь,
Он вернулся на подворье Сергея совершенно сбитый в толку, не зная, с чего начать устройство сына в медресе. Сыновья проснулись, пили чай, Сергей собрался на службу: был в зеленом шелковом халате и желтых "ромовых сапогах, под халатом, за кушаком, пистолет.
- Небось, на базаре уже побывал? - спросил он торопливо.
Рузмамед рассказал о своих утренних злоключениях. Пушкарь от души рассмеялся:
- Кость бы им всем в горло! Им руку в пасть не клади - вторую откусят, тогда пропал... Ну да ладно, положись на меня. Пошли, Аманнияз, представлю тебя ханской знати...
Солнце поднялось над Хивой, и его теплые лучи согревали купола мечетей и минаретов, сверкали на политой ночью брусчатке ханского дворца. По негласному порядку, который определился с восшествием на трон Рахимкули-хана, дворцовая знать каждое утро собиралась во дворе возле канцелярии хана. И в этот день там уже толпились сановники. Томительное ожидание Рахимкули-хана заставляло дворцовую знать топтаться у порога его величества иногда целыми часами. Вельможи привыкли к этому, и именно в это время решались в ханстве все самые важные вопросы. Каждый сановник приносил с собой какую-нибудь новость, не говоря уже о многочисленных слухах, которыми полнилась Хива. Слух о том, что к топчи-бию пожаловали три туркмена с Ашака, тоже не прошел мимо внимания знати, и сейчас, увидев Сергея с туркменом, сановники насторожились:
- Говорят, Сергей-джан, ты долго жил у туркмен, когда бежал от Аллакули-хана, а теперь оплачиваешь добро добром, - ехидно заметил Ниязбаши-бий.
Сергей, приложив руку к сердцу, поздоровался. То же сделал и Аманнияз, чувствуя себя в этом благородном обществе букашкой. Он пытался держаться гордо и достойно, но у него это плохо получалось. Хорошо что Сергей в свойственном ему духе сразу приступил к делу!
- Ниязбаши-бий, как самочувствие?.. Как семья? Все ли живы-здоровы?
- Все в воле Аллаха, топчи... Не жалуюсь... Слава всевышнему...
- Ниязбаши, я привел в твое доблестное войско пополнение. Этот юноша - смелый джигит из знатного рода. Зовут его Аманнияз. Подойди ближе, Аман,- Сергей подтолкнул в спину джигита.
Аманнияз стесненно поклонился. Ниязбаши одобрительно кивнул, но тут произошло небольшое замешательство - все посторонились, и к сановникам приблизились Юсуф-мехтер и Кутбеддин-ходжа. Всемогущие старики всегда держались вместе, поддерживая друг друга в государственных делах. Юсуф-мехтер сразу же обратил внимание на юношу, Сергей попытался ему объяснить, зачем привел его, но мехтер не дослушал:
- Нужны ли лишние слова, топчи-бий, когда армия нашего повелителя Рахимкули-хана так нуждается в молодых и смелых джигитах?! Ты бы мог и не показывать его нам... Я думаю, Ниязбаши-бий уважит твою просьбу... Определи этого парня, Ниязбаши, в свою охранную сотню. Проверишь в деле... - Юсуф-мехтер, считая, что с этим делом покончено, тут же продолжил! - Мне сегодня утром стало известно, что у тебя остановился и другой юноша, который стремится попасть к Илли-алла? Сергей-джан, это сделать сложнее. Что-то я не видел в медресе Ширгази ни одного туркмена. Да и способны ли они на большие умственные старания? Иное дело - их твердые руки и храбрость. В наши боевые сотни туркмен мы берем с удовольствием, платим хорошие деньги и освобождаем от хараджа. Что касается учебы и науки... - Юсуф-мехтер развел руками, усмехнулся, вызвав недобрый смех у сановников.
Сергей удивленно воскликнул:
- Мехтер-ага, да ты что! Спроси своего сына Якуба, и он тебе скажет, что великий поэт Махтумкули был туркменом, и этот поэт учился в медресе Ширгази! Разве не так, Якуб-джан?
- Отец, топчи-бий говорит правду, - подтвердил Якуб. - Мы все в восторге от дестанов великого Махтумкули Фраги...
- Атамурад тоже будь здоров! - похвалил юношу Сергей. - Вчера, например, такую мудрую речь попер против меня, я даже диву дался.
- Что же мудрого ты услышал, Сергей? - Юсуф-мехтер усмехнулся.
- А вот послушай. Я ему говорю: плохо вы живете потому, что у вас нет своего государя, А он мне отвечает: "Как из дерева нельзя слепить тамдыр, так из туркмена нельзя сделать падишаха".
Сановники удивленно переглянулись и одобрительно засмеялись.
- Да, умно замечено, - согласился Юсуф-мехтер.- Я ни от кого не слышал такой поговорки... Видно, этот юноша умен. Туркмен не может стать государем, но государь туркменам и не нужен. Зачем туркменам падишах, когда есть хан Хорезма? Разве он плохо забоится о туркменах? В последние три года мы переселили на наши арыки больше пятисот туркменских семей. Теперь люди пустыни, не державшие в руках лопаты, умело возделывают поля и выращивают фрукты... Сергей-топчи, я сегодня сам поговорю с ахуном об этом парне.
- Спасибо, Юсуф-ака, век не забуду вашей поддержки. Я в неоплатном долгу...
Через несколько дней Рузмамед отнес в дом Илли-алла четыреста золотых тилля, отдал кошель имаму, точнее, оставил на дастархане. Илли-алла сделал вид, что не заметил подарка. Когда Рузмамед напомнил имаму о золотых тилля, тот небрежно махнул рукавом:
- Ах, это необязательно было делать. Раз принесли и оставили, то пойдет в богоугодное дело... В следующий раз, когда приедете с деньгами, вы можете отдать их старшему мударису. Желаю вам здоровья и вечных благ, а вашему сыну - знаний и мудрости.
Рузмамед не нашелся, что ответить. Святой ахун сразил его своей благодарностью. "Оказывается, придется платить еще старшему мударису! Где же я возьму золотые тилля, если эти собрал с горем пополам!"
В медресе Атамурад пошел один, без отца: Рузмамед не отважился без подарка. Сергей, кляня святых обирал, дал Атамураду три золотых персидских тумена,
- Отдашь мударису, кость бы ему в горло! А в общем-то удивляться нечему. Хива есть Хива, это не Ашак с крутыми обрывами.
На другой день Рузмамед отправился домой; выехал рано утром, распрощавшись с Сергеем и его домочад цами. Аманнияз, одетый в синюю куртку, красные шаровары и косматую шапку, вышел с подворья вместе с отцом. Рузмамед проводил его до ворот ичанкале, ска зал на прощанье:
- Ладно, сын, поеду. В Ашаке меня заждались. Служи хорошо, честь туркмена не позорь, но и гордость свою не теряй...
Проезжая мимо медресе Ширгази, Рузмамед тяжело вздохнул: "Надо ли было отдавать сюда Атамурада? Выйдет ли из него ученый мулла или получится крупный негодяй, подобно Илли-алла? Сложен мир... Чем изощреннее ум человека, тем выше его святость, тем бессовестнее его поступки. Видит Аллах, что это так!". Рузмамед в сердцах сплюнул, стегнул камчой коня а приспустил поводья.