Неделю спустя Жиль шёл через лес в сторону Лютеции, и даже нашёл двоих попутчиков. А мысли про Урсюль хоть до сих пор и приходили перед сном, но всё реже: молодость брала своё, выгоняя тоску. Да и спутники особо скучать не давали. Высокий и крепкий Пьер, судя по русым с медью волосам и правильным чертам лица откуда-то из герцогства Бретань: там часто даже среди благородных семей чувствовалась кровь викингов, а многие шевалье считали свой род чуть ли не от Латинской империи. И полная его противоположность Манюэль – низенький и смуглый круглолицый уроженец Прованса. Как положено Северу и Югу, оба и часа не могли провести вместе, чтобы не сойтись в споре. Особенно когда выяснилось, что оба почти ровесники, всего лет на шесть-семь старше Жиля, но их занятия противоположны друг другу. Пьер такой же школяр, каким назвался и Жиль, тоже идёт в Лютецию, где надеется сдать экзамен и поступить на один из Старших факультетов – богословский. А Манюэль отдал свои предпочтения, как он сам заявил, Великому искусству алхимии… Стоило Пьеру в первый же день знакомства высокомерно заявить, что алхимия не входит в число свободных искусств, поэтому её нельзя считать наукой, а лишь ремеслом, как школяр стал врагом южанина.
Вот и сейчас оба спорили, даже когда все трое в надежде сократить путь заплутали и вынужденно шли прямо сквозь лес, время от времени перебираясь через наполовину трухлявые древние дубы и обходя прогалины, слишком уж густо заросшие кустарником или заваленные буреломом.
– Значит, говоришь, она была ведьма?
– Верно говорю. Нос крючком, усы, горб и один-единственный зуб. А ещё чего-то в лесу собирает, зелье варит. Точно нечистому продалась, – Манюэль поскользнулся на траве, взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие и больно ударился о дерево. Округу огласили забористые ругательства
– Так ты, вроде, говорил, что её проверили братья Святого Доминика и ничего не нашли?
Теперь злобный взгляд достался Жилю: до этого дня парень как правило молчал, а тут неожиданно встал на сторону соперника.
– Ну… Она могла им отвести глаза…
– Рискнёшь повторить? – вдруг резко оборвал его Пьер. – Слуги нечистого не могут преодолеть дарованную от Всевышнего благодать. Или ты еретик, которые отрицает таинства и благость Христа? На юге, говорят, ещё остались альбигойцы.
Манюэль испуганно побледнел: слишком уж в нехорошую сторону повернул разговор. Спор тут же утих, дальше все трое шли не произнося ни слова, Пьер вроде бы сделал вид, что сказанное в запальчивости уже и не помнит… Но повисшее между попутчиками нехорошее напряжение уходить никак не хотело.
– Ручей! – вдруг крикнул Жиль.
– Где? – недовольно буркнул Манюэль. – А ведь точно, и я слышу.
– Тогда так, – принялся командовать Жиль, не обращая внимания, что он здесь самый младший. – Вечереет. Шею свернём по лесу плутать. Манюэль, ты давай к воде. Рыба тут должна быть непуганая. Пьер, на тебе хворост и костёр, я займусь навесом на ночь. А как рассветёт, по ручью наверняка выйдем к людям.
Навес из жердей и нарубленных веток был закончен быстро. А вот с рыбной ловлей, судя по тому, что Манюэль ещё не вернулся, дело не шло. Да и с костром не очень ладилось: искры от огнива уходили в трут, но отсыревший после утреннего дождя хворост не занимался. Наконец Пьеру, похоже, надоело, к тому же он решил, что его никто не видит… Быстрое движение рукой, несколько беззвучных слов – и вот уже весёлый огонёк бойко захрустел самыми тонкими ветками. Пьер встал, отряхнул с колен мусор. И вдруг заметил потрясённого зрелищем Жиля. На лице школяра на мгновение застыла досада, потом Пьер рассмеялся:
– Да что это я? У братьев-вагантов нет друг от друга секретов. Да не пугайся ты. Не колдун я. Слышал про Одарённых Господом?
Жиль кивнул. Отец Аббон рассказывал о людях, которым от рождения даны особые способности. Например, лечить наложением рук, или двигать предметы взглядом. И пусть можно всю жизнь прожить и не встретить ни одного – пугаться не стоит. Тем временем Пьер продолжил.
– Разные бывают таланты. Я вон, огонь могу зажигать. Правда, несильный. И проверяли меня, даже грамотка есть с печатью. О том, что братья Ордена Доминика удостоверяют: Пьер Абеляр к козням нечистого касательства не имеет. Что-то ещё?
– Ты сказал про вагантов…
– Не знаешь? Ты же как и я, бродячий школяр. Хотя… если ты совсем недавно покинул отчий дом… Зовут нас от мудрого латинского слова "vagantes", то есть значит "странствующие". Мы – те, кто поставил пусть голодную, но истину превыше сытой глупости. Мы ищем мудрости, путешествуя от университета к университету.
Существуют на земле
всякие поэты:
те залезли, что кроты,
в норы-кабинеты.
Как убийственно скучны
их стихи-обеты,
их молитвы, что огнём
чувства не согреты.
Не содержат их стихи
драгоценной соли:
нет в них света и тепла,
радости и боли…
Сидя в кресле, на заду
натирать мозоли?!
О, избавь меня, господь,
от подобной роли!
– продекламировал Пьер. – Добро пожаловать в наше братство, и если понадобится тебе помощь хоть среди школяров Болоньи, хоть Лютеции, хоть Кёльна – шепни, что принял тебя будущий великий богослов Пьер Абеляр. Только вот по нашим правилам: ты узнал мою тайну, поэтому я должен узнать какую-нибудь твою.
Жиль задумался: а что такого он может рассказать? В его жизни и не было ничего интересного. Хотя…
Когда отзвучали последние слова о встрече с Драконами, Пьер задумчиво посмотрел на ярко пляшущий в сумерках огонь и негромко сказал:
– Я много слышал про отца Аббона. И всегда жалел, что он уже умер, поэтому я не смогу сойтись с ним в диспуте. А ты, стало быть, его ученик… Не говори про это никому, кроме мастера Гильома. У твоего учителя осталось слишком много недругов, которые захотят отомстить если не ему, то тебе. Будут спрашивать – назовись Жилем из города Ньевр, и что учился латыни ты в тамошней церковной школе. Поверь, этим ты…
Договорить Пьер не сумел, так как к костру сквозь кусты шумно вывалился Манюэль с несколькими форелями и громко спросил, готовы ли угли, запекать рыбу – а то у него уже брюхо от голода сводит. Да и после продолжить разговор не получилось: от еды Манюэль пришёл в отличное настроение, забыл испуг и с жаром затеял новый спор.
Утром троица двинулась вниз по ручью. И уже к обеду лес поредел, вывел приятелей на широкий луг, усеянный белыми ромашками и васильками. Не смотря на то, что луг и пустовал, на краю сохранилась пара старых яблонь. Значит, здесь жили люди, а где люди – там дорога. Даже если деревня бывших хозяев луга и яблонь в развалинах, а дорога заросла, по ней всё равно можно выбраться на тракт. Среди деревьев засвистели и заспорили соловьи, в прозрачно-голубом небе над лугом одиноко парила пустельга, от высокой травы и цветов тянуло душистой свежестью, стрекотали кузнечики. Всё так и приглашало сесть и передохнуть.
– Перекусим? – предложил Манюэль. – Рыба ещё осталась. У тебя, Жиль, прям рука лёгкая. Я вчера сколько сидел, а ты утром раз – и вдвое против меня набрал. Только вот… Как бы не испортилась, по жаре-то.
– Обжора, – усмехнулся Пьер. – Но в кои то веки с тобой соглашусь. Есть хочется. Этот кустарник, в который с утра завёл нас леший, не только оставил на моей котте пару новых прорех и исцарапал ноги, но и высосал все силы.
Приятели с удобством расположились под одной из яблонь. Жиль к рыбе достал остаток хлеба, а у Манюэля нашлось немного соли. К тому же в траве было полно спелой земляники, так что обед обещал быть королевским.
Они как раз поделили последний кусок хлеба, когда послышался топот коня: по лугу на них мчался всадник. Причём судя по красному плащу с широкой вышитой каймой, явно из благородных, и – несмотря на молодость – уже шевалье.
– С дороги, оборванцы!
Приятели еле успели отскочить, всадник же, не останавливаясь, влетел под сень деревьев, но зацепился плащом за одну из яблонь. Конь от резкого рывка истошно заржал, после чего остановился и тяжело задышал. Мужчина изо всех сил дёрнул за полу, ткань лопнула, оставив изрядный кусок среди веток. Шевалье выругался, хлестнул коня, потом "виноватых оборванцев" – Пьер успел увернуться, а вот Манюэля слегка задело – и поскакал дальше.
– Странно… – задумчиво сказал Жиль, глядя вслед.
– Зато ткань хорошая и кусок большой, – буркнул Манюэля. – Я себе возьму.
– Может, не стоит? – осторожно спросил Пьер.
– Стоит-стоит. Мне знаешь как попало? Пусть хоть этот кусок станет наградой. Продам, а, может, себе приспособлю.
Настроение было испорчено оставаться для отдыха никто уже не хотел, даже клубника не манила окунуться в лесную прохладу. К тому же просто так шевалье не ездят – значит, в той стороне люди. И пусть пришлось сначала долго идти через луг, а потом через небольшой лесочек – полузаросшая тропинка вывела не на очередное поле или прогалину, а к старому постоялому двору. От столбов ограды остались трухлявые обломки, ветхий дом давно врос в землю своими округлыми стенами из дикого камня, а от шапки черепичной крыши остались редкие щербатые зубья. Но дальше шла самая настоящая дорога, даже всемогущее время не смогло затянуть травой шрамы наезженной телегами колеи.