- Дерзкий мужлан, ваше королевское величество.
- Граф де Сен-Марен, кто это?
- Сир, судя по выбритой макушке, этот прохвост из монахов.
- Монсиньор, может быть, вы мне скажете?
- Сир, среди моих знакомых нет бродяг, - ответил кардинал Иоанн Виссарион.
- А мы знакомы с этим человеком. Не правда ли?
- Ваше величество, вам я обязан жизнью.
- Надеюсь, здесь не найдется дерзкого, кто посягает отнять то, что даровал король? - Свита украдкой переглядывалась, пожимала плечами. - Встань и подойди к стремени. - Король прикрыл веки, поглаживая перчаткой гриву коня. Тихо, чтоб не слышали вокруг, сказал: "Франсуа, мы разрешаем тебе выпустить сокола на дичь". - Что ж вы замолчали, господа? Смело нападайте на этого человека. Нет, граф, вложите меч в ножны, вы же видите, он безоружен. Смейтесь над ним, оскорбляйте, колите остротами! Неужели вы оробели перед безродным бродягой?
- Государь, не принуждайте меня вступать в единоборство - это противно моему высокому происхождению и кодексу рыцарских турниров. Пусть этот невежа потешит ваше величество состязанием с моим оруженосцем - он, кажется, лиценциат и тоже любит поболтать. Эй, Мустон!
- Конечно, ваше величество, - Вийон низко поклонился королю, - граф де Сен-Марен прав: зачем ему подставлять свою сиятельную плоть под стрелы моих слов, когда есть слуги. Граф сам кусочка не возьмет, он сам вина не разольет - не утруждать бы белых рук, на то есть много резвых слуг.
Жоффруа де Сен-Марен всадил шпоры вороному, и меч, сверкнув, отсек верхушку капюшона, обдав тонзуру холодком. Все дело заняло секунду, и конь снова стоял смирно, а граф небрежно сбил щелчком осиновый лист, опавший на луку седла.
- Вы побеждены, граф. Отдайте коня, доспехи и оружие или, если победитель согласен, заплатите выкуп.
- Но, государь, по правилам турнира я должен знать имя своего противника.
- Извольте. Я- школяр Франсуа Вийон.
- Что ж, назначайте выкуп.
- Ваша светлость, верните девушку, которую вы приказали увести силой, хотя она ничем не прогневила вас. - Сен-Марен махнул рукой, и привели девушку. - Теперь о выкупе… Сир, смилуйтесь над графом, - он не знал, что я Вийон. Должно быть, граф долго жил в деревне, поэтому ему простительно меня не знать. Да и камзол его сшит у деревенского портного, - право, мои обноски ничуть не хуже графских. Пусть уж парча и бархат достанутся детишкам. - Король насмешливо смотрел на графа, а Франсуа на всякий случай прижался к стремени короля - второй удар меча мог оказаться не таким искусным. - Моих песен хватит на всех парижан, а что достанется родне его светлости, если он, не приведи господь, скончается от золотухи? Бессмертны только короли, а он… Умрет, как жил, свинья свиньей, и к свиньям перейдет наследство. Простите, сир, но граф трижды обозвал меня свиньей, хотя я ваш подданный, - теперь мы квиты.
Сен-Марен, бледный от гнева, дрожащими пальцами снял перевязь с мечом, плащ, шлем, черный бархатный камзол, котту из мягкой козлиной шерсти, остался в сюрко и шелковых белых чулках. Слуги тотчас принесли другую одежду, подвели снаряженного коня.
- Оставьте нас, господа. - На поляне остались только шотландские стрелки - личная охрана Людовика XI. - Ну, Франсуа, тогда, в Мэне, волосы твои были темнее.
- Ваше величество, неужели вы меня помните, ведь прошло семь лет?
- Александр Великий знал всех своих солдат, мы же еще и всех подданных. Мы рады, что ты смиренно исполняешь нашу волю: послушание - добродетель. Смотри и наблюдай, а когда кончится срок твоего изгнания, мы велим тебя позвать, чтобы услышать твой рассказ.
- Но еще восемь лет, государь!
- Ничего, ты молод.
- Молодость не помешала мне выстрадать так много.
- Ну, это временно.
- Да, государь, все временно, пока есть само время.
- Мы тоже страдаем, Франсуа, - и за тебя, и за всех французов. И за это прелестное дитя болит наше сердце, ей, наверное, холодно стоять босиком. А ты побывай в Провансе, Шампани, Франш-Конте, расспрашивай синьоров, их вассалов, вилланов и ничего не бойся - такова наша воля. Скажи девизы королей, которые ты знаешь.
- У доблестного Шарлеманя - "Все дальше!", у Максимилиана - "Соблюдай меру", а на щите Филиппа было начертано - "Кто пожелает".
- А наш девиз: "Разделять, чтобы царствовать!"
- Сир, поистине это великие слова, достойные вашей мудрости. "Разделять, чтобы царствовать!" Мне же, чтобы царствовать, приходится соединять… слова в строки, строки в лэ, виреле, баллады и рондо.
- Вот и славно. Ну, ты свободен, а девчонку мы возьмем с собой. Надеюсь, ты не возражаешь?
Франсуа встал на колени. Перед глазами качнулась изрытая копытами земля. Призывно трубил рог: тру-тру-тру-ру-ру. Травили зайцев по чернотропу.
Глава 16
В ворота аббатства Пурро въехал всадник на вороном коне с обрезанным хвостом, в алом плаще с вышитым на спине серебряным крестом; на голове всадника был серебряный шлем с войлочным подшлемником, на поясе меч, в руке - букет колокольчиков. Вынув сафьяновый носок из чеканного стремени, рыцарь спешился, отдав поводья хмурому конюху, и, не сказав ни слова, прошел в маленький, увитый плющом дом настоятельницы.
Госпожа Берарда дю Лорье, аббатиса, встретила знатного гостя в столовой - в накрахмаленном чепце, в шелковом черном облачении, мягко вбиравшем синий утренний свет. Берарда дю Лорье была узка в плечах и бедрах, голубоглаза и в свои тридцать шесть лет чиста лицом, как девушка.
- Скажите, рыцарь, что привело вас в нашу обитель?
Рыцарь громко вздохнул, вместо ответа подал букет.
Казалось, в тишине крошечные фиолетовые колокольчики нежно зазвенели. Расстегнув ремень шлема, рыцарь обнажил голову - лысую, только на затылке слежались длинные седые пряди.
- Бог мой! Франсуа! - Аббатиса положила легкую руку на алое плечо. - Но скажите, ради богородицы, что значит этот шлем и меч?
- На рыцарском турнире я выбил из седла графа де Сен-Марена - и вот добыча.
- Какая прелесть! Расскажите все подробно, только сначала снимите плащ.
- Я жертвую его монастырю.
- Сапоги…
- Это отличная лимузинская кожа, в нее можно переплести "Роман о Розе".
- Садитесь рядом со мной, налейте вина и рассказывайте, милый грешник. Где вы встретили графа? При дворе его величества?
- Пожалуй, да, потому что там был и король, и коннетабль Сен-Поль, и кардинал, и графы, и виконты, не говоря уже о псарях, оруженосцах, страже, поварах. Была назначена охота, и гончие графа взяли мой след, я же спал спокойно на лесной поляне.
- И, конечно, не один?
- Да, рядом лежала некая монахиня, изгнанная из монастыря. Она невинна, как и вы, моя сладкая палочка. Клянусь вам, мы спали, как брат и сестра. Так вот, когда я проснулся, вокруг меня стояла охота и все ждали государя, а граф де Сен-Марен и виконт де Труа решили позабавиться от скуки - стали поддразнивать меня, называть свиньей и рогоносцем.
- Это вас-то?
- Да, да, представьте, госпожа аббатиса. Потом подъехал король. Конечно, он сразу узнал меня, ведь мы встречались в Мэне, когда я сидел в тюрьме, ожидая последнего причастия. Государь спросил свою свиту, знают ли они, кто я такой. Вы бы видели, Берарда, как они кривлялись друг перед другом, норовя оскорбить меня обидней.
- А вы, конечно, молчали?
- Ну, не молчал, но и не отпускал поводья языка, пока государь не шепнул мне на ухо: "Мой Франсуа, раз они этого хотят, выпускай сокола на дичь!" И я выпустил. А поскольку выбор оружия остался за мной, я выбрал не клинок, а слово, и вот - я на коне графа, в его плаще, с серебряным чугунком на голове. Я нравлюсь вам в таком наряде?
- Сейчас я велю отмыть вас хорошенько и посморю, остались ли вы прежним мэтром Вийоном. Бедненький мой старенький школяр. Седенький, худенький! Вас видели, когда вы въезжали в ворота?
- Только конюх.
- И больше никто?
Аббатиса привела конюха, приказала знаками (он был глухой и немой) взять роскошную одежду, седлать коня и дала знать, что отныне все это - его. Вскоре из монастырских ворот выехал рыцарь, которого впоследствии видели в Сомюре, в Шартре и в Дижоне, и даже, как рассказывают паломники, в Антиохии. Никто не знал его девиза, имени его прекрасной дамы, но что меч его разит, как молния, очевидцы подтверждали в один голос. Его так и звали - Молчаливый Рыцарь.
А Франсуа остался в аббатстве. Он окапывал землю в саду, молился и писал "Завещание", которое хотел написать давно, но судьба гнала его по дорогам королевства и негде было обдумать свою странную жизнь - пеструю, сшитую из лоскутов, как наряд жонглера.
Он жил в маленьком домике, отделенном от трапезной зарослями малины и двумя огромными вязами. Монахини в этот уголок обители не заходили, правда, иногда он слышал их голоса, но лишь улыбался, - так же, с улыбкой, он слушал пенье малиновок, будивших его ранним утром. А сердце… сердце его принадлежало госпоже аббатисе. Он научился различать шорох трав, когда она возвращалась после заутрени или обедни в свой покой; он чувствовал ее дыхание, когда она гладила нераспустившиеся бутоны роз.