Боголюбова все же втащили на галерею второго этажа тюрьмы и там выпороли березовыми розгами. А кроме него, были жестоко избиты и брошены в карцеры десятки других узников. Стражники врывались в камеры, где не прекращалось буйство заключенных, и колотили их кулаками, прикладами ружей, грозили убить на месте.
Яша все это видел и тоже побуйствовал. Табуретку разбил на куски и покидал их сверху в Трепова. Бросил в генерала и Евангелие. Книга рассыпалась белыми листами по двору. Все, что можно было разбить - даже стекла, - он разбил и метнул вниз. И за все это целых десять дней его продержали в тюремном карцере…
3
Был ненастный день начала ноября, когда Яшу Потапова отправляли в монастырь под Вологду.
Теперь он уже рад был, что меняется его местопребывание; осточертела камера и хотелось скорее на приволье; как ни худо - это он ясно представлял себе - жить за монастырской стеной под строгим присмотром духовного начальства, все же там… "Там видно будет", - говорил себе Яша. Не станут же его на цепи держать или в кандалах. И как ни высока монастырская стена, можно авось при благоприятном случае и перемахнуть через нее и… был таков, ищи ветра в поле.
В предварилке после того страшного дня, когда Трепов навестил ее и по его приказу был опозорен Боголюбов, придирки к узникам усилились, а майора Курнеева после драмы с Боголюбовым вскоре убрали из предварилки; но не понизили, а, наоборот, даже повысили по службе: генерал Трепов взял его к себе в градоначальство личным телохранителем. По требованию Трепова тюремную прислугу "подтянули", некоторых уволили совсем. Исчез еще до начала осени и сутулый, куда-то, сказывали, его "поперли", в инвалиды, что ли, перевели.
Боголюбова после порки увезли в другую тюрьму, и след его вскоре потерялся…
В столице, по настоятельному требованию Александра II, все усиливались гонение и кары за "вредное направление" умов и "возбуждение" народа "против богом данной самодержавной власти". С октября в окружном суде шел новый, уже третий за год, процесс - самый многочисленный по количеству подсудимых. За хождение в народ судили 193 человека, в большинстве молодых, и среди них тоже было немало девушек.
Нет ли Юлии среди них? Ничего не смог Яша узнать, как ни старался. А что с Ольгой, почему она пропала? Это тоже оставалось тайной для Яши. А спросить было не у кого; прежде через сутулого удавалось хоть что-то прознавать, теперь и эта лазейка закрылась.
Ну и скорее прочь, прочь отсюда!..
"Сбегу, из монастыря сбегу, - говорил себе Яша, покидая камеру, где провел почти около года. - Сбегу и вернусь в Питер… И Юлию выручу, найду, как помочь ей. Найду товарищей по фабрике, найду того, кто речь держал тогда на площади, свяжусь с организацией… добьюсь своего!"
Появилась цель, и уходил Яша в этап на Вологду почти радостный, хотя чувствовал - впереди, в тюрьме духовной, его ждут испытания, быть может, даже более трудные, чем те, которые он вынес в здешней тюрьме.
Тюрьма духовная - это ему самому пришло в голову; он заметно повзрослел за последний год.
Выйдя за ворота предварилки, он жадно, всей грудью, глотнул осенний воздух и, сам того не замечая, непривычно растянул губы в улыбке.
- Ты чего, малый, улыбаешься-то? - спросил солдат-конвоир. - Ведь не знаешь еще, что тебя ждет?
- Там, поглядим, посмотрим, - отозвался Яша.
- Сказать тебе одну поговорку? Не донесешь? Смелого, говорится в этой поговорке, ищи в тюрьме, а глупого - в попах. Знай вот и зря не радуйся, брат!
Резкий порывистый ветер свистел в уже голых деревьях, и над миром сеялся холодный дождик, закрывая серой мглою все вокруг, когда Яша дней пять спустя очутился за толстыми стенами Белавинского монастыря, что на острове Кубенского озера. Под стражей двух солдат его ввели в монастырские ворота, водворили в крошечную келью, и в тот же день настоятель отдал Яшу под бдительный надзор духовного наставника, старого монаха Гермогена.
Белавинский монастырь назывался еще Спасо-Каменской Преображенской пустынью и входил в ведение Вологодской епархии.
Глава пятая ОПАСНЫЙ ПОСТОЯЛЕЦ
1
Месяца через два после отправки Яши Потапова в монастырь тайной агентуре III отделения стало известно: от Потапова в Петербург пришло письмо, которое, судя по корявым каракулям, написано им самим и адресовано студенту Медико-хирургической академии некоему Никольскому. Письмо охранка перехватила, и в одно январское утро нового 1878 года оно легло на стол начальника канцелярии III отделения генерала Кириллова.
Кириллов начал карьеру простым шпионом и в ту давнюю пору, по бедности, ходил обедать в дешевую греческую кухмистерскую на Невском, близ Аничкова моста; обед из порции печенки здесь стоил 15 копеек. Что-бы попасть в кухмистерскую, посетители спускались с улицы по ступенькам в мрачное подземелье, где все тонуло в табачном дыму и чаду. Ходили сюда харчиться студенты из неимущих семей, всякого рода горемыки, бродяги. Часами сиживал тут за столиками Кириллов, подслушивал, о чем говорят люди, и доносил III отделению в записках, которые начинались словами: "Имею честь уведомить ваше высокоблагородие, что…" И так далее. В награду получал рубль, иногда - трешку.
За услуги охранке Кириллов мало-помалу преуспел, стал "вашим благородием", затем "вашим высокоблагородием" и, наконец, "вашим превосходительством" - генералом, в каковом чине сейчас состоял.
Уже седой, в почтенных годах, он отличался чрезвычайной энергией, порою сам предводительствовал при обысках и арестах. От многочисленных тайных осведомителей он получал донесения со всех концов страны. И теперь люди ему прислуживали, а не он им. Теперь он им давал рубли и трешки за старание.
Письмо Якова Потапова показывало, что и в монастыре с юным рабом божьим сладу нет и, несмотря на все меры монастырской братии, от настоятеля иеромонаха Афанасия до приставленного к Потапову старого инока Гермогена, непокорство принятого на исправление юнца пока не удается сломить.
Шефом жандармов и начальником III отделения с недавнего времени стал один из приближенных царской свиты генерал-адъютант Мезенцев, правнук Суворова. В отличие от прадеда Мезенцев воинских доблестей не обнаруживал, зато в шпионстве и сыске на полицейском поприще показал немалую ретивость. Был начальником штаба жандармского корпуса, товарищем шефа жандармов, теперь царь доверил ему все дела III отделения "собственной его величества тайной канцелярии".
В кабинете у начальника Кириллов просидел все утро, докладывая о делах. Мезенцев внешне казался добряком, мягкие черты лица, светлые волосы, дымчато-сизые глаза, улыбающиеся, казалось, беспричинно. "Милый хищник", - говорили о нем в придворных кругах злые языки. Сейчас шеф жандармов был не в духе. Худощавое лицо улыбалось, а голос был раздраженный, резкий.
- Плохо у нас все поставлено, очень плохо, дорогой вы мой Павел Антонович! - высказывал Мезенцев свое неудовольствие старику и, множество раз приговаривая: "дорогой вы мой", "голубчик" и прочие ласковые словечки, разносил начальника своей канцелярии за допущенные им промахи. - В борьбе с вредным направлением умов, сказал мне вчера государь, все средства хороши, а мы миндальничаем со смутьянами, и даже господа сенаторы готовят, я слышал, мягкий приговор по новому процессу.
- Да, ваше высокопревосходительство, все это весьма прискорбно, - кивал Кириллов. - Из ста девяноста подсудимых (трое, как вы знаете, померли уже после начала процесса) судебные крючкотворы наши собираются девяносто человек оправдать и лишь двадцать восемь смутьянов отправить на каторгу.
- Не выйдет это, друг мой, - заметил, усмехаясь, Мезенцев. - У государя свои соображения на сей счет, и вчера он мне лично соизволил их высказать. Большинство из тех, кого сенаторы наметили оправдать, будут санкционированы к административной высылке.
- И поделом, - вставил Кириллов.
- Государь требует решительных мер противодействия пропаганде вредоносных идей в государстве, - продолжал Мезенцев, - а наш граф Пален, кстати говоря, тоже не слишком сему споспешествует, к сожалению. Эти суды, эта гласность, эта адвокатура, которой Пален с его новыми уставами судопроизводства на французский манер дает возможность выгораживать коноводов смуты, - все это, знаете, голубчик, уместно где угодно, только не у нас. И в этом я целиком схожусь с Треповым.
Кириллов все кивал. Да, ваше высокопревосходительство, именно так, ваше высокопревосходительство, нельзя с этим не согласиться.
В сравнении с Мезенцевым, этим лощеным царедворцем, Кириллов выглядел грубым и, казалось, даже неотесанным мужиком, хоть и в генеральском мундире. Волчьего склада крупная голова, крошечные темные глазки, густые сросшиеся брови.
- Как бы Трепову не досталось, - сказал он со вздохом, - До сих пор идут разговоры, что милейший наш Федор Федорович допустил превышение власти в истории с Боголюбовым.
- Ну! - махнул рукой Мезенцев. - Мало ли что говорят! Был простой факт сечения розгами, и Пален прав, что одобрил это.
- Но, ваше высокопревосходительство, агенты нам доносят о нарастающем негодовании в кругах радикальной молодежи.
- Чем же возмущаются, не пойму?
- Ваше высокопревосходительство, ведь это первый случай, когда, с их точки зрения, борец за идеалы народные подвергся телесному наказанию. В революционных кружках, как доносят агенты, даже доходят до требования мщения Трепову…