Прошло, наверное, часов шесть между освобождением Грея и встречей его с Зелле. За это время он выкупался, съел довольно хороший обед и переговорил с обезумевшим военным атташе. К вечеру посольство наполнилось британскими гражданами, оказавшимися в бедственном положении, без документов. Они рассказывали о британских подданных, которых будто бы убили в Тиргартене, и о многих других, забитых на улицах.
Но для Грея существовала сейчас только Зелле, которая наконец появилась в каретном дворе посольства, тоже неким почти забытым призраком.
Она была одета в бледно-голубое платье фасона прошлого года, и явно на ней не было ничего из того, что подарил ей Шпанглер. Грей надел дождевик, одолженный военным атташе. Чуть поколебавшись, она бросилась в его объятия. Она не отпускала его, шепча его имя и ещё что-то, что она должна была сказать ему прежде.
- О Боже, прости меня, я так виновата, Ники. О Боже...
Она дрожала, поэтому он обернул её плечи своим дождевиком. Он прикурил сигарету, и она смотрела, как он смахивает табачную крошку. Повсюду, казалось, слышались голоса - истеричных англичан прямо за стеной, сотен немцев, собравшихся на улице.
Она сказала:
- Думаю, у нас мало времени.
- Да, боюсь, да.
- А я хотела сказать тебе так много, только теперь я не могу вспомнить и половины.
- Не важно.
Она плакала, поэтому он обнял её ещё крепче и поискал место, где бы они могли сесть... на скамью, на какой-нибудь выступ, куда угодно.
- Послушай меня, Ники. Я говорила с Рудольфом. Но это не сделка или что-нибудь подобное. Он просто отпустил тебя.
- Ради тебя?
- Может быть.
- А сейчас?!
- Сейчас я уезжаю.
Её губы под его пальцами оказались неожиданно холодными. Её волосы под его подбородком - мягкими.
- Ты приносишь скандал, - прошептал он. - Повсюду, где ты появляешься, ты сеешь скандал.
Она улыбнулась с полузакрытыми глазами:
- Но почему ты это сделал, Ники? Почему ты связался с этими... этими людьми?
- Не потому, что я великий патриот. И ты знаешь причину. - Он поцеловал её в лоб.
- А теперь начнётся война?
- Кажется, да.
- Тогда убежим в Индию.
- Слишком жарко.
- Америка?
- Слишком далеко.
Она выскользнула из его объятий, стискивая дождевик у горла и глядя на толпу, кишащую под деревьями за коваными воротами.
- Тогда я еду домой. - Она решила это раньше.
- Домой?
- В Гаагу. Чтобы быть с моей дочерью... Время пришло, не так ли?
- Да, думаю, пришло.
- А ты? Ты будешь в Лондоне?
- Да...
- Хорошо. Тогда мы оба готовы.
Он не мог видеть её лица, но знал, что она опять плачет - всё ещё глядя на толпу, всё ещё стискивая дождевик, - но плачет.
Он взглянул на небо, на тени, растущие вокруг них.
- Наверное, тебе пора идти, - сказал он. - Боюсь, что на улице не долго будет безопасно.
Она пожала плечами:
- О, это не важно. Я голландка, помнишь? Их волнуют только русские и англичане. - Затем усмехнулась чуть самодовольно: - Кроме того, Мату Хари любят все.
Он сделал шаг к ней и положил руку на плечо:
- Маргарета, думаю, я должен сказать тебе...
- Нет, не говори. Давай всё так и останется. Давай просто скажем, что будем писать друг другу и всегда будем друзьями.
Он положил ей на плечо вторую руку и повернул её лицом к себе:
- Маргарета, я не совсем уверен, что смогу жить без тебя.
Хотя она улыбалась, её глаза вновь начали наполняться слезами.
- Ну, погляди, что ты наделал.
Он смотрел ей вслед с балкона до тех пор, пока она не скрылась из виду. Затем он вернулся в посольство и заснул. Между семью и восемью вечера он проснулся от шагов и громких безумных голосов.
Началась мобилизация.
Часть III
ГОДЫ ВОЙНЫ
Глава девятнадцатая
Он возвратился в Англию девятого августа, оставив континент в огне. В Лондоне было тепло, слышался запах срезанной травы, но война явно приближалась. Почти каждая пивная была полна солдатами, улицы засыпаны листовками и конфетти. Вдоль Стрэнда висели предупреждающие плакаты о шпионах.
Он нашёл комнату в скромном отеле, горячая вода отсутствовала, холодная шла тонкой струйкой. Первую ночь он прогулял, вглядываясь в пыльные окна магазинов, только сейчас поняв, как долго он отсутствовал. К рассвету он встретил проститутку, желтовато-бледную девушку с глазами, как у Зелле. Что, конечно, было чепухой. Он потряс головой, будто пытаясь изгнать её видение, и ушёл прочь.
На второй день в вестибюле гостиницы он встретился с Саузерлендом, в мундире, с коротко остриженными волосами. Сначала он дал ему выговориться, извиниться за то, что произошло в Берлине.
- ...И что касается денег, которые, как я понимаю, были частью исходного соглашения...
- Мне они не нужны.
- Это почти пять тысяч фунтов, Ники.
- Забудьте об этом.
Из вестибюля они прошли в комнату Грея за сигаретами и джином.
- Я слышал о том, что произошло с вами, - сказал Саузерленд.
- Что произошло со мной?
- Как с вами ужасно обращались... Вы виделись с доктором?
- Нет необходимости.
- Мне сказали, что всё было очень скверно. Видите ли, я могу понять, если вы...
- Вы не можете понять. - Затем, взяв второй стакан джина: - А где, чёрт подери, Данбар?
Уже стемнело, и Саузерленд включил лампу. Колонна грузовиков, военный караван, двигалась внизу по улицам. Горстка детей приветствовала их с пешеходного мостика.
- Я могу, если захотите, дать вам заключение.
- Заключение?
- Шпанглер повёл нас по очень грязной дорожке. Отчасти ответственность лежит на Чарльзе. Отчасти на мне. Однако могло быть и хуже.
- Скажите это своему Сайксу.
- Я говорю с точки зрения тактики, Ники. Конечно, мы все сожалеем о том, что случилось с Сайксом. И всё же важен факт, что ничего реально значимого не подверглось опасности. Конечно, вы находились не в таком положении, чтобы ничего им не сказать...
- А Данбар находился?
- Ну... да.
Грей прикончил джин и вернулся к окну. Караван прошёл, дети исчезли, но война подошла на шаг ближе к этой комнате в отеле.
- Почему вас там не было в последнюю ночь?
Саузерленд начал пощипывать древнюю салфеточку, кусочек кружева, который развалился в его руках.
- Я был занят.
- Это не ответ.
- Хорошо. У меня были определённые предварительные договорённости.
- Что означает, что вы, так же как и я, знали или по крайней мере подозревали, что вся затея, возможно, с самого начала - подставка...
- Что означает, что у меня были предварительные договорённости, к тому же существовали также определённые преимущества, из которых можно было извлечь пользу. Видите ли, если вы хотите обвинить кого-то, Ники, тогда обвиняйте Шпанглера. Кроме прочего, враг - он, а не мы.
Саузерленд поднялся со стула, налил себе ещё стакан джина и поставил его на подоконник всего в нескольких дюймах от руки Грея.
- Существует мнение - не обязательно моё, но тем не менее всё же вероятная версия: за это отчасти несёт ответственность и женщина.
Грей потянулся к стакану, но, казалось, не смог поднять его.
- Боже мой, не прекратить ли вам это? Нет?
- Теперь, согласно данной версии, она работает на Шпанглера и, таким образом, больше участвует в деле, чем мы думали. Следовательно, когда вы только подошли...
- О, пожалуйста, заткнитесь.
Саузерленд посмотрел на наручные часы. Показалось, время замерло, заставляя оглядеться и задуматься: цветочный ситец, фарфоровая ваза, сигарета на каминной полке и двое мужчин в ожидании войны.
- Что вы собираетесь делать? - наконец произнёс Саузерленд.
Грей прикурил сигарету и опустился в кресло.
- Делать?
- Речь идёт о войне. Вы знаете, она здесь.
Они смотрели друг на друга в треснувшее тусклое зеркало.
- Нет, - сказал Грей, - я не думал об этом.
- Я хочу сделать предложение, Ники. Я бы хотел, чтобы вы поразмыслили о работе у нас. В департаменте, - быстро добавил он. - Я не говорю о прикладной работе. Я имею в виду стол, стол на Четвёртом этаже в Ричмонде. Что вы скажете?
- Я говорю оставьте меня в покое.
- Послушайте, война изменила все условия игры. Я думаю, вы найдёте её...
- Уходите.
- Эта война, Ники, будет много ужаснее, чем вы можете предположить, ужаснее, чем может предположить кто-либо. Вам могут сказать: вступайте в славный полк, проткните несколько гуннов и будете дома к Рождеству, но война будет совсем не такой. Это будет кровавая баня, настоящая кровавая баня... Не думаю, что вы понимаете. Я могу уберечь вас от окопов.
- Нет, не можете. А сейчас отправляйтесь к чёрту.
Он пил весь остаток ночи, сначала у окна, затем в пивной, пол которой был усыпан опилками и завален разломанными сиденьями стульев. Война, казалось, подошла ближе. Это ощущалось и в слабом запахе, поднимающемся от сточных канав, и в самом медленном наплыве тепловатого воздуха. И Грей был из тех, кто мог выразить это в рисунке.