- Я сказала тебе, не сегодня...
- Сегодня. - И он поцеловал её. И снова обхватил её за талию, сдавливая грудь через кринолин.
По досье Данбара, Зелле не догадывалась о существовании групп наблюдения, а если Шпанглер знал о них, то не стал бы обсуждать это с нею. Вновь - ошибка... Данбар был, кроме прочего, любовником, и жертвой, и новичком в секретной жизни...
Середина ночи, они лежали вместе уже долго. Чуть раньше поднявшийся ветер взбудоражил её, встревожил шелестом пальм. Воздействие на неё Шпанглера всегда было тоже будоражащим, неконтролируемым, и это было частью очарования.
- Я хочу пить, - сказала она ему.
В ведре со льдом стояло выдохшееся шампанское, на журнальном столике - вермут. В вазе лежали нетронутые шары дынь и нитка жемчуга, которую он подарил ей в тот день.
Вода из-под крана имела слабый привкус стали. Она поставила стакан и пошла к окну. Тени на стене приняли её очертания.
- Ты чего-нибудь хочешь?
Он покачал головой, протягивая руку:
- Только тебя.
Она улыбнулась и двинулась дальше к окну. Его тень на противоположной стене слегка напоминала птичью - журавль или ястреб? Кончик его сигареты вполне мог бы быть горящим глазом. Но её внимание привлекла фигура на площади внизу... юноша или худощавый мужчина в чёрном.
- Ты знаешь, что там кто-то наблюдает?
Он погасил сигарету, затем прикурил новую:
- Значит, ты заметила.
- Кто он?
- Трудно сказать.
- Чего он хочет?
- Меня.
Она опустила занавеску и посмотрела на него:
- У тебя неприятности?
Он поднялся с кровати и подошёл к ней:
- Не совсем.
- Тогда почему они следят за тобой?
Он бросил сигарету в стакан с водой, затем скользнул рукой под её халат, пальцем обводя вокруг соска.
- Потому что это игра.
Она ухитрилась увернуться от него, пересекла комнату и встала на колени на диване. Она почувствовала, что он смотрит на её бёдра, на её затвердевший под тканью халата сосок. Она покачала головой, прижав диванную подушку к груди.
- Мне не нравится это, Руди. Это пугает меня.
Он улыбнулся своей сдержанной улыбкой:
- Не бойся. Они следят за нами, мы следим за ними... игра.
- Кто посылает их?
- Трудно сказать.
- Они англичане?
- Возможно.
- Французы?
- Я думаю, более вероятно, что англичане.
- Тогда это политическое дело, да?
- Да, ты можешь считать, политическое.
- Что ж, мне это не нравится. Не нравится.
Он опять подошёл к ней, но только чтобы взять её за руку, откинуть выбившийся локон от её глаз. А она подумала: я считаю это своей слабостью, как бы болезнью, и ничего никогда не изменит этого...
- Маргарета, я хочу, чтобы ты выслушала меня очень внимательно. - Как будто его голос всегда не гипнотизировал её. - Они ничего не сделают с тобой, ничего не сделают с нами. Они просто играют в детские игры. Ты понимаешь? Они просто действуют, исходя из своих фантазий.
Словно дети не играют в убийства, словно фантазии не требуют осуществления.
После полуночи он вывел её вновь на улицы - сонные улицы, наполненные запахом вспучившейся краски и перекрученного железа. Она не видела мужчин, наблюдавших из дверных проёмов и окон.
Отчёт Данбара с его зловещими разделами не содержал никаких слов об искренней любви, о его привязанности или её нуждах. Данбар, кроме всего прочего, не то что сообщить, но и не смог бы перенести этого.
Шпанглер подождал ещё неделю, затем предложил ей вернуться с ним в Берлин, сказав так, словно эта идея только что пришла ему в голову: "Поживи со мной в Германии, по крайней мере до лета".
Было уже поздно. Его руки обвились вокруг её обнажённой талии. Его голова покоилась у неё на животе. С первой совместной ночи их связь казалась ей сном... приключением, оторванным от основного потока реальной жизни.
Она пробежала пальцем по его боку:
- О Боже, что мне делать в Берлине?
- Танцевать. Ты можешь танцевать в Винтер-Гартене!
- Они никогда не наймут меня.
- Разумеется, наймут.
Она выскользнула из его объятий и потянулась к пеньюару:
- Но я никого не знаю в Берлине.
Он улыбнулся:
- Ну и что с того? Узнаешь.
- У меня обязательства в Париже.
- Отложи их.
Она пересекла комнату, приближаясь к продолговатому зеркалу. Ранее она оставила слабый кровоподтёк на его плече. Сейчас она заметила частички кожи у себя под ногтями.
- Где я буду жить?
- Где захочешь.
- Возможно, на Фридрихштрассе... - Она взяла щётку для волос и опустилась в кресло. Он тоже наградил её набольшими синяками. - Когда мы поедем?
- Завтра, может быть, послезавтра.
- Поездом?
- Морем.
- Что, если ты не сможешь добыть мне ангажемент в Винтер-Гартене.
- Тогда ты будешь танцевать в "Метрополе". - Он вылез из постели и подошёл к ней, положил руки ей на плечи. - Маргарета, я хочу, чтобы ты была со мной.
Она отложила щётку, поставила локти на журнальный столик. Его отражение в зеркале казалось более пленительным, чем её собственное.
- Мне нужно будет послать за некоторыми вещами в Париж. Я, вероятно, не смогу удовлетвориться только тем, что у меня есть.
Он поцеловал её в шею.
- А ещё мне понадобится студия. Большая студия.
- Она у тебя будет.
- И пианист. У меня должен быть пианист.
Он наклонился, чтобы поцеловать её снова, и шепнул:
- Я найму тебе целый оркестр, если ты пожелаешь.
Она будет говорить о Берлине как о капризе, требовавшем осуществления. Хотя они прибыли на корабле из Виго, через Гамбург, она будет утверждать, что вошла в город через серо-голубые глаза Рудольфа Шпанглера. Она будет рассказывать о том, как её принимали в доках, и о последовавших статьях в газетах.
Да, она жила на Фридрихштрассе с виднеющимися поверх ограды яблонями. Да, она подписала контракт на представление в "Метрополе". И всё же это были самые романтические дни. Он продолжал осыпать её дарами, некоторые из них были очень дорогими. Она, говорили, стоила ему небольшого состояния - одежда вместе с зимними мехами из Санкт-Петербурга, были ещё и карточные долги. Единственной заботой Шпанглера, или так выглядело, было - счастлива ли она.
Была ли она счастлива?
Осталось письмо от той зимы в Берлине: четыре написанные от руки страницы от Зелле Николасу Грею. Берлин, писала она, мрачный, с постоянным дождём и тёмными небесами. "По вечерам по всей Тауентцинштрассе звучит музыка, в дневные часы я часто читаю... Шелли, Бальзака и других, ты помнишь. Мы надеемся отправиться в апреле на север, возможно, до Балтики".
Затем шли страницы, касающиеся её профессиональных успехов, и ещё одно замечание мимоходом о Шпанглере. Возможно, между строк он увидел след неудовлетворённости, но пока едва заметный. И вдруг, будто бы эта мысль пришла ей в голову внезапно, она пригласила Грея посетить её в Берлине. Тут не было и намёка на сексуальное желание. Создавалось впечатление, что ей просто нужен друг, кто-то, с кем можно поговорить, пока Шпанглер занят. Кто-то, чтобы составить ей компанию в трудные времена. Конечно, он понял. Он всегда понимал.
Глава четырнадцатая
Перехваченное во вторник письмо Зелле к Николасу Грею оказалось у Данбара в среду. Это был чудесный день, с ароматом нового цветения в воздухе: шпорник и крокус, нарциссы из Сент-Джеймса и другая зелень. Ощущение весны царило даже в коридорах, окна были притворены, слышалась праздная, ленивая болтовня. Четвёртый этаж, однако, оставался запечатанным, особенно в связи с письмом Зелле.
Было приблизительно десять часов, когда пришло письмо, и почти полдень, когда Четвёртый этаж закончил работать с ним. Затем, как и можно было предположить, появился Саузерленд, тихо попросив Данбара выйти в сад. После дождя появилась новая трава и чёрные деревья выпустили почки, а листья казались набухшими от влаги.
- В целом директор доволен, - начал Саузерленд. - В целом довольны все. Вопрос, однако, таков: что с этим делать? Очень хорошо, что Руди строит из себя редкого осла... но что же с этим делать?
Данбар начал тыкать в промокшие листья палкой, найденной им на дорожке.
- Кто-то прочитал мой запрос?
- Да, его прочли.
- И?
- Насколько хорошо вы знаете Николаса Грея?
Они начали прогуливаться.
- Ввести агента, - сказал Саузерленд, - это непростой трюк, и слишком часто случается провал. Вы знаете, что Греи играл с нами прежде?
- Я несколько раз слышал об этом.
- Восемь лет назад, и это кончилось кровавой кутерьмой.
- Да, он всё ещё обожает её. Вы не должны этого забывать.
- Не забываем, Чарльз, но куда это нас заведёт снова? Да, имеет смысл использовать Грея против Шпанглера. Но куда это заведёт нас? Ну, вы знаете мою точку зрения. Он для нас не слишком хорошо поработал.
- Опыт может что-то значить.
Саузерленд повернулся к нему.
- Восемь лет назад это стоило трёх жизней, не считая Ролана Михарда.
Они подошли к центру сада, встали в тени замшелого дуба. За ночь под ним выросли грибы.
Данбар сказал:
- Послушайте, невзирая ни на что, вам... нам понадобится человек внутри. Я хочу сказать, что наблюдать из-за кулис - одно дело, играть на сцене - совсем другое.
- Не могу не согласиться. И хорошо сказано, Чарльз.