Саид не отрицает, что Аз-Зейни близок ему по духу. Когда Саид пришел к нему, чтобы сообщить просьбу шейха Абу-с-Сауда, была ночь. Аз-Зейни вышел к нему с закрытым лицом, в маленькой чалме и простой одежде, как бедный суфий. Они шли молча. Саид украдкой поглядывал на него. Запах его одежды воскресил в памяти Саида далекие воспоминания о дяде из деревни Назза: запах шерсти, смешанный с мужским потом. Если бы кто-нибудь из приятелей увидел, какой идет с человеком, имя которого сегодня в Каире у всех на устах! Какие черты лица говорят о гордости, о способности отвергнуть высокий пост? Саид обрадовался, когда вышел указ о назначении Аз-Земни на одну из должностей, принадлежавших Али бен Аби-ль-Джуду. В таком случае обычно сидят дома и принимают поздравления, а Баракят бен Муса, выдвинутый на важнейшую должность, отказался ее принять. В наш скупой век редкость, чтобы человек отверг то, о чем можно только мечтать.
После некоторого молчания Саид сказал, обращаясь к Аз-Зейни: "Учитель приказал мне не возвращаться без тебя". В ответ он получил лишь взгляд и кивок головы. Саиду стало неловко - может быть, он оторвал Аз-Зейни от размышлений о важных делах?
Неожиданно Аз-Зейни произнес: "Учителю я не могу не повиноваться". И тут стал задавать вопросы. Саид рассказал ему о себе, о том, как приехал из провинции, как встретил учителя, стал наведываться к нему, сопровождать его, учиться у него, подолгу оставаться с ним… Саид помнит, как Аз-Зейни расспрашивал его, а потом неожиданно умолк. Ему неизвестно, что произошло между Аз-Зейни и учителем, - шейх приказал ему вернуться в Аль-Азхар. С того самого дня Саид не приближался к Аз-Зейни, не считая процессии, когда он возвращался из Аль-Азхара. Но тогда Саид был одним из многих. Аз-Зейни не знал о его присутствии, не слышал его…
Последний глашатай прошел по улицам два часа назад. Саид не знает, о чем он сообщил людям. В первые две недели люди радостно собирались толпами, чтобы послушать, о чем говорят. Но дни идут, и толпа редеет. Только дети продолжают следовать за глашатаями… Саид вдруг остановился. Кажется, он подошел к кварталу Каср аш-Шок. Мимо быстро прошел какой-то человек. Может, это он? Почему же Саид остановился и замер в растерянности? Он не помнит, какого роста был Аз-Зейни, полный он или худой, стройный или сутулый. Его внешность не осталась у него в памяти. Но Саид чувствовал, что человек, прошедший в ту сторону, был он. Точно он. Он пересек квартал Казначейства, продолжил путь к кварталу Суда, потом - к мечети мученика Хусейна и… скрылся. Но где стража? Разве не опасно ходить без охраны? Если это был сам Аз-Зейни, заметил ли он Саида, узнал ли его?
ОБРАЩЕНИЕ
Жители Египта!
Творите добро и не делайте зла!
Сегодня
султан вышел в Рейданию
и стал играть в мяч.
Самочувствие его отменно.
Аллах дал ему здоровье и силу!
Жители Египта!
Вражда и раздор
между эмиром Таштамиром
и эмиром Хайр-беком продолжается.
Тот и другой подкарауливают друг друга.
Будьте настороже!
Жители Египта!
Сабер аль-Хамзави -
торговец благовониями -
обвешивал и обманывал!
Он продавал хульбу, смешанную с землей,
припрятывал индийских ящериц,
хотя их у него множество,
дабы они выросли в цене.
А он единственный, кто ими торгует.
Посему Аз-Зейни Баракят бен Муса,
хранитель мер и весов Каира
и Верхнего Египта, на которого возложено
соблюдать предписания шариата
и охранять права людей,
слуга султана, порешил:
взыскать с него сто динаров,
отобрать у него утаенных ящериц
и раздать остальным торговцам
благовониями,
дабы была им от них польза,
и определить их цену
в три дирхема за штуку.
Аллах воздаст по заслугам
каждому плуту и обманщику!
Да будет это всем уроком!
Жители Египта!
Жители Египта!
ЗАКАРИЯ БЕН РАДЫ
Вторник, утро седьмого дня месяца зу-ль-ка’да, 913 г. хиджры
Этот час он целиком подарил себе: он не спускает глаз с ребенка, забавляется с ним. Нежное начало жизни, мягкой, как пух птиц, теплой, как эти пушистые комочки! Если бы человек навсегда оставался ребенком: размахивал бы руками, когда хочется, смеялся всему, чему хочется, ползал, играл, плакал - и добрая душа спешила бы осушить эти слезы; если бы страхи и заблуждения не превращали его маленькое сердце в лавку, где все покупается и продается; если бы он всегда взирал на мир с удивлением и вопросом! Но невозможно вернуться сквозь годы к началу своей жизни! Время от времени Закария серьезно думает, что никогда не был таким, как его сын. Он не припоминает, чтобы чья-нибудь рука гладила его по голове.
Самые сложные обстоятельства не могут заставить его не видеться со своим первым и пока единственным сыном, Ясом. Его приносят завернутым в черное бархатное покрывальце, расшитое золотом. Зейнаб, мать ребенка, наблюдает за ними. Она рассказывает Закарии о сыне, говорит, сколько раз давала ему грудь, как он тихо улыбается во сне, а когда пробуждается, кажется, что ищет глазами доброго отца, как он картавит, пытаясь произносить некоторые звуки.
Зейнаб рассказывает подолгу. Яс делает ее близкой этому человеку. Она гордится перед другими женами и наложницами, от которых он не имеет сыновей, что именно она родила ему Яса. Она не принимает в расчет Ахмада, который появился четыре года назад и ушел из жизни несколько месяцев спустя. Его мать, эфиопка, продолжает оставаться в доме, не замечаемая никем, как больное напоминание, временами тревожащее сердце Закарии. Годы не погасили эту печаль и не смягчили боль.
Самые серьезные обстоятельства ни разу не смогли заставить его лишить себя мгновений, которые он проводит с Ясом. Порой Закария даже будит его ночью, несмотря на предупреждения матери, и играет с ним, забавляет его.
Несколько месяцев тому назад они взяли на Хан аль-Халили греческого купца. Говорили, что он посылал турецкому султану сообщения государственной важности. Взяли его люди Закарии. Он сам следил за дознанием: тисками ему сжимали суставы, медленным огнем жгли спину. Мабрук старался изо всех сил, усердствовал как мог. Мертвая тишина стояла в ямах остальных заключенных. Они слышали крики, которым не суждено было никогда вырваться наружу. Закария знал, какой ужас наполнял их сердца. Страх и страдания, которые они, особенно новички, испытывали, слыша, как мучается неизвестный им человек, были сильнее мучений одного из них, когда ему горячими щипцами выдирали зубы. Кто знает, может быть, их ожидают те же пытки, которым сейчас подвергают несчастного грека. Но тот молчал. Закария видел, как исказилось его лицо, вылезли из орбит глаза, распух нос, отвисла челюсть. Но грек не произнес ни одного слова. Закарию злило и выводило из себя его молчание, потому что он был уверен, что у грека есть сообщники. Когда день уже был на исходе, Закария схватил длинный, тонкий, как игла, металлический прут, раскаленный на медленном огне, и стал тыкать им в живот грека, вокруг пупка. Задохнувшись от запаха паленого мяса, Закария вышел, сделал сильный выдох и стал глотать воздух, как будто пил воду. Потом направился через двор на женскую половину. Поднялся по лестнице, ведущей в комнату Зейнаб.
- Спит? - бросил он жене.
Она кивнула головой.
- Я хочу его видеть.
Она была разочарована - надеялась, что он останется с ней до утра. Ее торжество над другими женами было неполным, если он не проводил с нею всю ночь.
Закария снова попросил показать ему Яса.
- Он только недавно заснул, господин мой, - возразила Зейнаб.
- Я же не говорил, чтобы ты его разбудила, - произнес он так, что она вздрогнула от страха.
Он пошел за женой. Среди подушек виднелось нежное круглое личико ребенка с закрытыми глазами - месяц среди туч, свежее румяное яблоко. Через прозрачную завесу шелка угадывались его черты. Закария приблизил к ребенку подсвечник и несколько мгновений разглядывал его с нежностью. Лицо грека стало отдаляться.
- Может быть, снять с тебя кафтан, господин мой? - спросила Зейнаб.
Закария вдруг выпрямился и, не взглянув на нее, направился к двери. Он еще не просматривал сегодняшних донесений. Что-то надо было доложить султану об этом греке. Жена поспешила вслед за ним.
- Да сопутствует тебе благополучие, господин мой, - сказала она, не в силах скрыть разочарования.
Закария стал спускаться по длинной лестнице во внутренний двор дома.
Базилик касается его груди, шумят ветви пальм и диковинных деревьев, которые прислали ему собратья по ремеслу из Индии, Йемена и Эфиопии. В правом углу сада - несколько желтых цветов. Он помнит каждый из них: нежный желтый цветок с фиолетовой каймой по краю. Середина у него ярко-красная с тремя темно-зелеными точками. Он видел, как цветок раскрылся у него на глазах, словно чудо!
В саду есть маленькие клетки с диковинными птицами. У некоторых из них необычный голос. Сейчас они молчат. Зимой он видит много птиц на свободе. Ученые сказали ему, что они прилетают издалека, из стран, где ночь длится шесть месяцев и день продолжается столько же. Они прилетают с приходом зимы, а летом исчезают. Закария записывает день, когда в его саду появляется первая птичка. "Неужели это та же самая пташка, которая прилетала в прошлом году? - думает он. - Сколько она проживет, если ее не подстережет рука ловца? Умирают ли они естественной смертью? Неужели такие созданья должны умирать?" Он хотел поручить глашатаям обнародовать приказ, запрещающий ловлю птиц. Но потом передумал: некоторые эмиры могут подумать, что Закарии, видно, совсем нечего делать, коли он приказывает прекратить ловлю птиц.