ГЛАВА VI. Принятие в христианскую общину
В Помпее, как и вообще во всей Италии, люди больше жили на открытом воздухе, чем в домах, поэтому все общественные места, площади, храмы, купальни, галлереи были великолепно украшены и в известные часы бывали полны народом.
Время близилось к полудню и на форуме, главной в городе площади, толпилось множество занятого и праздного люда. Посреди площади стояло несколько статуй знаменитых ораторов, между которыми особенно выделялся Цицерон. В глубине площади возвышался храм Юпитера, рядом - здание суда, а с другой стороны, рядом с храмом, была триумфальная арка с конной статуей императора Калигулы, отчетливо выступавшей на ясном фоне летнего неба; в одной из ниш арки бил фонтан, а за аркой видна была длинная, кишевшая народом, улица.
На прекрасной мраморной мостовой живописными группами останавливались знакомые и разговаривали, сильно жестикулируя со свойственной южанам живостью. С одной стороны колоннады сидели в своих лавочках менялы; перед ними лежали кучки блестящих монет и множество торговцев и матросов в разнообразнейших костюмах окружали их со всех сторон. По другой стороне спешили адвокаты, в своих длинных тогах, направляясь к зданию суда. В прохладном уголке, между дорическими колоннами, сидело несколько человек, приехавших издалека; они завтракали, попивали вино и расспрашивали про городские новости. Невдалеке расположилось несколько мелких торговцев, расхваливавших свой товар прохожим. Один развертывал перед какой-то красавицей свои пестрые ленты, другой расхваливал толстому откупщику прочность своих башмаков, третий продавал что-то съестное из своей походной печурки и тут же рядом школьный учитель внушал своим, озадаченным его ученостью, ученикам начальные правила латинской грамматики. Изредка толпа расступалась, чтоб дать дорогу какому-нибудь сенатору, который, проходя через площадь в заседание суда или в храм Юпитера и заметив в толпе кого либо из своих друзей или клиентов, снисходительно кивал ему головой. Около какого-то нового городского строения, рабочие заняты были отделкой колонн и стук их работы заглушал иногда гул постоянно приливавшей толпы (колонны эти так и остались недоконченными до наших дней!). Вообще, на форуме, в эту пору дня, можно было встретить людей всех сословий, званий и состояний; труд и праздность, удовольствия и торговля, алчность и честолюбие - все, что давало толчок к движению и деятельности, имело здесь своих представителей. Против храма Юпитера, смотря на поднимавшуюся по ступеням какую-то процессию, стоял, скрестив на груди руки, какой-то человек, поражавший простотой своей одежды. Голова его была прикрыта от солнца чем-то в роде капюшона, составлявшего часть его короткого плаща; за поясом его коричневой рубашки (цвет не очень-то любимый жизнерадостными жителями Помпеи) был только грифель и большая записная доска, но не было кошелька, который носили все, даже и те, у кого он бывал пуст к их несчастию… "Жить и давать жить другим" - было девизом в Помпее, а потому жители мало обращали внимания на лица и движения окружающих. Но вид этого незнакомца был так полон пренебрежения, в глазах читалось столько презрения, что он не мог остаться незамеченным.
- Кто этот циник? - спросил какой-то купец стоявшего рядом ювелира.
- Это Олинф, - ответил ювелир, - отъявленный назарянин!
Купец содрогнулся.
- Ужасная секта, - сказал он тихим, испуганным голосом. - Ходят слухи, что они в своих ночных собраниях начинают свое ночное служение с того, что убивают новорожденного младенца; они стоят за общинное владение имуществом и за ограничение торговли до возможно крайних пределов. Если подобные новшества будут приняты, что будет тогда с нами, несчастными купцами и ювелирами?
- Ты прав, - сказал ювелир. - Смотри-ка, как он высмеивает процессию и жестами своими и взглядами. Это все поджигатели и заговорщики; они отрицают богов; это они ведь подожгли Рим при Нероне…
Когда к этим двум присоединились еще третий и четвертый, Олинф заметил, что он становится предметом их далеко недвусмысленных речей и жестов и, завернувшись в свой плащ, тихими шагами удалился с форума. На другом конце площади он столкнулся с юношей, бледное, серьезное лицо которого он сейчас же узнал. Это был Апесид, закутанный в широкий плащ, отчасти скрывавший его жреческое одеяние.
- Мир тебе, - сказал, поклонившись ему, Олинф.
- Мир… - повторил жрец таким глухим и полным уныния голосом, что звук его, как ножом, резнул по сердцу назарянина.
- Это приветствие заключает в себе все доброе, - продолжал Олинф, - без добродетелей не можешь ты иметь мира. Как радуга, спускается мир с небес на землю, но начало его теряется в небе. Небо купает его в лучах своего света, а порождают его слезы и облака; он есть отражение вечного света, обетование прекрасного душевного покоя, знамение великого союза Бога и человека. Мир тебе!
Апесид громко вздохнул, но, заметив приближение нескольких любопытных, которым, видимо, очень хотелось знать о чем могут разговаривать жрец Изиды и известный назарянин, он шепотом сказал Олинфу:
- Здесь мы не можем разговаривать; я последую за тобою на берег реки, там в это время нет гуляющих.
Они разошлись таким образом, чтобы через несколько времени вновь сойтись, по разным дорогам, на берегу Сарна, который в наше время превратился в ручей, а тогда выносил в море по своим волнам большие парусные суда. В прилегающей роще были расставлены скамейки, и на одной из них, в тени, уселась эта странная пара: последователь новейшего вероучения и служитель самой древней в мире религии. Олинф первый нарушил молчание вопросом:
- Хорошо ты чувствуешь себя под этой жреческой одеждой, с тех пор как мы беседовали с тобой в последний раз о разных священных предметах? В жажде божественного утешения ты обращался к оракулу Изиды и почерпнул ли там желаемое утешение? Ты отворачиваешься, вздыхаешь, - это ответ, какого я и ожидал!..
- Ах, Олинф, ты видишь перед собой несчастного, разбитого человека, - сказал с горечью Апесид. - Я дал прельстить себя таинственными обещаниями обманщика, но как скоро я разочаровался, облекшись в эту одежду! Стремясь к истине, я сделался служителем лжи и должен был принимать участие в таких действиях, которые мне противны и возмущают мою душу. Но завеса спала с моих глаз: тот египтянин, перед которым я преклонялся, считая его образцом добродетели и мудрости, которого я слушался, как бога, недавно опять показал себя притворщиком и плутом. Земля потемнела вокруг, я словно в какой-то мрачной бездне и не знаю, есть ли над нами там - наверху боги или мы какие-то случайные существа? Расскажи мне о твоей вере, разреши мои сомнения, если это в твоей власти!
- Я не удивляюсь, - сказал Олинф, - что ты попал в эти сети, что ты мучаешься сомнениями. Еще восемьдесят лет тому назад, люди не имели уверенности в бытии Божием, не знали о будущей жизни. Новый закон открыт для тех, кто имеет уши, чтобы слышать, - небо открылось тому, кто имеет глаза, чтобы видеть: внимай же и поучайся!
