Послышались клики одобрения. Лидон стоял, выпрямившись и оглядывая собрание; высоко, в верхних рядах, он увидел бледное лицо и прикованный к нему взор отца - в нерешимости он отвернулся - нет!.. победа в кулачном бою не принесла ведь ему ничего, отец все еще раб!
- Благородный эдил! - ответил он твердым и громким голосом. - Я готов на бой; уже ради чести Помпеи я не откажусь от борьбы; пусть знают, что ученик здешней фехтовальной школы не струсит перед римлянином.
Радостные крики стали еще громче.
- Четыре против одного за Лидона, - сказал Клодий Лепиду.
- Ой, не двадцать ли против одного? - возразил Лепид. - Да ты взгляни только на обоих! Римлянин - настоящий Ахиллес, а Лидон - бедный начинающий мальчик…
И так, последний бой перед выходом диких зверей, с которыми предстояло сражаться преступникам, начинался. В полном вооружении, с мечом и опущенным забралом, стояли противники друг против друга. В эту минуту претору подали письмо; он развязал шнурок, которым оно было перевязано, пробежал письмо и лицо его выразило не малое удивление. Он перечитал второй раз и вполголоса проворчал:
- Верно он хорошо выпил еще до обеда, что ему лезут такие глупости в голову!
И с этими словами он отложил письмо в сторону и снова уселся с подобающей важностью на свое место, чтоб следить за продолжением зрелища.
Если вначале Кумольнус завладел расположением толпы, то теперь он отступил на второй план перед Лидоном, которого смелость и намерение постоять за честь Помпеи сильно подняли в глазах граждан.
- Ну, что, старина, - обратился к Медону его сосед, - сын должен, конечно, собраться с духом, но не унывай: эдил не допустит, чтоб его прикончили, да и народ тоже; он слишком молодецки держал себя для этого! Ах, вот славный был удар - хорошо отпарировал… Ну-ка еще, Лидон! Что ты там ворчишь все сквозь зубы, старик?
- Молитвы, - ответил Медон.
- Молитвы? Богине победы? Смотри теперь: дело становится серьезным… Ай, бок, береги бок, Лидон!
Лидон ловко отражал меткие удары римлянина, но силы его все же понемногу слабели, ему не хватало дыханья, а когда он приготовился к последнему, решительному удару, грудь его осталась незащищенною. Римлянин, который хотел его пощадить, ударил его не особенно сильно мечом по его доспехам, но уставший уже гладиатор пошатнулся, качнулся вперед и попал прямо на острие меча противника: клинок проткнул его насквозь и вышел в спину. Он попытался еще выпрямиться, но оружие выпало из рук, и он растянулся во всю длину на песке арены. Точно сговорившись, и эдил и зрители в ту же минуту дали знак помилования; служители выбежали на арену и сняли с Лидона шлем; молодой гладиатор еще дышал. Он бросил на своего врага еще один озлобленный взгляд, потом со стоном поднял глаза наверх, откуда сквозь гул толпы до его слуха донесся раздирающий душу крик. Черты Лидона приняли мягкое, нежное выражение, в глазах сосредоточилась безграничная сыновняя любовь… Еще последний вздох - и голова его упала назад.
- Присмотрите за ним, он исполнил свой долг, - сказал Панза.
Служители унесли Лидона.
- Настоящая картина жажды славы и ее последствия, - прошептал Арбак и в глазах его было столько презрения и насмешки, что никто не мог бы встретиться с этим взглядом без ужаса.
Снова пустили душистый дождь, чтоб освежить воздух, и снова служители усыпали арену свежим песком.
- Впустите льва и афинянина Главка! - громко приказал эдил.
С немым напряжением ждала толпа, только теперь готовившаяся вполне насытить свою жестокую страсть к кровавым зрелищам.
ГЛАВА XVII. В последнюю минуту
Бедная Нидия жестоко ошибалась, когда надеялась незаметно ускользнуть из сада Арбака и пробраться около полуночи в город.
Арбак, хотя и отделался пока от опасного Калена, но не переставал все-таки мучиться опасениями, и перед сном приказал особенно тщательно осмотреть весь дом и охранять всю ночь все входы и выходы в своем жилище. Таким образом, несчастная слепая, напрасно проискав всю ночь свободного выхода, усталая и огорченная неудачей, на рассвете была найдена Созием и водворена им в прежнюю комнату, под его надзор. Измученная, она бросилась на пол и залилась слезами, пока, наконец, благодетельный сон не смежил ей глаз.
Проснувшись, она нашла корзину с едой и питьем, принесенную ей добродушным сторожем; она немного подкрепилась для предстоявшего дела, - она сама еще не знала какого, - но уверенность, что ей еще удастся спасти при помощи богов Главка, не покидала ее. Мучительно долго тянулся день; вечером Созий сообщил ей своим грубоватым, полушутливым тоном, что грек осужден и завтра будет отдан на растерзание зверям. Что пережила бедняжка в наступившую ночь, мы не беремся описывать.
Настало утро. Она слышала приготовления и суету в деле по случаю сборов в амфитеатр; слышала музыку, под звуки которой египтянин отправился со своей свитой. Нидия плакала, молилась, приходила в отчаяние. Давно уже было пора начать действовать, если что-нибудь еще могло случиться для спасения Главка!
Вдруг она вспомнила про Саллюстия: он самый близкий друг Главка и наверное не пошел на бой гладиаторов; от него еще можно ждать помощи. Надо добиться, чтобы Созий провел ее к нему в дом. "У меня есть украшения - подарок Главка, они могут теперь пригодится", решила Нидия и начала стучать и звать, пока раб пришел, наконец, с обычной своей воркотней. Если бы ему не надо было караулить ее, он тоже пошел бы поглядеть на игры, воспользовавшись случаем повеселиться - ведь не скоро опять дождешься этого в Помпее, а теперь вот сиди тут из-за нее! Не обращая внимания на его недовольство, Индия прямо спросила его:
- Сколько тебе еще не хватает, чтоб купить себе свободу?
- Сколько? Ну, приблизительно тысячи две сестерций, - ответил раб, который при этом вопросе забыл свою досаду.
- Хвала богам, не более того! Взгляни на эти браслеты и эту цепь, они наверно стоят вдвое, я дам их тебе, если…
- Не искушай меня, маленькая колдунья, я не могу тебя выпустить; Арбак - грозный, страшный господин; он бросит меня в море на обед акулам, а тогда все богатства мира уже не вернут меня к жизни. Лучше ужь живая собака, чем мертвый лев!
- Да ты и не выпускай меня, ты только проведи меня к Саллюстию, где я должна исполнить одно поручение, которое никто не может передать, кроме меня.
- Ну, это еще, может быть, исполнимо, - сказал раб, не спуская глаз с сокровищ, которые она ему предлагала.
- Но только это надо сделать скоро - сейчас же надо идти, - настаивала слепая.
- Да уж, конечно, пока господин еще в амфитеатре. Давай твои украшения и - пойдем! Дома нет никого, кто бы мог мне помешать. Однако, постой: ты ведь рабыня, ты не имеешь права на эти украшения. Все это принадлежит, верно, твоей госпоже?
- Это подарок Главка! разве он может потребовать когда-нибудь его у меня обратно!
- Ну, в таком случае, идем! Эта клетка не убежит без нас…
Город весь как будто вымер, все улицы были пусты и их никто не встретил. Нидия шла так быстро, что раб на силу поспевал за ней, и они скоро достигли дома Саллюстия. Как забилось от радости сердце бедной фессалийки, когда привратник впустил ее и сказал, что господин его дома и может ее принять!
Рассказ слепой девушки носил такой правдивый характер, да и Саллюстий слишком хорошо знал Арбака, чтоб усомниться хоть на минуту в истине рассказа.
- Великие боги! - воскликнул он. - И уже сегодня, быть может, сейчас, Главк должен умереть! Что делать?… Я сейчас иду к претору!
- Нет, если я смею советовать, - заметил находившийся тут же его доверенный из вольноотпущенных, мнение которого Саллюстий всегда выслушивал, - претор, как и эдил, очень дорожат расположением к ним народа, а народ не захочет отсрочки и не согласится уйти ни с чем, когда ждет такого зрелища. К тому же такой шаг слишком бросился бы в глаза Арбаку, и хитрый египтянин не замедлил бы принять свои меры. Ясно, что ему очень нужно, чтоб и Кален и Нидия были припрятаны подальше. Нет, рабы твои к счастью все дома…
- Я понимаю! - воскликнул Саллюстий. - Прав, скорей только выдай оружие рабам; все улицы пусты, мы сами поспешим к дому Арбака и освободим жреца. Живей - мой плащ, доску и грифель; я все же попрошу претора отсрочить немного казнь Главка: через час мы будем в состоянии доказать его невинность. Мы что-нибудь да сделаем; беги скорей с письмом к претору, как только можешь скорее, и постарайся, чтоб оно непременно попало ему в руки… А теперь - вперед! О, боги, какая бездна злобы скрывается иногда в человеке!
Что письмо Саллюстия было передано претору и что последний, прочитав его, удивился, но не придал значения его содержанию, - уже известно читателю.
