Старуха говорила на каком-то смешанном языке, наполовину латинском, наполовину каком-то более древнем и грубом. Она не двигалась и смотрела своими безжизненными глазами, как Главк снял с Ионы промокший плащ, пододвинул ей деревянный обрубок, - единственное сиденье, которое он нашел в пещере, и старался раздуть своим дыханием огонь в очаге. Рабыня, ободренная смелостью Главка, также сняла свой мокрый плащ и, осторожно скользнув мимо лисицы, стала по другую сторону огня.
- Я боюсь, что мы тебе мешаем, - сказала Иона, стараясь задобрить старуху. Колдунья ничего не ответила, точно погрузилась в вечный сон. После долгого молчания, нарушаемого лишь потрескиванием горевших дров, старуха спросила:
- Вы брат и сестра?
- Нет, - ответила Иона.
- Муж и жена?
- Тоже нет, - сказал Главк.
- Ну, так жених с невестой? Ха, ха, ха! - и колдунья так громко захохотала, что смех отдался в стенах пещеры, а рабыня от ужаса побледнела, как полотно.
- Чему ты смеешься, старая Сибилла? - спросил раздосадованный Главк.
- Разве я смеялась? - спросила колдунья, как будто она где-то отсутствовала.
- Она верно сумасшедшая, - тихо сказал Главк, наклонясь к Ионе. В эту минуту он заметил, что старуха коварно оскалилась на него.
- Ты лжешь! - крикнула она.
- Ну, однако, ты не из вежливых хозяек, - заметил Главк.
- Молчи, не раздражай ее! - тихо прошептала Иона.
- Я тебе скажу, почему я смеялась, - зашипела старуха. - Потому что вы хвастаетесь вашей молодостью, вашей красотой, - ха, ха, а я вижу время, когда вы будете такие же блеклые и безобразные, как и я! Ха, ха, ха!..
После этого язвительного предсказанья она снова погрузилась в оцепенение, как будто в ней не было и искры жизни.
Чтобы нарушить тягостное молчание, Главк заговорил опять и спросил:
- Давно ты живешь здесь, в скале?
- О да, уже давно!
- Однако, печальное жилье ты выбрала…
- Ха, ха!.. конечно! Под нами - ад. - И она указала костлявым пальцем на пол. - И я тебе сообщу тайну, - продолжала она, - там впотьмах, внизу ужасно злобствуют против вас, тут живущих, - наверху!.. Там строят козни против всех вас, - молодых, беспечных, красивых!..
- Признаться, ты ведешь такие речи, которые вести с гостями не принято, и я предпочитаю, несмотря на непогоду, уйти, чем оставаться дольше вблизи тебя.
- И ты хорошо сделаешь, потому что ко мне должны приходить только несчастные.
- Почему же несчастные? - спросил афинянин.
- Я колдунья этой горы, и мое ремесло - подавать безнадежным надежду, больным давать снотворные снадобья, скупым заговорить их сокровища, жаждущим мести - приготовить адское питье, а для счастливых и добрых я имею только то, что готовит им и сама жизнь - проклятья! Не утруждай меня больше! - И с этой минуты уже нельзя было ничем вывести колдунью из молчанья; неподвижно сидела она, смотря в пустое пространство. К счастью, на дворе уже успокоилось: сквозь поредевшие тучи выглянула луна, и Главк решил покинуть неприветливый кров. Когда он обернулся к колдунье, чтобы проститься с нею, он тут только заметил под ее стулом большую змею с надувшейся головой и сверкавшими глазами. Быть может, ее раздражил яркий цвет платка, который Иона собиралась надеть, но она так рассердилась, что видимо готовилась броситься на девушку. Тогда Главк схватил полуобгоревшую головню из костра, но змея, как будто поняв его движение, выскользнула из-под стула, шипя вытянулась и поднялась так высоко, что голова ее была почти в уровень с головой грека.
- Колдунья! - закричал Главк, - убери твою змею, а не то я уложу ее сейчас у твоих ног!
- Яд у нее вынут, она не опасна, - возразила колдунья, встрепенувшись при угрозе Главка, но прежде чем она договорила, змея уже бросилась на грека. Последний успел ловко увернуться от нее в сторону и так сильно хватил змею по голове, что чудовище упало, извиваясь, на золу очага. С быстротой молнии вскочила колдунья со своего места и, как фурия, кинулась на Главка со словами: - Ты нашел убежище под моей кровлей и тепло у моего очага, но отплатил мне злом за добро: ты убил существо, которое меня любило и было моею собственностью, так выслушай же теперь в наказание! Луной, покровительницей волшебниц, адом, заведующим мщением, я проклинаю тебя и ты будешь проклят! А ты, - продолжала она, указывая правой рукой на Иону, но Главк прервал ее речь и повелительным голосом сказал:
- Колдунья, остановись! меня ты прокляла, но, в надежде на богов, я не смотрю на это и презираю тебя, но скажи хоть одно слово против этой девушки - и я обращу проклятия в твоих устах в твой предсмертный стон!
- Я кончила, потому что с тобою проклята и она! Разве не произнесла она перед тем твоего имени? - торжествующе продолжала заклинательница. - Тебя зовут Главк? Под этим именем я и представлю тебя духам мести. Главк, ты осужден!
После этих слов колдунья повернулась к нему спиной и опустилась на колени перед своей раненой любимицей. Она подняла змею и заботливо начала за ней ухаживать, не обращая больше внимания на посторонних. Иона, напуганная всем виденным, сказала Главку:
- Что мы наделали, дорогой мой? Уйдем скорее, - гроза прошла. - Потом она обернулась к колдунье:- Прости ему, добрая хозяйка, и возьми твои слова назад. Он ведь хотел только защититься. Прими этот небольшой подарок в знак примирения и возьми сказанное назад!
Сказав это, она наклонилась и положила свой кошелек на колени старухе.
- Прочь! - закричала колдунья. - Прочь! одни только Парки могут снять с вас раз произнесенное проклятие! Прочь!..
- Пойдем, дорогая! - сказал Главк, направляясь к выходу. - Неужели ты думаешь, что небо внемлет бессильной ярости этой старухи? Пойдем!
Долго и громко раздавался в пещере адский хохот колдуньи, но она уже не удостоила удалявшихся своим ответом.
Как свободно вздохнули они, когда очутились на вольном воздухе! Но проклятие и хохот старухи еще долго преследовали Иону, да и Главк не сразу мог отделаться от зловещего впечатления, вынесенного им из посещения пещеры. С трудом выбрались они по каменистой и заросшей тропинке обратно; вдали еще слышались изредка раскаты грома и одинокие молнии оспаривали по временам у луны ее владычество над мраком ночи. Наконец, достигли они своего экипажа, который был наскоро исправлен, и поехали.
Когда открылись городские ворота, чтобы впустить их, дорогу им загородили чьи-то рабы, несшие носилки из города.
- Уже поздно, из города никого больше сегодня не выпускают! - крикнул часовой, сидевшему в носилках.
- Мой друг, мне необходимо в виллу Марка Полибия, - ответил извнутри носилок голос, при звуке которого наши путники содрогнулись: и Главку и Ионе он был хорошо знаком.
- Я скоро вернусь обратно, - продолжал голос, - я Арбак, египтянин.
При этом имени часовой пропустил носилки.
- Арбак! и в эту пору! Значит, он оправился от ран, которые мы считали смертельными, - сказал пораженный Главк. - Что могло ему понадобиться ночью за городом?
Иона вздохнула и заплакала:
- Меня томит предчувствие какого-то ужасного несчастия! Милосердые боги, защитите нас!