Книга рассказывает об известных участниках революции и гражданской войны: И. Варейкисе, М. Тухачевском, В. Примакове и других. Читатели узнают и о мятеже левых эсеров, поднятом М. Муравьевым, судьбе бывшего прапорщика М. Черкасского, ставшего одним из командиров Красной Армии.
Содержание:
1. ПЕРВОЕ ДЕЛО ПРАПОРЩИКА ЧЕРКАССКОГО 1
2. ЭТО БЫЛО ЕЩЕ ДО ВОЙНЫ 2
3. ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ БЕДСТВИЙ 3
4. НЕПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНО! 3
5. НАЧАЛО ВЕСНЫ 4
6. КАРЬЕРА МУРАВЬЕВА 5
7. ТРИЖДЫ ДРОГНУЛА ДУША 7
8. КОМИССАР ЕРЕМЕЕВ 8
9. К ВОПРОСУ О ДОВЕРИИ 10
10. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПОСЛЕДНЕГО МЕСЯЦА 11
11. ЛЕСОПАТОЛОГ ЮДАНОВ 12
12. ИХ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА 13
13. ПРАПОРЩИК-ЛЕВША 15
14. "ЧЕРВОНЦЫ" 17
15. ДИАЛОГ 18
16. БОЙ ЗА КИЕВ 19
17. У ВЕРТЯЩЕГОСЯ СТОЛБА 21
18. РАЗОРЕННОЕ ГНЕЗДО 23
19. СПАСИТЕЛЬНЫЙ ГЛОТОК 23
20. ФОМИЧЕВ 24
21. ПОЗОР 25
22. МУРАВЬЕВ В КАЗАНИ 26
23. КОМАНДАРМ-1 26
24. АЙ ДА МИТРОХИН! 27
25. СОВПАДЕНИЕ 28
26. "В ПЕРВОБЫТНОМ СОСТОЯНИИ" 29
27. ЧЛЕН РЕВВОЕНСОВЕТА 30
28. ВЫЗОВ 30
29. КАК ТАК? 32
30. ТУПИК 33
31. ВРЕМЯ И ЛЮДИ 34
32. ГЛАВКОМ 36
33. ТЕЛЕГРАММЫ 37
34. В ЧАС ПОЗДНИЙ 38
35. ПЕСНЯ ЗЯБЛИКА 39
36. ПРОЩАЙ, РАСПУТЬЕ! 40
ЭПИЛОГ 41
Примечания 41
1. ПЕРВОЕ ДЕЛО ПРАПОРЩИКА ЧЕРКАССКОГО
Ждали команды. Пехотный взвод сосредоточился за железнодорожной насыпью. Солдаты сидели кучно, каждый - в обнимку со своей длинной, привычной, безотказной трехлинейкой. Разрешено было курить. Один не садился, стоял во весь свой немалый рост, опираясь на винтовку; примятая с боков фуражка - набекрень, усы лихо подкручены.
- Присел бы, Фомичев! Чего подставляешься?
- Никак не подставляюсь. Полотно-то выше.
Среди солдат был и прапорщик Черкасский, вчера только прибывший в роту и тут же заменивший убитого перед тем взводного. Достается взводным! Возможно, что и его сегодня тоже… Он еще ни разу не бывал в деле…
Прапорщик сидел на корточках, упершись выбритым подбородком в жесткий ворот застегнутой доверху шинели, и, стараясь отвлечься от невеселых дум, глядел на фасонные носки своих черных хромовых сапог, из-под которых выбивались перезимовавшие багряные листики какого-то низкорослого кусточка, и это сочетание черного с багряным пробудило в измаявшейся душе щемящее воспоминание, поначалу неосознанное… Багряное с черным… Где же?.. Когда?.. Наконец припомнилось.
Багряным были выкрашены стены и колонны Киевского университета, а над колоннами чернели ионические капители. С каким благоговейным трепетом поднимался он по просторным ступеням, проходил меж величественными колоннами, вступая в храм света и разума. Дабы в стенах аудиторий, еще помнивших голос профессора Костомарова, посвятить себя изучению судеб Киевской Руси, познанию сокрытых в глубинах веков славных деяний предков… Мечты несбыточные!
Несбыточные, потому что грянула, вторглась в судьбу отчизны и в его собственную судьбу зловещая дата: первое августа. Теперь стало не до Перуновых времен - история вершилась сейчас, сегодня. Мог ли он лишь наблюдать да выжидать? Странный вопрос! Полгода школы прапорщиков, и - на позиции!
Черкасский перестал глядеть под ноги, и окружавшие его солдаты в который раз подивились редкостным глазам нового взводного - серым с черной каймой и в черных ресницах. Чего ждать от таких глаз?
Неподалеку проследовал на рысях эскадрон дивизионной конницы.
- Накрошат нынче капусты! - уверенно предрек, подходя к Черкасскому и оглядываясь вслед эскадрону, помкомроты Лютич, подпоручик. В нарядной куртке синего сукна, отороченной седой смушкой, весь в ремнях. Глядя на его кривые ноги, Черкасский подумал, что так же выгнуты лапы бульдогов и ножки стульев стиля рококо. Прикрыть бы подпоручику подобную красу полами шинели, а не щеголять в куцей курточке.
- Встаньте, прапорщик! - то ли приказал, то ли посоветовал Лютич. - Сыро. Поясницу простудите, не разогнетесь после.
- А как же прочие? - спросил Черкасский, поднимаясь.
- Серую скотинку никакая хвороба не возьмет, - убежденно заявил подпоручик и вдруг повернулся к ближайшему солдату: - Эт-та что еще?! Офицеры стоят, а он… Вста-ать!!!
Солдатик суетливо вскочил, вытянулся. Его лицо, безусое и скуластое, по-девичьи порозовело. От резкого движения фуражка надвинулась на уши - видать, не по мерке была.
- Фамилия?
- Митрохин, вашвысобла-ародь!
- А ну, еще разок!
- Митрохин! - выкрикнул несчастный.
- Па-авта-арить! Я научу тебя отвечать, морда!
Черкасский даже не заметил движения руки подпоручика - до того скор был удар. Увидел только, как дернулось лицо солдата, как съехал на сторону козырек. Явно велика была фуражка…
- Митрохин, вышвысобла-ародь!
- А ну, еще разок!
- Митрохин, вашвысоблаародь!
- Та-ак… - Бульдожьи ноги Лютича переступили на месте, упершись в землю еще прочнее, и снова невидимое движение руки, и снова мотнулось напрягшееся сверх предела лицо солдата, и проступила алая влага в углу сжатого рта.
- Значит, знал, как положено отвечать? Знал?!
- Так точно, вашвысоблаародь! - Из открывшегося рта алое сбежало на подбородок, капнуло на шинель.
- А ежели знал, - не унимался подпоручик, - то па-ачему не ответил как положено? А? Значит, не желал, растуды и разэтак!..
Весь взвод теперь был на ногах. Ничего, впрочем, непривычного не происходило, солдаты знали, как себя вести. Они угрюмо молчали. Иные поглядывали на нового взводного, будто ждали чего-то.
А Черкасский вдруг ощутил то, что случалось с ним еще в детстве. Не часто, но бывало. Когда накатывала из неведомых глубин души неуемная ярость, накатывала неудержимо, до слепоты в глазах. В семье говорили, будто прадед его бывал таким же…
И еще одно движение кулака Лютича, но быструю и сильную руку успела перехватить не менее быстрая и не менее сильная рука. Ярость глаз одного была встречена неизмеримо большею яростью глаз другого.
Некоторое время офицеры оставались напряженно недвижимы в единоборстве. Наконец Черкасский отпустил Лютича и, задыхаясь, процедил:
- Извольте бить тевтонца, подпоручик! А не своих!
- Чтэ-э! - Лютич тоже тяжело дышал. - Чтэ тэкое?! На старшего по званию?! При нижних чинах?! Да за тэкое…
- Пускай меня расстреляют, подпоручик, но… Даю вам слово офицера, я успею избавить от вас российскую армию!
- Да я… да я вас!.. - Лютич схватился за кобуру. Черкасский - тоже.
- Прекратите, господа! - между ними решительно втиснулся поспешивший на шум немолодой ротный. - При солдатах… Перед делом… Полноте, господа, опомнитесь! Я приказываю!
- Слушаюсь! - Черкасский перевел дыхание, первым снял руку с кобуры и, нарушая субординацию, не удержался, добавил: - А вы, подпоручик, запомните! Хоть вы и старше по званию… Еще раз подобное - и я пристрелю вас. Всенепременно!
Лютич снова вскинулся было, но что-то смутило его в серых с черной каймой глазах дерзкого прапорщика. Он заставил себя сдержаться и, обращаясь к ротному, заметил:
- Вот она, дисциплинка в нынешней русской армии… Впрочем, по-моему, он просто психический. А может, из этих, из…
- Пойдите к первому взводу, подпоручик, - сухо отозвался ротный. - Побудьте с ними.
Тот козырнул, повернулся по уставу и ушел прочь на своих гнутых, бульдожьих ногах.
Ротный укоризненно глянул на Черкасского усталыми глазами, сказал негромко:
- Разве можно так, прапорщик?
- Простите.