Ход его мыслей прервал крик и шум, разразившийся совсем неподалеку: "Стой шельма! Куда тебя несет?! Куда?!". Обернувшись, Гаспар увидел гнедого жеребца, несшего испуганного всадника, без сомнений, потерявшего контроль над скакуном, по улице, пугая шарахавшихся прохожих. Своенравное животное подскакивало взбрыкивая, вставало на дыбы, стараясь, во что бы то ни стало, избавиться от ненавистного седока. Опрокинув тележку зеленщика, и вынудив шлепнуться в канаву перепуганного торговца в разнос, рысак ринулся к небольшой площади перед трактиром, где скопилось немало ротозеев. "Стой каналья!" – орал встревоженный всадник.
С Гаспара в момент слетел хмель и он воскликнул.
– Да ведь это же Фринц, конь господина де Ро!
Он хорошо знал и любил этого красивого, сильного и весьма своенравного жеребца. Гаспар узнал бы его из тысячи, что позволило бывшему слуге не мгновения не колеблясь ринуться наперерез. Преградив путь ретивому ослушнику, он схватил рысака под уздцы, так, чтобы ни причинить ему боли. Фринц, как будто узнав в наглеце, намеривающимся нарушить его планы, кого-то из тех, кого не стал бы, не давить, не топтать, остановился, косясь на анжуйца ярко-каштановым глазом. Гаспар обнял за морду милое существо, напомнившее ему о прошлой жизни.
– Фринц, мальчик мой, ты узнал меня, это же я, Гаспар.
Конь успокоился, только прял ушами и фыркал от удовольствия, очевидно не меньше обрадовавшись встречи с кем-то из "своих". Гаспар поднял с мостовой яблоко, выкатившееся с опрокинутой тележки, и скормил его жеребцу, когда услышал голос из-за спины:
– Ну, братец, спасибо тебе!
Обернувшись, анжуец увидел бледного всадника, тянущего к нему руки и лепечущего под нос.
– Вы спаситель, спаситель мой, вовек не забуду!
После крепких объятий, всадник восторженно провозгласил:
– Сразу видать, что вы знаток лошадей! А я никак не могу управиться с этим дьяволом. Ретив он и своенравен, такого норовистого ещё поискать!
Гаспар гладил морду коня, с блаженной улыбкой глядя в глаза гнедому. Узрев неладное всадник спросил:
– Или, быть может, вы с ним знакомы?
– Да, что вы, месье, откуда? Я просто довольно долго служил в Люксембургских конюшнях, ну, и изучил это лошадиное племя.
– Ну, как бы там ни было, спасибо. А то с меня, в случае чего, за этого гнедого сатану, шкуру спустят!
– А разве это не ваш конь?
С присущим себе простодушием, задал вопрос анжуец.
– Ха! Да вы никак смеетесь надо мной?! Откуда у простолюдина такое богатство?! Нет, этот жеребец принадлежал какому-то дворянину, то ли убили его, то ли он сам умер, не знаю, врать не стану, не знаю. А хозяйка моя, графиня де Бризе, взяла сего рысака, ну, вроде как в память, на содержание. Ну, а конь ведь выездки требует, вот и выпало мне мучиться с этой гнедой бестией.
– А-а-а, тогда понятно. Да, не позавидуешь вам.
– Да, где там!
Уныло промямлил конюх, в отчаянии махнув рукой.
– Но знаете что, могу дать вам один совет.
Интерес, перемешавшийся с благодарностью, блеснул в глазах конюха, утонувшего в словах Гаспара:
– Я знаю, что кони этой породы, любят зеленые яблоки.
– Ха! Все кони любят яблоки.
– Да, но жеребцы этой породы, исключительно кисло-сладкие, что хочешь сделает за такое яблоко.
Зная предпочтения Фринца, шельмец Гаспар, решил ввести в заблуждение, незадачливого слугу графини, подсказав ему слабости жеребца, с тем, чтобы любой ценой выудить у него всё, что интересовало.
– А какая это порода?
– Этот рысак, один из лучших представителей ганноверской породы. Уж вы мне поверьте.
Конюх перевел глуповатый взгляд с Гаспара на Фринца.
– Спасибо друг, я, используя ваш совет, попробую приручить этого дьявола. Будь он неладен!
– А знаете что… у меня сегодня свободный вечер, и я мог бы вам помочь отвести жеребца в конюшню, туда, где он ночует.
– Я был бы рад, ещё и стаканчиком бургундского вас угощу, вот только живет моя госпожа далековато, возле Бастилии, на Сент-Катарин.
Сделав вид, что раздумывает над маршрутом и расстоянием, Гаспар наконец махнул рукой и произнес.
– Да и черт с ним, решено, идем!
Не скрывающий радости слуга, с благодарностью схватил за руку благодетеля.
– Спасибо друг, спасибо! Скажите как ваше имя, как величать вас?"
– Наш деревенский кюре, в Анжу, окрестил меня Гаспаром. Стало быть я Гаспар Туле.
– Чтож, а я из Лимузена, моё имя Мишель Пютен. Вот и славно, что ж, можем идти?
ГЛАВА 10 (104) "Опаснее всех писатели"
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
По-прошествии нескольких дней, после визита в аббатство Святой Женевьевы, господин Буаробер, отправился в Пале-Кардиналь, в надежде добиться аудиенции Его Высокопреосвященства, кардинала де Ришелье. В яркий солнечный полдень, облачившись в одно из лучших платьев, соответствующих моменту, он явился в кардинальскую резиденцию, совсем в ином расположении духа, чем во время нашей последней встречи. Тем не менее, повстречав по пути, на лестнице, нескольких добрых знакомых, преимущественно господ служивших в кардинальской гвардии, он сухо, в несвойственной для него манере, поприветствовал их, не задерживаясь, проследовав в приемную, где был встречен участливыми взглядами секретарей Маршана, Вернье и Леблюа. Неожиданно для приора, лакей, дежуривший у двери, рядом с двумя вооруженными гвардейцами, незамедлительно доложил о приходе "веселого аббата", что позволило визитеру, без длительных ожиданий, войти в кабинет Первого министра.
– О-о-о Лё Буа! Давненько не имел удовольствия беседовать с вами. Я слышал вы отлучались из Парижа, точнее даже было бы сказать из Франции. Быть может, желаете поделиться впечатлениями о вояже?
Приподнятое настроение кардинала несколько развеяло мрачные мотивы, звучащие в душе гостя. Но усилием воли, Буаробер вернул себя в ту тональность, в которой желал звучать во время сегодняшнего визита. Приор с почтением поклонился, и, глядя в глаза герцога, произнес:
– Ваше Преосвященство, так устроен человек, что ему в течение жизни беспрестанно приходится оправдывать себя, прежде всего, пред самим собой. Эти оправдания, как правило, надуманны и несостоятельны, и зачастую человек глубоко в душе это чувствует. Но всё же, ему каждый раз, из любой ситуации удается выгородить себя, перебросив вину на кого угодно: на родителей, друзей, врагов, даже на Провидение. И если бы было иначе, и каждый объективно оценивал собственные поступки, не вытаскивая себя из пропасти под названием низость, люди вряд ли доживали бы до двадцати лет. Проведя несколько дней в раздумьях, я, учитывая сказанное выше, не нашел, в чем себя упрекнуть. Поэтому явился к вам, монсеньор, для того, чтобы связать воедино разум и эмоции, другими словами поговорить о совести.
Во взгляде кардинала появилась та ирония, которая являлась неотъемлемой составляющей, их с Лё Буа бесед.
– Таким образом, милый Лё Буа, следует полагать, что сегодня вы пришли к духовному лицу, а не к доброму другу?
– Если позволите, мне хотелось бы видеть в вас как одного, так и другого.
– Прекрасно, в таком случае наши желания совпадают.
Герцог указал на одно из кресел, что стояло возле камина, где он, каждый раз, имел удовольствие принимать "веселого аббата".
– Попробуйте вот это изумительное испанское вино, его только вчера доставили из Кадиса, весьма необычный букет.
Сделав глоток, Буаробер устремил сосредоточенный взгляд в распахнутое окно, откуда яркие снопы света проливались на просторы комнаты.
– Не находите?
– Несравненно, монсеньор.
– В таком случае в обмен на дивное угощение, я потребую от вас благодеяния – своеобразной платы.
Удивленный взгляд приора, натолкнулся на прищуренные в усмешке глаза кардинала.
– До меня дошли слухи, мой верный Лё Буа, о том, что по Парижу, блуждает некий памфлет, о моих многочисленных пороках.
Буаробер опустил глаза.
– Ну же, Лё Буа, не томите, кому как не вам доставить мне подобное удовольствие…прочтите, прошу вас.
– Но я, право не…
– Нет-нет. Не принимаю никаких отговорок, читайте!
Тяжело вздохнув, приор поставил на столик бокал, и поднялся во весь рост. Он, как будто размышляя над тем, стоит ли министру слышать то, о чем он так настойчиво просит. Под ироничным взглядом усмехающегося кардинала, он направился к раскпахнутому окну. Выглянув наружу, приор обернулся и решительно произнес:
– Нет, монсеньор, это никак невозможно.
– Но почему?
– Потому, что ваши окна, слишком высоко от земли, мой господин.
Прилив безудержного, добродушного и чистосердечного смеха, вынудил кардинала, отставить бокал, на время, отказавшись от вина.
– Вы неисправимы Лё Буа, но именно это я в вас и ценю…
Ришелье не без усилий усмирив хохот, произнес.
– …И всё же я настаиваю.
– Хорошо, будь по-вашему, но тогда услуга за услугу.
С улыбкой, не покидающей уста, с момента прихода Буаробера, министр утвердительно кивнул. Буаробер принял вдохновенную позу и размеренно с воодушевлением, произнес:
Он желчи едкие потоки разбавит сладостью медовой,
И так его коварно слово, как и дела его жестоки.
Он лаской своего добьется, на ровном месте не споткнется,
Зарежет, источая лесть, и не узнать каков он есть.
С неподдельным восторгом, Ришелье захлопал в ладоши.
– Браво! Право слово, это весьма недурно!
– Я признаться так же распознаю здесь руку небесталанного человека.
– Бесспорно, бесспорно, кстати, о неординарности, как поживает наш удивительный господин Рокан?