Бюсси внутренним чутьем сразу же понял это; но не потому, что остался без кинжала, ибо Лесдигьер, рассмеявшись, тотчас выбросил свой, который упал к ногам Шомберга, откровенно зевнувшего при этом. Это уравнивало шансы противников и не противоречило правилу дуэлей. Поступок, и Бюсси это почувствовал, вызвал у него уважение к Лесдигьеру. Тот между тем, отставив ногу в сторону, спокойно стоял напротив и улыбался, разглядывая своего обескураженного врага и опираясь рукой на шпагу, воткнутую острием в песок.
И Бюсси интуитивно понял, что попал в западню, из которой живым уже не выбраться. И от этой мысли, от сознания собственного бессилия, он стал горячиться и допускать досадные промахи, неизбежные в тех случаях, когда шпагой руководит не разум, а порыв, внутреннее состояние души. Он сам видел эти промахи и с замиранием сердца уже несколько раз думал, что вот именно в эту секунду противник воспользуется его ошибкой и нанесет окончательный удар, который и оборвет его жизнь, но всякий раз удивлялся, видя, что Лесдигьер ровным счетом ничего не предпринимает для решительной атаки и только кротко улыбается, играючи отражая бесполезные удары Бюсси.
Он вспомнил, как однажды поссорился с одним дворянином из Пьемонта, вздумавшим преградить ему путь на одной из улиц. Он с легкостью парировал тогда все его выпады, пусть даже то была итальянская школа. Это его нисколько не смущало. Ему удалось выбить оружие из рук врага, потом еще раз, а затем он просто проколол его насквозь.
Сейчас было совсем не то. Шпагу, направленную на него, держала крепкая и уверенная рука, не позволявшая себе сделать ни малейшей ошибки, рука, которая вызывала уважение, смешанное со страхом, и заставляла думать не о нападении, а лишь о защите, ибо всякая атака таит в себе скрытую опасность неожиданного и быстрого контрудара, которого порою можно и не заметить. С такою рукой, как эта, шутить не приходилось, и Бюсси с досады кусал губы, прекрасно осознавая, что этот поединок окончится для него либо бесславно и постыдно, либо его гибелью.
Он тяжело дышал; теперь он считал последние секунды, которые остались перед смертью. Но, все же не желая сдаваться и надеясь не уронить своего достоинства даже перед лицом неизбежного рокового финала поединка, он вновь произвел серию выпадов, которые были отражены. Он замер с трясущейся шпагой и уставился на Лесдигьера.
- Вы что, смеетесь надо мной, сударь? - воскликнул он.
Лесдигьер пожал плечами:
- Вовсе нет, мсье, но у меня создалось такое впечатление, будто я нахожусь в фехтовальном зале со своим учеником.
Бюсси побелел от злости; он не поверил ушам.
- Как! Вы считаете меня учеником?!
- А вы сами разве так не считаете? Что вы теперь скажете, кстати, об искусстве фехтования, которое было в моде около десяти лет назад? - с некоторой долей иронии спросил Лесдигьер.
- Признаю всю неправоту своих сомнений на этот счет, - ответил Бюсси, - но все же позволю себе заметить, что, несмотря на все ваше умение, мне, тем не менее, не удалось получить ни одной царапины.
Лесдигьер усмехнулся:
- Так вы желаете иметь отметины как память о нашем поединке? Что ж, готов удовлетворить вашу просьбу. В каком месте вам хотелось бы иметь вашу первую царапину, мсье: на лице, на груди, бедре или, быть может, руке?
- Пустые слова, ни к чему не обязывающие, - запальчиво ответил Бюсси. - Попробуйте-ка хотя бы раз задеть меня, ну, скажем, мою руку, а я посмотрю, что у вас из этого получится.
Он весь напружинился, сконцентрировав всю свою силу, внимание, умение и ум на отражении будущего удара, но даже сам не заметил, как получил неглубокий порез на правой руке, чуть повыше локтя.
- Черт возьми! - вскричал Бюсси. - Вы и вправду сделали это!
Правый рукав его рубахи стал на глазах пропитываться кровью.
Лесдигьер поднял шпагу острием вверх, как делают заправские дуэлянты, желая либо отразить рубящий удар, либо в основном собираясь самим нанести последний.
- Вы все еще не верите? - обратился он к Бюсси. - Быть может, вам порезать и левую руку?
- Ну, это вам вряд ли удастся, - через силу усмехнулся Бюсси. - Ведь я стою к вам правым боком, и достать до моей левой руки будет для вас весьма затруднительно.
- Сейчас вы убедитесь в этом. Вначале, не зная уровня вашего мастерства, мне действительно было трудно это сделать, теперь я выполню это на счет "три"! Я считаю. Раз! Два! Три!
И левый рукав рубахи Бюсси тотчас стал окрашиваться алым цветом.
Бюсси шатался от бессилия и усталости. На него жалко было смотреть. Поглядев на левую руку, он ничего не сказал, а, стиснув зубы, вновь встал в позицию.
- Ваше упрямство похвально, мсье, но оно же и сведет вас в могилу, - заметил Лесдигьер. - Третий удар будет прямой, прямо в грудь, запомните это, господин кавалер.
Скрипнув зубами от ярости, Бюсси снова бросился в бой и тут же вскрикнул от неожиданности и стыда. Его шпага, словно уже устав повиноваться своему хозяину, выскользнула из его руки, взвилась в воздух, описала порядочную дугу и шлепнулась у ног Шомберга, туда же, где лежал кинжал Лесдигьера. В ту же секунду Бюсси почувствовал укол в грудь.
- Прощай, моя любовь, - прошептал он в последний раз. - Я умираю из желания понравиться тебе, и никто не скажет, что я запятнал свою честь.
И он закрыл глаза. Лесдигьеру осталось только надавить рукой и он проколол бы своего противника насквозь. Вместо этого Бюсси услышал громкий смех обоих друзей и, открыв глаза, увидел, что Лесдигьер убрал шпагу от его груди и стоит перед ним опять в той же небрежной позе.
- Почему вы не убиваете меня, сударь? - воскликнул Бюсси. - Ведь я же вижу, что вам ничего не стоит это сделать.
- Жаль, что вы не сумели увидеть этого раньше, - спокойно ответил Лесдигьер. - Я не убиваю безоружных, мсье, вы, кажется, должны бы это понять. Если вы желаете продолжить наш поединок, то ступайте и поднимите вашу шпагу, вон она сиротливо лежит у ног Шомберга.
Бюсси опустил голову и медленно, словно побитая собака, побрел к тому месту, где стоял, скрестив руки на груди, Шомберг.
Он нагнулся, поднял шпагу, но не стал поднимать кинжала Лесдигьера. Взглянул на Шомберга, развернулся и так же неторопливо возвратился на прежнее место. Затем не спеша поднял руку, встал в позицию, долгим взглядом уставился на противника и вдруг стремительно занес руку со шпагой, направив ее острие прямо себе в грудь, туда, где сердце. Еще секунда - и он покончил бы с собой, но Лесдигьер еще раньше понял его подавленное душевное состояние и был начеку, а потому сумел упредить удар, перехватив руку Бюсси как раз в тот момент, когда рубаха на его груди уже чуть-чуть окрасилась кровью. Другой рукой он вырвал у него шпагу.
Бюсси, словно подкошенный, рухнул на колени и наклонился вперед. Казалось, он подставлял свою голову под топор палача.
Ему помогли подняться. В его глазах стояли слезы.
Друзья переглянулись. Лесдигьер молча, протянул руку, и Бюсси, увидев это, в ответ с трепетом протянул свою. Другую руку Бюсси уже сжимал Шомберг. Улыбаясь, друзья глядели на него. А он, видя их взгляды, опустил голову и горько зарыдал. Ему было стыдно.
С минуту продолжалось тягостное молчание. Потом, когда Бюсси успокоился, он тихо проговорил:
- Я плачу от позора. Вы должны презирать меня за мое бахвальство и трусость.
- Разве это трусость, Бюсси, - заметил Лесдигьер, - если вы, желая защитить свою честь, пытались покончить с собой на наших глазах?
- Напротив, - поддержал его Шомберг, - вместо этого мы уважаем вас как благородного и отважного человека, готового во имя чести и любви к прекрасной даме пожертвовать собственной жизнью.
- И в доказательство этих слов мы с Шомбергом готовы предложить вам свою дружбу, граф, - с улыбкой произнес Лесдигьер, - если, конечно, вы не будете столь щепетильны, что откажетесь от руки, которую протягивают вам два протестанта.
Бюсси некоторое время глядел на них, не говоря ни слова, но по его глазам они поняли, что в его душе в эту минуту произошел перелом, и он согласен с их предложением. Что и подтвердилось словами:
- Никогда еще в своей жизни мне не приходилось ни у кого просить прощения, но сейчас я прошу вас, Лесдигьер, и вас, Шомберг, простить мне мое нелепое поведение, и позволю выразить надежду, что я… что мы с вами отныне будем друзьями. Это тем более необходимо, что вы, Лесдигьер, уже дважды спасли мне жизнь, которую с полным правом могли отнять, и я у вас в долгу.
- Я, со своей стороны, тоже прошу простить меня, граф, за тот дерзкий взгляд и улыбку, которые вы вчера совершенно справедливо приняли на свой счет. Всему виной Ла Моль. Черт его дернул наговорить мне невесть чего про эти ленты и банты.
- Так это все Ла Моль? - воскликнул Бюсси. - Ну, попадется же мне когда-нибудь этот дамский угодник! Клянусь кровью Иисуса, я выпущу ему кишки при первом же удобном случае.
- Ну, до этого еще далеко, а пока давайте мы перевяжем ваши раны, ибо кровь все еще сочится из них, - предложили друзья.
Лесдигьер разорвал на себе рубаху, и они двумя крепкими жгутами перевязали обе руки Бюсси. Потом Шомберг разделся и под дружный хохот Лесдигьера и Бюсси принялся шарить руками по дну ручья в поисках кинжала. Когда и с этим было покончено, все трое оделись, нацепили шпаги и направились по тропинке к дороге, ведущей к воротам Сен-Виктор, откуда двое из них вышли более получаса тому назад.
- Однако куда же мы идем? - озадаченно спросил Бюсси, когда они поравнялись с коллежем Добрых Детей.
- Действительно… - произнес Шомберг, и они остановились.
- В Лувр, конечно, куда же еще, - пожал плечами Лесдигьер.