Среди погибших в эту ночь были адмирал Франции Гаспар де Колиньи, подвешенный за ноги на Монфоконе, его зять Шарль де Телиньи, застреленный на крыше собственного дома, граф Франсуа де Ларошфуко, сраженный на пороге своего дома выстрелами сразу из четырех аркебуз, Мельхиор де Монпезак, сенешаль провинции Пуату, Барбье де Франсур, канцлер Генриха Наваррского, заколотый пиками в Лувре, Гулар де Бовуа и Шарль де Лаварден, гувернеры Генриха Наваррского, убитые там же, Франсуа де Комон, убитый родственниками-католиками, Франсуа де Кервенуа, католик, но сочувствующий протестантам, из партии политиков, Ги де Сент-Экзюпери, капитан, маркиз, заколотый шпагами и выброшенный в окно, маркиз де Ренель, убитый своим же родственником Луи Клермоном де Бюсси из-за давнишней ссоры, де Ломени, секретарь Бастилии, зарезанный в собственной постели, Пьер Рамус, барон де Пон и другие, список можно продолжать до бесконечности. Среди тех, кто погиб, защищая своего господина или, быть может, желая разделить печальную участь адмирала, были его пастор Мер лен, слуга-немец Никола Мюсс, слуга Корнатон, управляющий Лабонн и еще несколько гугенотов, которые легли первыми, защищая парадную дверь, и имена которых история не сохранила. Остальным, которые с ним были, удалось спастись, убежав по крыше дома, хотя и не всем.
В живых остались Генрих Наваррский, принц Конде, оруженосец Генриха Д'Арманьяк, его первый камердинер и кузен барон де Миоссен, Лесдигьер, Шомберг, Матиньон, Жан де Лаварден, дю Барта, дю Плесси-Морней, видам Шартрский и Монтгомери. Последний, который в день покушения на адмирала вместе с отрядом покинул Париж, но квартировал неподалеку, на окраине предместья Сен-Жермен, был разбужен на рассвете одним гугенотом, ставшим свидетелем начавшейся резни и чудом переправившимся вплавь через реку. Сразу все поняв, Монтгомери вскочил на лошадь и бросился галопом из предместья по дороге в Исси. Вслед за ним - видам Шартрский. Знай, Екатерина, что Монтгомери под самым ее носом, она заранее приказала бы окружить Сен-Жермен. Ее подвел Таванн. Умная мысль с опозданием пришла в голову бывшему прево Марселю и Ризу, когда было уже поздно. Узнав о бегстве Монтгомери, Гиз бросился за ним в погоню, но не догнал.
Читатель уже знает, как и кем была организована Варфоломеевская ночь, еще раньше он наверняка был знаком с другими материалами на эту тему, быть может даже, первоисточниками; теперь он прочел об этом в моем труде. Что же думают по этому поводу историки - как современники, так и нынешние исследователи той далекой эпохи? Все сходятся в одном: акцией руководили Екатерина Медичи и Гизы. Что же руководило королевой-матерью? Только ли чисто религиозные мотивы, ведь доподлинно известно, что она была равнодушна к религии? Но любила свое семейство! Хотя и не всех одинаково. И, судорожно цепляясь за власть, устраняла любыми путями врагов - всех тех, кто мешал ее сыновьям и сеял смуту в королевстве. Хотя то были новые силы и начиналась другая эра в истории человечества, бороться против которой бессмысленно, ибо рождался другой человек - делец, торгаш, предприниматель - на смену старому рыцарю, облаченному и металлические доспехи.
Екатерина Медичи пыталась покончить навсегда с внутреннем"! гражданской войной в государстве. Следовательно, мотивы ее поведения были чисто политическими, а не религиозными, кик она сама всем старалась показать и как пишут об этом некоторые исследователи. Однако она не смогла предвидеть фактического размаха бойни, но уж коли так случилось, то надо было настроить умы против Гизов, их обвинить в содеянном. Этой мыслью, в общем-то, и руководствовалась она в самом начале, когда дала согласие на устранение протестантских главарей, имея при этом в виду, что, мстя за них, гугеноты уничтожат и Гизов.
Но, как бы там ни было, а вина все же лежала на ней и, лелея материнские планы на будущее, она не могла не отдавать себе в этом отчета.
Испытывала ли она угрызения совести за содеянное? Спустя несколько лет - может быть. Но не сейчас. А в ночь на святого Варфоломея? Испугалась ли она? Было такое. Оба, - она и ее сын Анжу, - гуляя этой ночью по парку Тюильри, вдруг ужаснулись задуманному, будто пелена спала с их глаз, и устрашились того, что затеяли. Словно вернулась вдруг трезвость рассудка, которая покинула их, едва стало известно о неудавшемся покушении на адмирала - тонкий расчет мадам де Немур. И, встрепенувшись, побежали оба к Лувру и послали офицера к Гизу, чтобы тот оставил мысль о покушении на Колиньи… Да было уже поздно. А когда все началось, то она даже была рада тому, что офицер опоздал, ибо живо представила себе, что случилось бы, если бы эти озверевшие, ничем и никем уже не управляемые парижане пошли на ее дворец.
На следующий день после Варфоломеевской ночи она в окружении толпы фрейлин вышла во двор Лувра, и они все вместе со смехом предавались созерцанию мужских половых органов у обнаженных трупов. Потом, решив проверить соответствие оных у дворян и простых горожан, которые грудами лежали на набережной, они отправились туда.
В эти дни она была в упоении от самой себя. Она утешилась - и это было главное: нет больше адмирала, нет мятежных подданных, а значит, ликвидирована опасность внутренней и внешней франко-испанской войны. Но, женщина расчетливая и дальновидная, она все же не сумела предвидеть того, что ее деяние обернется против нее же самой. Мало того, что ее осудили иностранные государи и самые просвещенные умы, она еще и нажила себе лютых и непримиримых врагов в лице гугенотов, с которыми совсем недавно заключила мир и которых так подло обманула, использовав для этой цели родную дочь Маргариту. Последняя утром вбежала к королю и прямо с порога бросила в лицо ему и своей матери:
- Убийцы! Во что вы превратили мою свадьбу! Вы воспользовались мною как приманкой, чтобы заманить в Париж Генриха Наваррского и его гугенотов, а потом всех их безжалостно перебить! Моя свадьба была на крови! Вы знали это и использовали меня как игрушку, как вещь, нужную вам для низменных целей! Бог не простит вам!..
- Замолчи, дура! - крикнул Карл.
- Ты сам дурак! - закричала она ему. - Несчастный психопат! Что ты сделал с Парижем? Выгляни в окно и полюбуйся на дело рук своих! Ты превратил город в кладбище! Ты - король кладбища, убийц и мертвых!
- Не твое дело, убирайся отсюда! - воскликнула Екатерина.
Вся в слезах от негодования, Маргарита выбежала вон.
Что касается Елизаветы, супруги Карла IX, то, по свидетельству Брантома, ей доложили о кровавых событиях только утром, после пробуждения, когда она пожелала узнать причину необычного шума во дворце и за его пределами. И хотя все историки в один голос утверждают, что она была склонна к Реформации и покровительствовала гугенотам, то тут, как уверяет Брантом, она лишь выразила крайнее удивление и поинтересовалась, известно ли ее супругу о том, что творится. А когда ей сообщили, что не только известно, но он самолично принял решение об избиении гугенотов, она лишь спросила, кто пыли те люди, которые подговорили ее мужа на такую акцию, и принялась неистово молиться о прощении ему Господом греха, ибо слыла весьма набожной католичкой.
Не данью ли восхищения красотой, кротостью, небывалой любовью к Карлу, несмотря на его многочисленные измены, чистотой и добропорядочностью Елизаветы навеяны Брантомом эти дифирамбы в ее адрес? И как быть при этом с теми мемуаристами и историографами тех времен, которые утверждают, что, едва началась резня, она ворвалась в кабинет к Карлу в сопровождении фрейлин и потребовала, чтобы он прекратил это немыслимое злодеяние? Правда, пишет Брантом, она не одобрила содеянного Карлом, но, тем не менее, всей душой желала изгнания из страны адмирала и его приспешников, ибо они сеяли смуту в королевстве, которым управлял ее супруг.
Кто здесь прав, кто нет - пусть о том судит читатель, ибо если в таком духе подходить к часто весьма противоречивым изложениям историками событий, то и вовсе опустятся руки.
Что же касается Генриха Гиза, то после Варфоломеевской ночи он приобрел среди народа и солдат такую славу неутомимого и бесстрашного борца за святую веру Христову, что его за глаза стали называть подлинным королем Парижа. Услышав это однажды, он самодовольно улыбнулся и повторил знаменитую фразу, которую восемь веков назад римский папа Захарий сказал Пипину Короткому, франкскому королю, первому из династии Каролингов, отцу Карла Великого, от которого, как считал Гиз, и ведет свое начало Лотарингский род: "Лучше именовать королем того, кто имеет власть, чем того, кто ее не имеет". Эти слова семнадцать лет спустя вспомнит Генрих III и прикажет убить Гиза…
Теперь протестанты совсем отдалились от королевского двора и позапирались в своих городах, которые не так-то легко было взять приступом, даже подойдя к их стенам с целой армией.
Одним из таких городов и была Ла-Рошель. Сюда стеклось большое количество гугенотов, уцелевших после избиения, здесь они заперлись и отсюда стали просить помощи у Елизаветы Английской. И вот тут Екатерина не на шутку перепугалась: это была беда, которой не ждали. Новая внешняя война! И снова внутренняя, четвертая по счету, ибо Варфоломеевская ночь принесла плоды, обратные тем, о которых думалось Екатерине Медичи: гугеноты озлобились и угрожали двору из своей твердыни. Если англичане высадятся в Гиени, они завоюют пол-Франции. Она просто не успеет собрать войска, да и негде будет их взять, она озлобила против себя всю Европу. Где она возьмет тогда вторую Жанну Д'Арк?