* * *
Третий день живут у Елизара гости. Для них такая жизнь - превеликое счастье. Каменная пещера теплая, пища есть, чего еще надо? Одно плохо - Тимофей то и дело впадал в ярость - после висения на столбе он помешался разумом.
Елизар не был немощным стариком, каким он показался на первый взгляд. На лице его сияла доброта, которая дается людям с самого рождения. И разумом он был не обделен - лоб высокий, чистый, под ним внимательные умные глаза.
Тимофею старец пришелся не по нраву, и он как-то шепнул Козлову:
- Это пугало огородное мы вытурим из теплого гнезда, сами тут останемся. Он него козлом разит!
- Как мы его прогоним, когда сами здесь гости? И потом, он - друг моей молодости! - рассердился Зосим. - Он не из тех, который предает. Понял?
- А ты видишь, кто перед тобой стоит? Я - ваш царь! - У Тимофея начался новый приступ безумия.
Елизар, лениво слушая спорящих, думал о своем: "В себялюбии люди утопли, вот и овладели ими нечистые силы. Характеры свои сдерживать надо…" И старец глянув в глаза Тимофея, удивляясь их пустоте. Зрачки его покрыты пеленой, словно ржавчиной.
Ходя по пещере, Тимофей пальцем тыкал в воздух:
- В берлогу залег и думаешь, что ты уже святой? А, может быть, ты тут людей убиваешь?.. Погляди-ка, - остановился он в углу, - сухая кровь на стене. Ты, - повернулся он в сторону старца, - уж больно себя не возвеличивай!
- Садись, прикуси свой язык! - крикнул Зосим.
Алена над костром варила суп. Она теперь постоянно ходила с выражением счастья на лице. Но тут не выдержала, выпрямившись, погрозила Тимофею поварешкой.
- Куда лезешь, ведьма? - Тимофей, ожидая удара, весь съежился. Всю дорогу Алена его колотила, когда он чересчур надоедал. Но сейчас у нее не было желания его наказывать, только укоризненно покачала головой. Тимофей встал на колени посреди пещеры, руками обхватил свою голову, крикнул, угрожающе рыча:
- Я вас всех убью! Задушу!
В пещере воцарилось молчание. Наконец Алена жестко произнесла:
- А я, Лапоть, смерти не боюсь. Смерть, может, лучшее теперь в нашей жизни. В грехах утонули - хватит!
- Чего скрывать, неправильно живем. От жизни мы оскомину набили, - поддержал Зосим женщину.
- А ты откуда знаешь? - взглянул исподлобья на него Тимофей.
- По лицу твоему видно. В груди твоей черти роятся.
- Тебе бы только языком болтать, - Тимофей никому не мог признаться, что у него на душе. А Зосим, похоже, уловил его тайные мысли. Больше всего на свете он хотел Гермогену отомстить. Пускай оранский игумен под землю уйдет, туда ему и дорога! А тут его добру учат, особенно эта женщина.
- Чего вы все бабу слушаете, она хвост сорочий? Ее дело щи варить да детей рожать!
Алена рассмеялась, разливая по мискам похлебку:
- Не от тебя ли? Ой-ой!..
Кроме них двоих никто не знал, что стояло за этими словами. Целый год Тимофей спал с нею, пока не наведался к ним Зосим.
Выругавшись, Тимофей бросился на улицу. На берегу Теши он вчера видел цветущий куст. Додумывать свои мысли пошел туда. Пусть животы свои без него набивают - от них троих он уже сыт. Полянка была вся в стройных, кудрявых березах. От тихого ветра деревья о чем-то лопотали своими нежными листочками как грудные младенцы. На земле и даже на камнях здесь повсюду росли желтые цветы. Возле Оранского монастыря и вокруг него Тимофей похожих не видел. Он растянулся на траве у огромного камня-валуна. В последнее время у него часто болела голова. В ней такой звон стоял - хоть плачь. Задетый за живое во время перебранки внутри пещеры, Тимофей и на полянке не мог найти себе места. Почему-то вспомнилась молодость, Нижний Новгород, сноха Лушка, которую он очень любил и которая сама по нему страдала. Но ведь жену брата не украдешь!
С той поры он постригся в монахи и Лушку больше никогда не видел. Вспомнился и Гермоген, как он распял их с Зосимом на березе, и они висели как тряпки. В чувство он вошел лишь спустя неделю… Открыл воспаленные глаза - перед ним Еремей стоит, келарь скитский. И не на поляне совсем, где привязывали к березе, а у него в келье. Выходит, Еремей его спас, кужодонский эрзянин.
Тимофей спросил тогда у него, живой ли Зосим. "Ветры его унесли, - сказал Еремей. - Прикуси язык свой и жди, из монастыря, так и быть, вытащу как-нибудь". В один дождливый вечер он спрятал его в телегу с сеном и увез в свое село. Не к родственникам своим, а к Алене Воронцовой. Так Тимофей у нее и остался. Стали жить без венца, без благословения отца с матерью. Тут, откуда ни возьмись, появился Зосим. И его Алена на жительство пустила - втроем легче и веселее… Вскоре Зосим собрал всех крестившихся двумя перстами. С ними старый обряд справлял, псалмы старые пел, старые церковные книги читал. И всё призывал с новообрядцами бороться, считая их антихристами. Сельский батюшка Вадим сообщил про это в Лысково, оттуда полицейские нагрянули. Хорошо, что жители вовремя спрятали их. После этого они втроем сбежали вот в этот медвежий угол. Тимофей и раньше про эти места слышал, но бывать здесь не доводилось. Теперь вот приходится хорониться.
Тимофей сжал руками голову. Боль не проходила. Еще шум какой-то прибавился, словно скрежет зубной. От страху мурашки побежали по спине. Приоткрыл осторожно усталые глаза - в небе, прямо над ним, огромный коршун кружит. Глаза огромные, перья пожелтевшие. "Ух ты, не сам ли черт это?!" - испугался еще больше Тимофей и бросился бежать под защиту каменоломен. Коршун глядел вслед с угрожающим клёкотом. Даже людей не боятся вольные хищники…
* * *
А вот Елизар людей боялся, потому что всяких повидал на своем веку. Боялся и Тимофея. В последние дни, правда, тот к нему попривык, не кидался, как прежде. И все же в нем было что-то такое, о чем приходилось помалкивать. По изрубленному синими прожилками лицу Тимофея скользила таинственная улыбка и вместе с ней - лютая тоска.
Елизар перед пылающим костром рубил просушенное мясо. Тут перед ним встал, как вкопанный, Тимофей и со словами "Я ваш Бог и царь!" шапку о землю шмякнул. Елизар встал и всем своим кряжистым телом толкнул его изо всех сил в грудь. Тимофей не упал, устоял, только кулаки опустил, смиренной овечкой в пещеру пошел. Понял: "предводительство" его еще не наступило. Пока. В пещере он остановился против икон и, бухнувшись на колени, стал истово креститься.
С этого дня Елизар неузнаваемо изменился. Перестал принимать пищу, иногда раза два хлебнет глоточек-другой водицы - и все.
- Что это с тобой, дружище? - иногда спрашивал его дружелюбно Зосим.
Старец сквозь нахлынувший на глаза туман на него взглядывал, но ничего не говорил. Часами наблюдал, как пылает залитая сосновою смолой лампадка и блестят молчаливые иконы.
Вот и нынче, брызгая смолой и чадя, горела старая лампадка и улыбались со стен лики святых. Елизар, по-обыкновению своему, распластавшись на широкой скамейке, навзничь лежал и постанывал, тяжело переводя дыхание. Длинный его нос еще более заострился, лицо мертвенно бледнело.
Выпрашивая для себя сон, Зосим опустился на колени перед иконами. И Алена примостилась рядышком, бормоча что-то себе под нос. Тут Тимофей из угла выскочил.
- Эй, вы, великомученики, народ наш в рабстве мается, а вы тут Гермогену аллилуйю поете! Из-за вас мы как спутанные лошади на лугу, словно арестанты какие. И вот так - до своей смертушки. Слышишь меня, старец? - Тимофей повернулся в сторону Елизара. - Одна мышь немного съест, а войдя в амбар со своими дитёнышами - ни одного зернышка не оставит! Задушу Гермогена, вернусь и всех вас уничтожу! Крысиное племя…
Тимофей поднял кулаки, грозя всему свету. И не заметил, как позади него встал Зосим и пнул его ногой.
- Сам-то ты кто? Ангел безгрешный, что ли?..
- Я - Бог, я - Бог! Мне ли бояться вас? - завопил Тимофей, стоя на четвереньках.
- Оставьте его! - неожиданно раздался спокойный голос Елизара. Старец целый день помалкивал, а тут вступил в разговор. - Считайте его таким, каков он перед вами. Его устами дьявол говорит, слышите?
- Слышим, слышим, покуда уши у нас не отрезаны, - буркнул Зосим и, посмотрев на печальную Алену, добавил: - Чего уж там, вытерпим и его небылицы. После Оранского монастыря это для меня - лишь весёлая игра. Там он товарищей продавал. Пусть плачет, - Зосим показал пальцем на рыдающего на полу Тимофея, - знать, не всю еще его душу дьявол забрал…
Елизар поднялся, дружески обнял Тимофея.
- На вот, надень свой картуз! - подал ему шапку Зосим. - Теперь ты действительно Бог!
Лапоть в ответ заскулил еще громче и съежился на полу казанской сиротой.