- Добро! - сказал воевода. Фонарь в его руке покачивался. Из караулки в окошко смотрел сотник.
- Что удумал, воевода? Какое злодейство? - хрипя выдохнул Болотников, всё ещё делая попытку освободиться из лап стрельцов. Ему зажали рот. На грудь навалился Киса, ощерившись злобно, по-собачьи. Иван Исаевич увидел в руках Ефимки лезвие небольшого узкого ножа, инстинктивно закрыл глаза. Но палач пальцами разомкнул ему веки…
- А-а-а! - жуткий крик узника прозвучал под низким потолком.
В тон ему с улицы отозвалась вьюга:
- У-у-у!
Тяжело дышали стрельцы, стараясь не глядеть на лицо узника. Словно загнанный волк, озирался Киса, взгляд блуждал, руки дрожали. Воевода торопливо выбежал из коморы. Следом за ним поспешали стрельцы и палач. Один стрелец придерживал рукой разбитую челюсть. Изо рта сочилась кровь.
Все ушли. В съезжей остались только двое караульных - пожилой стрелец Иван и молодой - Яшка. Они посмотрели друг на друга и перекрестились. Иван шепнул:
- Господи, какая мука…
Яшка молчал. Он встал с лавки и опасливо посмотрел в окошко. Узник лежал навзничь и тяжело дышал. Яшка вздрогнул, отпрянул от окна:
- Жалко его…
- Жалко, - вздохнул Иван. - Всё же человек, божья тварь.
- Силища у него - железная! Не стонет. Единый только раз крикнул.
- Такие стонать не обучены. Они, брат, всё могут перенести, - тихо говорил Иван. - А дай-ко, поднесём ему водчонки! Всё легше станет, ежели выпьет.
- Что ты! Убьёт!
- Не убьёт. Он ведь слепой. И руки связаны. Да и, поди, в чувство ещё не пришёл.
- Видал, как Тихона треснул? Верно, ни единого зуба во рту не осталось.
- Ничего. Поймёт, что не худо делаем ему.
Иван прислушался, запер дверь в сени на запор, вынул из-за пазухи полуштоф, оловянную чару и пошёл к узнику. Яшка - за ним.
При свете фонаря оба разглядели на лице узника два тёмных пятна вместо глаз. По вискам струилась кровь.
- Ну, мастера заплечные. Что дале будете делать? - глухо, с ненавистью выдавил из себя узник.
- А развяжем тебе руки, чтобы было легше. Все ушли, остались мы, караульщики. Зла тебе не учиним. Только ты не дерись, не все стрельцы одинаковы. Не всех бить можно. Не будешь драться? Водочки мы тебе нальём. Выпей - полегчает.
Болотников сказал:
- Ладно, развязывайте руки…
Он повернулся к ним спиной, и Яшка ножом перерезал верёвку. Узник сел, чуть раскачиваясь, дыша трудно, с хрипеньем:
- Нет ли тряпицы какой?
Иван пошарил по карманам, потом выдернул подол своей исподней холщовой рубахи, отодрал от неё лоскут, подал узнику. Тот стал утирать кровь на лице, стараясь не затронуть пустых глазниц. Стрельцы с содроганием отвернулись.
Иван налил водки в оловянный стаканчик:
- Возьми чару, выпей!
- Что? - крикнул узник. - Зелье? Отрава?
- Да нет, господи спаси! Водка!
Узник помолчал, а потом протянул руку:
- Ладно, давай!
Он выпил водку, уронил пустую чарку на пол и лёг. Немного погодя заговорил глухо:
- Чую, вы люди не худые. Не всю душу растеряли на заплечных делах… Откроюсь вам, скажу вот что, - он с усилием приподнялся на локте, повернул к ним обезображенное лицо. - Передайте народу, что я - Болотников Иван… Исаевич нахожусь тут. А почему нахожусь - царю враг. Шёл за правду народную, супротив его да бояр. Было у меня в прошлом году войско немалое из простых людей. Хотел воли для всех добиться, - он повысил голос. - Думку имел сделать так, чтобы народу жилось лучше. Да вот, - он опустил голову, - пересилили меня бояре с царём… Схватили, пытали, сюда привезли… и глаза… глаза выкололи. Боятся, видно, моего взгляда. Все боятся! И царь, и воевода ваш, и московский сотник, что меня сюда вёз… Видать, я и в оковах для них страшен!
Он опять лёг навзничь - сидеть тяжело.
- И до сих пор не ведаю, как место, где нахожусь, зовётся.
- Каргополь! - тихо сказал Яшка. - Город Каргополь на Онеге-реке!
- А! Слыхивал… Спасибо… сказал… А людям всем передайте, что я и перед смертью буду думать о них. О простом русском мужике, холопе, пахаре… Пусть не забывают меня.
Он умолк. Яшка, стоя на коленях на холодном полу, сказал узнику дрогнувшим голосом:
- Передадим всё, что ты просишь. Люди будут знать…
Стрельцы подобрали чару, обрывки верёвки и поспешно вышли. Откинули запор на двери в караулке, закрыли ставеньком окошко в комору и стали шептаться:
- Видал? - сказал Иван Яшке. - Большой человек!
- Большой. Запомнить имя надо. - Яшка тихо повторил: - Болотников Иван Исаевич… Иван… Болотников. За народ шёл… Всем буду рассказывать о том!
- Всем нельзя. Надо с выбором. Надо знать, кому можно открыть тайну, - предостерёг Иван.
- И то верно. С выбором. Тем, кому доверять можно, - согласился Яшка.
Оба долго молчали. Со свечного огарка на стол капало растопленное сало. За стеной ворочалась метель.
VII
Воевода и сотник пробирались к хоромам по заметённой свежим снегом тропе. Молчали. На душе у обоих было неловко. Придя домой, скинув шубы, сразу сели за стол и взялись за водку. Вскоре захмелели, взбодрились. Воевода сказал:
- Ну и задал ты мне работёнку, сотник! Век буду помнить. Бывало - казнил воров, сёк виноватых людишек. Но такое - не приведи господи. Страшно!..
- Государеву изменнику и поделом! Жалеть его нечего. А воеводе слюни распускать не к лицу. Али ты не муж?
- Муж-то муж, а всё-таки…
- А ведомо тебе, воевода, как Ивашко Болотников дворян казнил? Ведомо, как над знатными людьми надругивался? Одних велел утопить, других вёз в Путивль для казни, иных велел сечь плетьми, а опосля полуживых с позором отправлял в Москву. Государя пресветлого Шубником звал! А сколь велику смуту учинил по градам и весям!.. Жалеть ли такого изменника?
- Зло он учинил великое, верно, - согласился воевода, опасаясь продолжать разговор на щекотливую тему. - Скорей бы с ним кончать вовсе…
- Погодим. Пускай помучается, - сухо вымолвил Петрищев. - Пусть ему глазницы огнём пожжёт!
- Лют ты, сотник, да, видно, служба у тя такая…
- Государева служба: пасти надо царский трон от лихих людей. Они люты, а мы лютей! Иначе нельзя.
Вскоре воевода уснул за столом. Сотник сидел на лавке, раскачиваясь и что-то бубня себе под нос. Из покоев вышла хозяйка, заспанная, небрежно одетая. Кофта на груди не застёгнута, волосы кое-как схвачены гребнем. Она, сонно щурясь, подошла к мужу, стала его расталкивать, но бесполезно: Данила Дмитрич не поднимал головы. Хозяйка махнула рукой и посмотрела на сотника. Тот, не вставая из-за стола, потянулся к ней, хотел что-то сказать. Ульяна поспешно удалилась в покои. Сотник опять взялся за штоф.
Марфушка видела сон: узник в железах встаёт с лавки и, ласково улыбаясь, говорит приветливо:
- Спасибо тебе, девица!
- Не за что, - отвечает девушка, потупившись. Он ещё молодой, высокий, красивый, такой, каких она раньше не видывала. Голос мягок и вкрадчив:
- Хорошо ли тебе живётся?
- А житьё на житьё не приходится.
Но тут из-за её спины неслышной тенью выходит Ефимко Киса и поднимает плеть. Марфушке стало страшно. Она закричала во сне, а потом почувствовала, что кто-то будит её, тянет за руку.
Она проснулась. Перед иконой тускло горела лампада, и в её бледном рассеянном свете девушка разглядела бородатое лицо Петрищева. Дыша противным винным запахом, он шептал:
- Сойди, голуба, с печи… хочу приласкать тебя! Одарю богато! Есть у меня серебро-золото.
Марфушка с перепугу сильно ударила ногой в ненавистное бородатое лицо. Сотник отшатнулся, остановился посреди кухни, размазывая по лицу кровь из носа. А Марфушка, как ящерка, соскользнула с печи, надела валенки, накинула полушубок - и на улицу.
Темно, метельно… Ветер стал люто трепать Марфушкины волосы, полушубок, пронизывал до костей. Марфушка остановилась: Куда бежать? Беспокойно оглянулась на дверь воеводского дома и мимо приказной избы, мимо стрелецких халуп побежала к избе Косого. Жена стрельца Ониська относилась к девушке хорошо, жалостливо, и теперь, наверное, приютит, спрячет от воеводина гостя. И тут же Марфушка подумала: А вдруг гость пожалуется воеводе? Тогда высекут. Но нет, жалиться он вряд ли станет. Стыдно будет: пришёл к девке ночью, а она его ногой в харю!
Марфушка еле достучалась. Заспанная Ониська всплеснула руками и увела её в тёплую избу.
…Сотник не сразу пришёл в себя от столь решительного отпора, а опомнившись, подошёл к умывальнику и стал примачивать водой вспухший нос. Нашёл утиральник, которым пользовалась Прасковья после мытья рук, и утёр лицо. Кровь из носа перестала течь. Тихонько открыв дверь в покои, Петрищев хотел было идти в горницу спать. Но едва переступил порог, как кто-то обвил его шею мягкими тёплыми руками и зашептал на ухо:
- Зачем, миленькой, к девке пошёл? Недоумок она! С такими ли тебе валандаться?
Петрищев отвёл руки Ульяны от себя и спросил:
- А где Дмитрич?
- Улёгся спать. Я его на кровать увела. Пойдём, я провожу тебя…