Голос отца вывел Ярину из оцепенения, она встрепенулась. Перед нею стоял Максим и смотрел как завороженный. Но уже через минуту глаза ее снова загорелись гневом.
- Гайдуки воду в пруду спустили, тату, рыбу глушат!
- Какие гайдуки, что ты, дочка? - спросил Верига, улыбаясь непонятной горячности дочери.
- Откуда им тут взяться? - не поверил и Мусий.
Косари тоже переглянулись, улыбаясь. Избави боже, чтобы это были гайдуки!
- С мушкетами и на лошадях, почем я знаю, откуда они! - ответила девушка, сердито пожав плечами.
- Верно, из кварцяного войска [Кварцяное войско – польское войско, оплачивавшееся поквартально] наскочили, - сказал Остап. - Слышали мы, целых два полка стало на Украине. Дозволь, пане атаман, я их пугну немного!
- Погоди, Остап, - ответил Кривонос. - Коли уж пугать, так чтобы навеки забыли сюда дорогу. - Он ловко и легко вскочил на своего чистых кровей коня.
Верига, а за ним и все косари, встревоженные, бросились к оружию. Живя на границе Дикого поля и ежечасно ожидая встречи с татарами, здесь всегда держали под рукой и мушкет и саблю, а сейчас кое-кто уже набивал торчмя косу на косовище. Кварцяное ли это войско или надворная милиция какого-нибудь шляхтича - все одно: здесь им не панщина!
VI
Когда казаки прискакали к пруду, гайдуки с палками в руках еще охотились за рыбой. Верига остолбенел, увидев, что они здесь натворили.
- Да это же грабеж! Наша мельница, рыба!.. - закричал он на гайдуков. - Вам кто дозволил? Тут мы хозяева!
Ротмистр, стоявший над кучей рыбы, подбоченился и чванливо вскинул голову.
- Ходзь сюда, хлоп!
Верига приблизился, задыхаясь от гнева.
- Не знаешь ты, что хлоп не имеет права в Речи Посполитой владеть землями? Ты еще, собачий сын, бездельник, не знаешь, что занимать земли может только пан?
- Тут вам не королевщина! - закричали хуторяне. - Здесь места вольные!
- Тихо! То все панское, - кивнул ротмистр на хутор. - Пан стражник коронный, Лащ Самуил, от самого его милости пана круля получил привилей на эти угодья с хлопами!
- Но ведь это казацкая степь!
- Ты что, голодранец, будешь пана Лаща учить?
К нему подошел Мусий с косой.
- Слушай, вельможный пане, убирайся отсюда скорее, а то начнем бить.
Оскорбленный ротмистр фыркнул, как кот на горячее молоко, и схватился за саблю.
- Быдло! Ты сейчас узнаешь, как с родовитым шляхтичем разговаривать. Всыпать ему!
- Ну так молись, пане, больше тебе не увидеть света! - Мусий отступил на шаг назад, чтобы сподручней было орудовать косой.
Верига схватил его за локоть.
- Погоди, Мусий, ведь то ж пан стражник их послал...
Гайдуки, выскочив из воды, кинулись к своей одежде: там лежали мушкеты, но Ярина на коне преградила им путь. За ней подоспели косари и вязальщицы. Увидев обмелевший пруд и затихшую мельницу, они с бранью двинулись на голых гайдуков и загнали их обратно в воду.
Разве для того бежали они на край крещеной земли, ушли с насиженного гнезда, чтобы снова - пану дай, старосте дай и еще десять ртов разных прихлебателей потчуй, пропади они пропадом! Пусть же забудут сюда дорогу, кровососы, хоть бы сам король их сюда прислал. И Гордий первый выстрелил из мушкета; гайдук с разбитой головой хлопнулся в воду.
Остап выхватил саблю и хотел броситься на гайдуков, но Кривонос остановил его одним суровым взглядом.
- У тебя не коса в руках, а сабля казацкая! Уважай, Остап, рыцарский обычай! А хочешь биться - так ротмистр при оружии.
Остап взглянул на перепуганного ротмистра, со свистом разрезал воздух клинком и вложил его в ножны. Ротмистр, все еще фыркая, наскакивал на Веригу, осыпая его бранью.
Ярина изменилась в лице: она и мысли такой не допускала, чтобы кто-нибудь осмелился оскорбить отца и чтобы отец не зарубил обидчика. Слезы выступили у нее на глазах.
- Тату, это же позор какой! - Она соскочила с коня, подняла с земли мушкет и прицелилась в ротмистра. - Пане, проси прощения, не то застрелю!
- Казацкая кровь у тебя, дивчина, - сказал Кривонос, отводя рукой мушкет. - Мы с паном на саблях померяемся. Ну, пане ляше, держи ответ и за себя и за выродка Лаща.
Ротмистр, только что испуганно съежившийся под дулом мушкета, снова напыжился, откинул голову и взмахнул саблей. Кривонос отступил на шаг, и на клинках засверкали красные отблески солнца, которое уже опускалось над степью.
Ярина так и застыла с поднятым в руках мушкетом, затаила дыхание, и только большие глаза ее сверкали, как клинки, провожая каждое их движение. Женщины вокруг нее ахали и в страхе закрывали лица руками.
Кривонос отбивал удары как бы шутя и с каждым выпадом теснил противника к воде. Когда ротмистр ступил уже в вязкую грязь, Кривонос вдруг наклонился, сверкнул зубами и мгновенно пронзил грудь ротмистра.
- Иди к дьяволу, чертов сын, и жди там своего пана Лаща!
Ротмистр уронил саблю и плюхнулся навзничь в воду.
Остап не отрывал глаз от девушки, у которой при каждом ударе Кривоноса светлел взгляд. Зависть к атаману душила казака, и он, сам того не замечая, нервно кусал губы. Вдруг на коня вскочил гайдук, который раньше незамеченным вышел из воды, и с места взял в карьер.
Первым опомнился Остап. Он хищно вытянулся над гривой коня и ветром полетел вдогонку. Гайдук скакал, слившись в одно с конем, и только изредка поворачивал голову, перепуганными глазами измеряя расстояние до казака. Остап выхватил саблю и крикнул:
- Не уйдешь, аспид! Выбирай, блюдолиз: жизнь или рыцарская смерть?
Гайдук наотмашь взмахнул клинком и с озверевшим лицом приподнялся в седле. Кони затанцевали под ними, сабли взвились, как языки пламени.
Ярину словно волной подняло при виде поединка, она встрепенулась и вопросительно посмотрела на Кривоноса. Атаман осокой вытирал свою саблю и веселыми глазами следил за боем. У Ярины, казалось, перестало биться сердце. Остап, как лоза, изгибался в седле, под ним вьюном вертелся конь, его сабля молнией сверкала в руке. А гайдук бил, как молотом по наковальне. Над степью тонко звенела сталь, а на землю золотым песком сыпались искры.
- Будет тебе забавляться, Остап! - крикнул Кривонос, кинув свой клинок в ножны.
Конь казака, будто услышав команду атамана, быстро обскакал гайдука слева; Остап играючи перебросил саблю в другую руку, и не успел гайдук глазом моргнуть, как на его голову опустился горячий клинок. Тело закачалось, потом склонилось набок и тяжелой тушей сползло в траву.
К пруду уже сбежались все, кто был на хуторе. От крови и закатных лучей солнца вода в пруду стала красной, а лица у людей были бледные и перепуганные: они только сейчас пришли в себя и тяжело задумались над тем, что сгоряча сотворили. Это ведь были не простые хлопы, а панские гайдуки. За убитого хлопа пан разве что сорок гривен заплатит, а посполитый или казак за вину и жизнью своей не откупится. Казака за самую малую провинность панские прислужники такими муками казнят - с ними и басурмане не сравняются. Старшие дети посматривали на всех тревожными глазами, меньшие беззаботно играли на куче рыбы, а женщины, как испуганные овцы, сбившись в кучу, причитали:
- На погибель свою мы с ними повстречались!
- Тише, бабы, перестаньте! - прикрикнули на них мужики. - Геть отсюда!
- Лучше бы за хутором их...
- Все одно - что в лоб, что по лбу, а уходить снова придется.
Женщины отозвались стоном:
- Куда? Опять в Дикое поле? Еще ближе к татарам?
- Да оно, верно, лучше бы на Московию двинуться, - сказал Гордий. - Там люди одного с нами закона; и Гуня так сделал, и Остряница туда убежал, а когда-нибудь и все так сделают.
- Нет, видно, уж вовек нам не вызволиться из панского ярма, - печально покачал головой Гаврило. - Да неужто же не видит и не слышит московский царь, как гибнут здесь православные?
- Да, если бы мы под Москвой ходили, тогда не страшно было бы ни пана-ляха, ни татарина.
- Куда бежать? - сказал Мусий. - От Кракова до Чакова - везде беда одинакова.
Женщины заголосили:
- Да будет ли еще где так родить жито?
- Посеяли жито, а уродились паны, - качал головой Мусий, тупо рассматривая свой растоптанный брыль. Волосы его торчали, как щетина, и делали его похожим на сухой репей.
При мысли о том, что и здесь на их земли уже зарится какой-то там Лащ, хуторянами снова овладело возмущение: и так все земли на Украине захватили паны Потоцкие, Вишневецкие, Конецпольские, Тышкевичи и Кисели, да еще и сюда протягивают лапы! Теперь они скажут: наша земля, плати, хлоп... Но не быть тому! Пусть теперь у ветра спрашивает стражник коронный, куда девались его слуги.
Тревожил их только реестровый казак с борзыми. У пруда его не было, верно, с поля пошел себе дальше и не знает, что здесь произошло. Разве что слыхал, как Ярина говорила о гайдуках. Но он хотя и реестровый, а все ж таки казак, значит, и у него паны-ляхи в печенке сидят. Надо думать, ничего не скажет, а тогда и концы в воду, успокаивали себя хуторяне.
Парубки тем временем ловили на лугу коней. Сын Гаврила Семен и сын Мусия Кондрат, поймавшие самых лучших, сияли от счастья. Видно было, что им полюбились эти кони и они не собираются расставаться с неожиданной добычей.
И их отцы тоже подступали к коням и хлопали по крутым шеям с таким видом, словно удачно купили их на ярмарке. Кони были гладкие, тонконогие, с сухими мордами, шерсть на них блестела, как жирные пятна на воде.