Парубок стоял над утопленницей на коленях и, как заведенный, безумно отгонял рукой мух. Плотно сжатые губы со следами присохшей пены сдерживали крик, который рвался у него из груди. Кривонос спросил:
- Пахолок?
Парубок поднял голову и, увидев перед собой казака, промолчал.
За него ответил кто-то из толпы:
- Ну да, пахолок! Пана Щенковского.
- Вот какая вам честь от пана. Где он сидит, этот пан?
- На Драбовке. Ну, это такой пан, что на десять миль вокруг духу его боятся.
- Таскал волк, потащат и волка. Слушай, парубче, если хочешь отплатить своему пану за Зосю, хорони ее и приходи вон к тем возам, которые под разбитой вербой. - И Кривонос бросил в шапку, лежавшую на земле, несколько серебряных монет.
Парубок, увидев такую щедрость, хотел поцеловать казаку руку, но Кривонос сурово сказал:
- Ишь что сделали с человеком! Как прозываешься?
- Яцько Здирка, - поспешно ответил пахолок.
Кривонос посмотрел на его разбитые лапти, на латаную спину и горько улыбнулся.
- Будешь Яковом Дыркой прозываться. Это больше пристало тебе... На возах найдешь еще семь Яковов, все одинаковы: как бьют - плакать не дают. - И он пошел дальше.
- А то, что я поляк, - ничего? - бросил вдогонку Яцько Здирка, в глазах которого засветились уже мстительные огоньки. - Кого же спрашивать? Кто ты будешь?
- Буду крестным отцом твоего пана. А спрашивай Савву из лесу, Гайчуру, - бросил через плечо Кривонос, не останавливаясь.
VIII
Казак Захарко Драч жил на хуторе Пересветном в одной миле от Драбовки. Вокруг лежали хутора пана Щелковского; на землях сидели его хлопы, которые отрабатывали за это барщину, платили оброк, подымное [Подымное – налог с дыма, дымовой трубы], покопытное, зверьевое, осыпь и рыбное. Захар Драч был вольным казаком, а казаки никогда не подчинялись пану, податей не платили, и потому хутор Драча для Щенковского был как бельмо на глазу.
На ярмарке Захарко Драч купил себе жеребца, привязал к возу и направился домой.
Путь лежал через Драбовку, но, чтобы посмотреть на свои поля, Драч объехал слободу степью. Драбовка была разбросана по буграм и выглядела, как нищий в заплатах: маленькие хатки стояли облупленные, соломенные крыши ободраны ветром, улицы заросли сорняками. Еще более жалкий вид имели люди, которые попадались навстречу. Они были худые, черные и угрюмые.
Панский хлеб почти весь уже стоял в стогах, а на маленьких хлопских нивках до сих пор жито было не сжато, и, хотя сегодня был праздник, драбовцы с самого утра гнули спины в поле. А тут еще падеж скота начался.
- А почему это вы, пане Драч, здесь едете? - спросил крестьянин, присевший отдохнуть на меже. - Разве дорогу забыли?
- Да в Драбовке такой народ, - ответил Драч, - не видишь - душа мрет, увидишь - с души рвет. Теперь так: чем дальше, тем ближе.
Крестьянин проводил казака злым взглядом и громко сказал:
- Высматривает, что бы еще себе захватить.
Возле панского двора Драча обогнала бричка, в которой сидел Щенковский. Казак предупредительно снял шапку, но Щенковский, не отвечая на приветствие, крикнул:
- Продавай коня!
- Для себя купил, вашмость. Змей, а не аргамак!
Жеребец в серых яблоках дико поводил налитыми кровью глазами и не мог устоять на месте.
- Кобылу с лошонком дам и деньги верну.
- Зачем мне деньги? А кобыла и у меня есть, вашмость.
- Так, так, хлоп уроджоного шляхтича уже не хочет уважить. Ну, так ты еще пожалеешь!
Щенковский покраснел, огрел жеребца плетью и, поднимая пыль, покатил к себе. Драч тоже разозлился и сердито, но так, чтобы его не услыхали в бричке, крикнул:
- Руки коротки на казака!
Кони Драча все лето паслись в балке возле пруда. Охранял их хромой Свирид, вооруженный от волков мушкетом. Когда в табун пустили жеребца, Драч каждую ночь сам наведывался на пастбище: боялся, чтобы не случилось чего с конем. На третью ночь он не нашел жеребца в табуне, а Свирид, укрывшись свиткой, спал под копной сена.
Драч сапогом разбудил пастуха, но Свирид только хлопал глазами. Никогда еще не случалось, чтобы он уснул возле лошадей.
- Это он меня, паночку, со смертной свечой обошел, - оправдывался Свирид.
- Кто? - кричал взбешенный Драч.
- Должно, нечистый.
Свирид клялся, что ни одного человека не видел, а "тот", очевидно, превратился в сову и летал у него над самой головой.
Жеребец был стреножен и далеко уйти не мог. Верно, почуял кобылу и туда поскакал. Драч послал людей в разные стороны, а сам взял в руки недоуздок и пошел через поле к Драбовке. Ночь была темная и душная, в хлебах звонко били перепела, волнами наплывал аромат то свежего жита, то зеленой конопли.
Возле самой слободы Захарко Драч увидел сначала какие-то огоньки, потом что-то темное - не то стадо, не то людей. Он пошел напрямик и услышал нестройное пение молитвы, а дальше увидел на фоне звездного неба хоругви, кресты. Степью в темноте шла сельская процессия. Впереди женщины с распущенными косами несли какое-то чучело. Когда он приблизился, из толпы кто-то крикнул:
- А это там что за нечистая сила бродит?
К нему подбежали несколько парней.
- Ты что здесь делаешь в темноте?
- Может, он мор на нас напускает?
- Что ты, дурак, я коня ищу!
- Глаза отводишь. Перекрестись! - Жесткая рука схватила его за грудь.
Захарко Драч, и без того встревоженный, сердито отбросил чужую руку.
- Я тебя так перекрещу!..
- Слыхали? Да ведь это упырь, который кровь пьет.
- Да уж верно что пьет, сатана!
- Он и днем почему-то вокруг села ездил.
- Бей его!
- Колом осиновым!
Драч по голосу узнал крестьянина, который днем сидел на меже у дороги, и вспомнил, что за потраву этот хлоп отрабатывал ему целую неделю.
- Вы одурели!.. - уже перепугавшись, крикнул Драч, но в этот момент кто-то ударил его колом по голове.
Он зашатался, но устоял на ногах. Второй удар, уже кулаком, пришелся под ложечку. У него захватило дыхание.
От процессии бежали темные фигуры и кричали:
- Где упырь? Вот кол осиновый!
- Бей его под сердце!
Захарко Драч бросился бежать. Кто-то упал под ноги, он споткнулся, и пока успел вскочить, в него уже вцепились десятки рук.
Очнулся он на жнивье. Земля была скользкая, наверно от крови, одежда изорвана в клочья. В голове гудело, как в улье. Превозмогая боль, он поднялся. Было еще темно, но уже тихо: процессия, очевидно, разошлась.
Жена Драча, увидев мужа, всплеснула руками. Скривив распухшие, будто чужие, губы, он произнес:
- С соседями побеседовал.
Присыпав землей раны, которые все еще кровоточили, он прилег на лавке. Едва закрыл глаза, жена вошла в комнату и удивленно сказала:
- Прискакал от пана Щенковского дворовый, спросил, жив ли ты, и, словно его кто шилом уколол, повернулся и поскакал назад.
- Наверно, и Щенковский был с процессией, - ответил Драч.
Утром крестьяне на работу шли мрачные и молчаливые.
Скот не переставал падать, а пан все требовал свое: давай ему третьего вола, десятого барана. А нечем платить - иди на гумно, отрабатывай. Обо всем этом говорили между собой уже громко, "только бы не услышали дозорцы".
- Пусть слышат, - сказал Карпо, сердито ударяя цепом по снопам, - все равно придется пятки смазать - уже конец терпению пришел!
- Так иди сюда, хлоп! - послышался за спиной голос дозорца. - Получай! - И он ударил молотильщика нагайкой. - А остальное от пана Щенковского получишь: он тебе смажет пятки. А вы почему остановились, пся крев?
Молотильщики молча, стараясь не смотреть друг другу в глаза, еще ожесточеннее замахали цепами.
IX
Брат Карпа, Микита, жил на краю села. Намахавшись за день цепом над панской рожью, он, как только пришел домой, упал на постель и заснул. Разбудили его какие-то голоса. В хате было темно, но на фоне маленького окошка он увидел фигуру человека и спустил ноги на землю. Думая, что это дозорец пришел выгонять на работу, Микита недовольно сказал:
- Еще и петухи не пели.
- Так оно и лучше, - ответил кто-то от двери.
- Ночь - казацкая мать, - добавил второй.
Голос был незнакомый.
- Вставай, Микита! Гостей привел!
- Матушки! Это ты, Яцько?..
- Очухался?
- Откуда ты взялся? Пан по всему селу тебя ищет. Лучше не показывайся.
- А теперь мы сами поищем пана, - снова послышался незнакомый голос.
Микита взялся за кресало, чтобы зажечь лучину, но его удержали за локоть.
- Не надо. Что у вас тут стряслось?
- Драча избили. Говорят, упырь был. А может, и врут. Где упырю выдержать такое: кол в руку толщиной изломался, а он только ругается. Стерва человек, а еще вроде бы и свой казак. Ну, ему ночью всыпали... А ты, Яцько, лучше не объявляйся. Вчера с гумна забрали нашего Карпа, говорят, в яму бросили, - а за что? Что только на судьбу хлопскую посетовал. А кто же это с тобой? Что-то не узнаю...
- Говори, говори, Микита: эти люди пришли за хлопа заступиться. Я же тебе рассказывал, как на ярмарке казак учил меня уму-разуму. Теперь пойди к соседям, шепни им на ухо: тот казак зовет на пана идти. Пускай собираются!
- Что это ты надумал, Яцько? - встревоженно спросил Микита. - А как не придет тот казак, тогда всех на кол?
- Он уже ждет на выгоне, а вот его товарищ.