По всему Находскому краю говорили, что Рыхетский из Ртыни, который умел разговаривать с господами, добивался аудиенции у королевского камергера, прибывшего из Вены, с тем чтобы попросить его замолвить слово перед императрицей, рассказать ей о страданиях народа. Рыхетский составил трогательное прошение, но все было напрасно, - его не приняли. Этого не хотел молодой князь.
Необычно отнеслись к новому властителю жители его владений:
- Ну и правитель, сохрани нас бог! Здорово начал, а каково нам придется, видно уж из того, что он не допустил Рыхетского ни к пану придворному, ни к себе.
- Как возьмутся они за нас оба, князь да этот мерзавец новый эконом. Помилуй бог! Хватит теперь работы мушкетерам - кнут, розги да аресты! Вот уж поживут они в полное удовольствие!
Такие разговоры ходили тогда в народе.
Молодой князь Пикколомини не допустил к себе Рыхетского. Он был полон злобы на крестьян, один из которых дерзнул поднять на него руку.
- Еще осмеливаетесь обращаться ко мне! - крикнул сердито князь, когда Нывлт смиренно попросил выслушать его. Юной княгине не пришлось долго уговаривать своего супруга покинуть мрачный замок, где жизнь его была в опасности. Быстрее обычного он собрался к отъезду в Вену.
Едва настала осень, как князь и княгиня с многочисленной челядью выехали в дормезах из Находского замка. В пути Пикколомини мог легко убедиться в страшной нужде крепостных. У дороги лежали истощенные, умирающие с голоду люди, их стоны доносились до роскошной кареты, но князь был глух к страданиям народа.
В отсутствие князя управители его поместий обладали большими правами и использовали их в своих интересах. Страшный голод распространялся все больше и больше, охватывая деревню за деревней, а следом за ним шли повальные болезни. По всему горному краю раздавались стоны голодных и хрипы умирающих.
Наступила зима, мрачное, суровое время, особенно для жителей деревушек и одиноких хижин в горах Находского края. Многие из бедняков вспоминали покойного Микулаша Скалака и его слова.
В усадьбе "На скале" тоже было печально. Старый Салакварда часто задумывался и уже не спорил с Ванеком о преимуществах кавалерии. Нередко, стоя возле понурой Медушки, он вздыхал и говорил: "О золотые конские ноги! Медушка, а ведь в армии было лучше!" - и старый драгун гладил верного коня.
Глава вторая
БАЛТАЗАР ДОЛЖЕН ОТБЫВАТЬ БАРЩИНУ
Снег стаял. В округе носились разные слухи о помощи, но она не приходила. Бедствиям не было видно конца.
Небо прояснилось, в чистом воздухе опять запели жаворонки, деревья и кусты вокруг усадьбы "На скале" и на откосе под ольшаником оделись в новые зеленые одежды. Только в сердце Лидушки не было весны. Девушка не пела, как бывало, веселой песенки у обрыва над рекой. Когда она впервые сошла по тропинке вниз к одинокой хижине, то чуть не расплакалась. Здесь, счастливая, она сидела когда-то, напевая, прислушиваясь к шуму деревьев, к звукам цимбал, струны которых перебирал ветер. Появился Иржик, и все изменилось. В течение зимы Лидушка не слышала о нем, теперь настала весна, ласточки уже вили гнезда под крышей хижины, а Иржик все еще не появлялся; он обещал прийти и не пришел; не случилось ли с ним чего-нибудь? На душе у девушки стало совсем тяжело, и она скоро убежала домой. У ворот стоял Балтазар и смотрел вслед удалявшемуся панскому мушкетеру.
- Чего они еще хотят? Ясно - добра от них не жди, - ворчал драгун.
И он оказался прав. На другой день, выйдя в полдень из канцелярии управляющего, Уждян схватил свою палку, которую оставил у двери, и судорожно сжал ее. Лицо и шея старого драгуна побагровели от гнева, глаза сверкали. В конце коридора он остановился и, обернувшись, грозно посмотрел в сторону канцелярии. Надвинув шапку на седую голову, он быстро стал спускаться по лестнице.
- Эй, кум Салакварда! Куда так спешите? Балтазар увидел Рыхетского и остановился.
- Бегу отсюда, чтобы как-нибудь ненароком не плюнуть им в лицо, - и он показал на канцелярию.
- Тише, не так громко, кум, здесь и у стен есть уши. Я хотел бы поговорить с вами. Подождете меня, пока я схожу к управляющему?
- Подожду! - И пока ртынский староста находился в канцелярии, Балтазар ходил по двору, мрачно поглядывая на грозный Находский замок и красивые ворота, выстроенные еще Октавием Пикколомини.
Прошло немало времени, прежде чем Рыхетский вернулся.
- Ну, что у вас случилось?
- Пойдемте отсюда. Здесь, в панском гнезде, меня все гнетет. Расскажу, когда выйдем в поле.
И когда замок остался позади, старый драгун, вновь разгорячась и размахивая руками, стал рассказывать:
- Пан управляющий велел мне сегодня явиться в канцелярию. Я пришел вовремя, но прождал не менее часа, прежде чем он соизволил позвать меня к себе. С ним был также писарь, знаете, такой худой, косоглазый. "Ты - Балтазар Уждян?" - начал писарь. "Я, милостивый пан". - "Это тебе в 1763 году наш светлейший князь из милости дал усадьбу "На скале"?" Я молчал. Это "из милости" разозлило меня. Видите ли, из милости! Тогда этот гнусавый щелкопер повысил голос и спрашивает: "Тебе дали?" Я кивнул головой. "Ты что ж, пентюх деревенский, говорить не умеешь?" - набросился он на меня. А пан управляющий видит, что писарь сердится, и сам взбеленился. "Ах ты негодяй!" - обрушился он на меня, - у него ведь других слов нет. Это мне-то, старому драгуну! Черт возьми, до чего я разозлился! - и гвардеец сплюнул.
- Дальше, дальше, кум! - торопил его Рыхетский.
- Короче, этот писака объявил мне от имени пана управляющего, что я… что я должен отбывать барщину. - Балтазар замолчал. Рыхетский вопросительно посмотрел на него. - Знаете, кум, - продолжал Балтазар, - когда мне давали эту усадьбу, то на десять лет освободили от барщины и прочих повинностей, кроме контрибуции. А теперь они крадут у меня два года, и я должен начать отрабатывать в самое тя-_ желое время, когда я и так кругом задолжал.
- А что вы им ответили?
- Я ответил, что так поступать не годится, пусть пан управляющий соизволит вспомнить, что он обещал мне льготы до тысяча семьсот семьдесят четвертого года, а сейчас еще только тысяча семьсот семьдесят второй год. Тут на меня напустился писарь. Покажи, мол, нам, где это записано черным по белому, и в конце концов заявил, что так угодно князю. Я ответил, что хотя это было и устное распоряжение, но я на него полагался, а он опять на меня накинулся: "Ах ты старая шельма, мошенник!" Черт побери! Меня взорвало, я возьми и скажи: "Вижу, вы и с письменным обязательством не посчитались бы". Посмотрели бы вы, что тут поднялось: канцелярист грозился позвать стражника, управляющий кричал: "Негодяй!"
Затем мне указали на дверь. И вот завтра я должен явиться на плговский двор. - Старый гвардеец тяжело вздохнул.
- Жаль мне вас, кум, право, но помочь тут ничем нельзя. Разве их уломаешь? Впрочем, послушайте, теперь и вас это коснулось, видите, всюду нужда, голод, дороговизна и болезни, людей умирает втрое больше, чем обычно, а тут еще эта барщина. С господами все равно не договориться. У меня есть кое-что на уме, хочу посоветоваться с разумными соседями. С некоторыми я уже говорил, и они обещали прийти - из Батневице, из Слатины, из Червеной Гуры, из Жернова, из Студийце, из Славикова. Приходите и вы со старостой, в воскресенье ко мне на рыхту, потолкуем. Господа не помогают и не помогут. Надо самим себе помочь.
- А что вы надумали?
- Подождите немного.
- Самое лучшее было бы двинуться на них. - Старый драгун повернулся к замку и угрожающе поднял кулак.
- Это мы всегда успеем. Не следует действовать опрометчиво. Стало быть, придете?
- Да, и старосту с собой приведу.
Они шли вместе до перекрестка и здесь, пожав друг другу руки, разошлись. Каждый пошел к своей деревне.
Необычные мысли бродили в седой голове старого драгуна. Еще будучи солдатом, Балтазар задумывался об отношениях между крепостными и господами, но в то время он находился во власти многих предрассудков; теперь, став крестьянином, он узнал нужду народа и несправедливость господ, которых возненавидел уже тогда, когда они стали преследовать Скалаков. Сегодня Балтазар утратил последние остатки уважения и почтения к господам. Вот как они держат свое слово! Почему они так поступили с ним? Теперь бы он не остановил Микулаша, как тогда в зимний вечер "На скале", когда он был Салаквардой.
Придя домой, Балтазар был необычайно мрачен.
- Этим дело не кончится, они еще с чем-нибудь ко мне привяжутся, - ворчал он. - Но пусть только попробуют, - добавил грозно старый драгун.
На другой день спозаранку, когда Ванек запрягал лошадей, чтобы ехать на барщину, Балтазар сидел у стола, подперев седую голову мозолистой ладонью. Ванек выехал неторопливо и был так печален, что даже кнутом не щелкнул.
Глава третья
РЫХТА
В деревне Ртыни неподалеку от церквушки находилась большая крестьянская усадьба, известная в окрестности под названием "рыхта". Это было свободное хозяйство; его владелец не отбывал барщины и пользовался льготами и привилегиями, подтвержденными еще при короле Иржи Подебрадском. Старосты, жившие здесь из рода в род, могли торговать хмельным, имея право три раза в год варить его дома. В день святого Яна и в престольные праздники они могли покупать пиво, где хотели, а во всякое другое время - только в упицкой пивоварне.