Солнце склонялось к западу. Его золотые и пурпурные лучи проникали через деревья и трепетали на пышной лужайке.
- Лидушка! Лида! - раздалось сверху. Лидушка вздрогнула, узнав "дядюшкин" голос. Золотые полосы света исчезли, и ольшаник погрузился в сумрак. В заброшенной хижине стемнело, наверху, "На скале", раздавались энергичные ругательства: старый хозяин по-драгунски честил неизвестного похитителя.
Глава третья
ГОРЕМЫЧНЫЕ
Примерно в часе ходьбы от деревни Ж., вблизи деревушки Б., расположенной на холме, стоял одинокий крестьянский двор. Неподалеку от ветхой деревянной избы и такого же ветхого сарая, на склоне небольшой, поросшей травой долины, по которой проходила дорога к селу, зеленела березовая рощица.
В понедельник утром после того воскресенья, когда незнакомый юноша завладел цимбалами Лидушки, в неприглядной горнице одинокой усадьбы слышались жалобные причитания. Солнце еще не взошло, и сумрак в низенькой горнице медленно уступал место дневному свету. На грубо сколоченных стульях лежала одежда, постели были не убраны. Обитатели этой усадьбы были настолько бедны, что не имели обычного в те времена в деревенских избах полога, опускавшегося над кроватью. Только там, в темном углу у печки, над старинной широкой постелью, поднимались четыре столбика, соединенные перекладиной. Но не узорные занавески висели на ней, а старая одежда и сапоги.
На широкой постели у стены спал маленький четырехлетний мальчик в грязной рубашонке из грубого полотна. Его загорелые щеки рдели, как яблочки, пухленькая босая ножка покоилась на голубой подстилке. Возле мальчика лежал старик с запавшими мутными глазами и исхудалым лицом. Редкие седые волосы спадали на его морщинистый лоб. Костлявая, высохшая рука, на которой можно было сосчитать голубые жилы, белела возле ножки мальчика. Старик тяжело дышал, и в комнатке часто раздавался его судорожный кашель.
У постели на крашеном сундуке сидела женщина в старом платье, с полураспущенными волосами, падавшими на плечи. Ей было немногим больше сорока лет. Озабоченно смотрела она на несчастного больного старика своими впалыми глазами.
- Не лучше ли вам, батюшка? Можете ли вы встать? - спросила она, глядя с тревогой на его губы, которые шевелились, как будто он собирался что-то сказать. Но внезапный кашель помешал старику. Он только замотал головой.
Женщина уронила голову на грудь и, сжав руки на коленях, прошептала:
- Боже мой, боже мой! Как же нам быть?
Сделав усилие, старик спросил тихим голосом:
- Франтина еще спит?
- Пошла за травой, наверное, уже кормит.
- А кто пойдет на панский двор?
- Не знаю. А кто нам овес уберет? Небось уж перезрел. Франтина должна пойти на барщину, приказчик грозился, а что я тут одна сделаю? О боже! - И она расплакалась. - Батюшка, ничего у нас не выйдет, - начала она снова. - Может, лучше бросим усадь… - и она не смогла договорить.
Старик вздрогнул и глубоко вздохнул.
- Любая батрачка лучше нас живет… О господи, зачем ты призвал к себе Антонина?
У бедной женщины были причины для жалоб. Недавно умер ее муж. Здоровый и сильный, он неожиданно слег, и через два дня его не стало. Единственной помощницей вдовы была восемнадцатилетняя дочь Франтина, а маленький сын сам нуждался в уходе. Старик, свекор, отдавший усадьбу сыну и теперь живший у них, пока хватало сил, заменял покойного в хозяйстве, но не выдержал, надорвался и слег.
Все это произошло во время жатвы. Скудный урожай с небольшого поля нужно было свезти в амбар, чтобы бедной семье было чем кормиться до весны. Но даже и на это не было ни денег, ни рабочих рук, а когда настала уборка, пришел приказ из замка отправляться на барщину. Бедной вдове полагалось три дня в неделю выделять работника на барские поля. Управляющий распорядился отработать сразу за две недели - надо было на шесть дней оставить свое хозяйство и убирать господский урожай.
Вдова не знала, как ей быть; она извелась от забот и страха перед панами из Находского замка. Со слезами она вымолила отсрочку на неделю. Но теперь уже нельзя было больше откладывать.
- А как сосед Клима? - после минутного тоскливого молчания слабым голосом спросил больной.
- Сегодня тоже на барщине; в субботу он помог нам немного свезти, у него еще свой хлеб на поле.
- Видно, ничего не поделаешь, придется Франтине пойти. Может, погода еще подержится, там и мне авось легче станет, а потом… - но кашель прервал его речь.
Вдова вышла, утирая слезы. На крыльце она столкнулась с сильной, здоровой, темноглазой девушкой. Это была ее дочь, Франтина.
- Пришла с выгона?
- Я уже накормила скотину.
- Дедушка думает, что тебе надо пойти…
- На барщину? - с тоской спросила дочь.
- Что делать, кому-то надо идти; я пойду на свое поле, а Вашек останется с дедом.
Дочь ничего не ответила и, войдя в сени, взяла со старого сундука серп и большой головной платок. Мать завязала хлеба в тряпицу, и Франтина печально пошла, неся узелок в руке.
- Куда идешь, девушка? - раздался вдруг звучный голос.
Франтина остановилась и с удивлением посмотрела на незнакомца. Это был бедно одетый, стройный юноша, державший под мышкой цимбалы.
- На барщину.
- На барщину? А мужчин у вас нет, что ли? Погоди-ка! - Он подошел ближе и спросил хозяйку, почему она не посылает батрака. Вдова в немногих словах рассказала ему обо всем.
Немного подумав, юноша сказал:
- Ничего не поделаешь, придется пойти; я бы пошел за тебя, но ты с матерью сделаешь дома меньше, чем я. Ступай, я вам скошу овес, а если успею, то и уберу.
Обе женщины с удивлением посмотрели на незнакомца.
- Но мне нечем заплатить, - сказала женщина.
- Ну, кусок-то хлеба по крайней мере найдется, а пока спрячьте эти цимбалы.
- Благослови тебя бог! - от всего сердца благодарили его мать с дочерью.
Девушка, повеселев, отправилась на работу. Солнце всходило.
- А теперь, матушка, быстрее дайте мне, если есть, кусок хлеба, и айда в поле.
Женщина поспешила в избу, а вслед за ней вошел и незнакомец. Положив цимбалы в угол на полку, он подошел к постели, на которой лежал старик. Хозяйка уже успела ему все рассказать. Слабым голосом больной поблагодарил юношу.
- Откуда ты? - спросил он немного погодя.
- Из Батневице.
Мальчик, спавший возле деда, проснулся, протер свои темные, как черника, глаза и с удивлением стал разглядывать незнакомого гостя. Хозяйка принесла хлеба и молока. Юноша с аппетитом принялся за еду. Окончив завтрак, он попросил косу.
- Храни вас бог! - пожелал он старику.
- Бог в помочь и тебе, - со вздохом ответил старик.
- Слушайся дедушку, мальчик, мама вернется в обед. Взяв косу, юноша с крестьянкой пошли в поле.
- Погода хорошая, до полудня можно все скосить.
- А после полудня связать, - добавил юноша, бодро шагая по дорожке, ведущей к полю вдовы, расположенному на косогоре у большого леса.
Глава четвертая
В ЛЕСУ
В тот же день пополудни в лесу, что начинался за полем вдовы, раздались выстрелы, громкие, веселые крики, лай собак и звуки охотничьих рогов. Господа охотились. Покой старого леса был нарушен.
Вдруг послышался шорох раздвигаемого кустарника, росшего на усыпанной сухими иглами и покрытой мхом лесной почве, закачались ветви молодых деревьев, и на поляну выехал всадник на гнедом коне. Остановившись, он поднес ко рту кривой охотничий рог и затрубил, надув щеки. В тенистой чаще раздались веселые звуки фанфар; они слились с шумом леса и исчезли в его тенистой дали. Пришпорив коня, всадник мгновенно исчез в бору. Вскоре раздались голоса, послышались шаги, и на поляне показалась толпа крестьян во главе с егерем находского князя.
Бедно одетые, истощенные крестьяне были вооружены палками и дубинами. Высокий угловатый егерь грубым голосом отдавал краткие приказания загонщикам. У него было красное лицо, на багровой шее выделялись светло-рыжие волосы. Крестьяне по приказанию растянулись цепочкой. Услышав сигнал расставленных напротив ловчих, егерь пронзительно засвистел, и крестьяне, как было условлено, медленно тронулись с места. Вскоре егерь и крестьяне исчезли в лесной чаще. Послышались громкие удары палок по стволам деревьев и крики, которыми они выгоняли зверя для высокопоставленных господ и для их гостей.
Крепостным пришлось бросить уборку урожая на своих полях, чтобы развлекать знать. Некоторые крестьяне охотно отбывали эту повинность вместо барщины, что было легче, чем потеть в жару под угрозой кнута на панских полях, терпя грубые ругательства и понукания. Но большинство загонщиков согнали сюда силой.
Едва загонщики и егерь покинули поляну, как на нее выехал новый всадник. Его красивый, породистый белый конь блистал богатой сбруей. Внешность и одежда всадника указывали на его знатность. Под треуголкой белел модный парик с косой, поверх темного кафтана был повязан красивый пояс, на котором висел дорогой охотничий нож. На ногах - узкие лосины и высокие черные сапоги с серебряными шпорами. Остановившись на поляне, всадник прислушался к шуму охоты и, тронув коня, пустился вниз по узкой лесной тропинке в противоположную сторону. Несколько раз он останавливался, прислушивался и снова двигался вперед, пуская лошадь рысью на прогалинах, пока не очутился на опушке леса.
Перед ним простирался изумрудный луг, со всех сторон окруженный темным лесом; по его опушке, словно серебряные нити в черной вуали, мелькали белые стройные стволы берез. На темном фоне пихт и елей выделялась светлая зелень могучих буков. На противоположной стороне луга стояли рядком, как братья, три старых могучих дуба. В их тени белел красивый шатер.