- С этим я не согласен, отец, - ответил сын. - Почему же курд, у которого нет ни священника ни учителя, знает, как обращаться с людьми? Кто дал ему понять, что человек без оружия похож на слепую курицу, которую всякий без труда зарежет?
- У курда нет ни священника, ни монаха, ни учителя, но у него есть шейх, шейх, хотя и лицо духовное, но и он также носит оружие и с народом своим идет грабить имущество безоружных людей. Никогда он не говорит, что такой поступок - грех. А что проповедуют наши священники?..
Сын молча слушал.
- Во всех этих несчастьях, - продолжал Хачо, - есть одно утешение: сколько бы курды ни воровали нашего добра, как бы ни грабили нас, все же наши амбары полны, а у курда и хлеба нет.
- Знаешь, отец, поговорку: "Вор не может построить себе дом и за то разрушает дома другого". Курд не пашет, не сеет, не жнет и, не имея хлеба, вечно голоден, а потому старается лишить хлеба и армянина, отнимая его силой. Ты не бери в пример наш дом, а подумай, отец, сколько есть армян, обнищавших из-за грабежа курдов.
- Ты прав, сын мой, но не забывай, что этим они нас не уничтожат. Между тем сам курд, как волк, вечно будет голоден. Он вынужден всегда охотиться, а охота ведь не постоянно бывает удачна.
- А по-моему, - ответил сын, - для того, чтобы бороться с волками, нужно иметь волчьи зубы и когти.
IX
Между Эрзерумом и Баязетом, в стороне от единственного караванного пути из Трапезунда в Персию, в ущелье расположены были палатки одного курдского племени. По числу палаток, покрывших большую часть зеленой поляны, можно было заключить, что курдов очень много. Большие табуны лошадей, стада овец и крупного скота паслись на ближайших горах; все это говорило о благосостоянии и богатстве этого племени.
Было уже совсем темно, когда Фаттах-бек со своей свитой приехал от старика Хачо в лагерь, главой которого он был. У некоторых палаток горели еще костры, на них варился ужин или кипятилось молоко; в ночной темноте костры распространяли приятный свет. Когда всадники приблизились к лагерю, сторожевые псы подняли страшный лай, заглушивший таинственную перекличку пастухов, дававших знать о приближении всадников; тогда из отряда бека ответили условными возгласами, и пастухи узнали своих. Бек направил коня к той палатке, где помещался его гость - посланец вали. Это был чиновник, старый опытный турок, прошедший через огонь и воду. Одно время он занимал должность мюдира, но был смещен за чрезмерное взяточничество.
- Долго ты заставил меня ждать, бек, - сказал он, поднявшись с места, когда бек вошел в палатку. - Я хотел распрощаться с тобой сегодня.
- Клянусь головой шейха, ты слишком нетерпелив, - ответил бек с улыбкой; - я удивляюсь, как ты мог терпеть девять месяцев в утробе матери? Мы почти еще не видались, чего же так торопишься? Разве надоела тебе моя кочевка?
- Вовсе нет! Мне очень приятно пользоваться твоим гостеприимством; если когда-либо быть мне в раю (на что я не очень надеюсь), то я желал бы, чтобы этим раем была твоя кочевка. Однако, несмотря на это, я просил бы тебя отпустить меня завтра утром.
- Хорошо, хорошо; знаю я привычку турок: вы любите жить в вонючем городе, валяться с утра до вечера на мягких подушках, пить кофе и курить кальян. Ну что хорошего для вас в горах? По правде говоря, я сам виноват в том, что не сумел занять тебя, как следовало. Что же делать? Охоты ты не любишь. Кататься верхом - тоже, а у нас в горах других развлечений нет.
Мюдир был сладкоречив, как истинный турецкий чиновник.
- Свет, исходящий от твоего лица, выше всякого удовольствия, я счастлив, что удостоился чести видеть тебя. Но подумай, бек, что твой слуга - человек подневольный и не может располагать своим временем. Вали назначил мне десять дней на поездку. Просрочить я не могу.
- Я напишу ему, что задержал тебя; ты ведь знаешь, как он уважает мое слово.
- Это мне известно: вали очень любит тебя и твое слово ценит, как жемчуг. Он говорит всем, что у султана нет слуги храбрее Фаттах-бека и что ты представлен к ордену Меджидиэ первой степени.
Бек презрительно улыбнулся и ответил:
- Для меня ордена не имеют никакого значения; это украшение для женщин.
- Что же ты любишь?
- Я люблю меджидиэ золотом.
- Будет и это, бек. Вали особенно внимателен к тебе. Он назначил тебе жалованье, которое ты получишь от казны как начальник этого участка и блюститель порядка этого края. Он же принял твою просьбу об упразднении здесь должностей мюдира и каймакама, и передал их тебе. Словом, чего бы ты ни просил, он ни разу еще не оставлял твоей просьбы без внимания.
- Я всегда благодарен вали, - ответил бек.
Во время этой беседы слуги бека, расположившись вокруг палатки, болтали. Каждый рассказывал о своих подвигах: кто сколько убил людей, в каких разбоях участвовал, сколько похитил женщин и т. д.
- Осман угнал за свою жизнь столько овец, сколько у него волос на голове, - говорил Омар.
- А ты, Омар, тоже хорош, - отвечал Осман: - сколько я угнал овец, столько же ты похитил армянок.
- Шабан не любит армянок, - вмешался другой, - говорит, они плаксивые.
- Это правда, - подтвердил Шабан, - у этих баб сердце хрупкое, как стекло. Но у наших женщин, клянусь богом, каменные сердца; брось их хоть в волчьи когти - не заплачут. Терпеть не могу, когда женщина плачет.
- А хуже всего то, - перебил их пожилой курд - что эти неверные никогда не изменяют своей проклятой вере. Вы же знаете, что у меня целых три, и хотя я бью их очень редко, все же вижу, как они молятся тайком. Но есть у них одно достоинство: все они хорошие хозяйки и работницы, работают как волы и не спят так много, как наши женщины.
- А какие милые невестки у этого старого Хачо! - с особенным восторгом заговорил молодой курд, - не будь старик другом нашего бека, непременно похитил бы одну из них.
Разговор слуг был прерван лаем собак, вслед за которым послышались голоса пастухов. Некоторые из слуг схватились за оружие и побежали туда, откуда доносились голоса. В темноте послышались вопли: "Ради бога, ведите нас к беку, мы имеем к нему просьбу…" Несчастные с трудом были спасены от собак подоспевшими сторожами (опасно проходить мимо кочевки курдов в ночное время: нередко достается прохожим от острой пики огорожа).
Пришедших было несколько человек. Их повели к палатке, где сидел бек с гостем. При свете фонарей, висевших перед палаткой, стало видно, что это купцы и перевозчики грузов. У одного была разбита голова, у другого - рука, третий был ранен в бок, раны были перевязаны кое-как, из них сочилась кровь. Услышав шум, бек позвал одного из слуг и спросил:
- Что случилось?
- Явилось к тебе несколько купцов с просьбой, говорят, что ограбили их караван.
Веселое лицо бека приняло выражение недовольства, но он велел позвать просителей.
- Странно, - обратился он к мюдиру, - никогда ничего подобного не случалось на моей земле; каким образом ограбили их?
Бек имел привычку называть ту местность, на которой кочевало его племя, своей землей, хотя ни одна пядь земли курдам не принадлежала, и сами они, как бродячие цыгане, кочевали с места на место.
- Разбой везде случается, - ответил мюдир спокойным тоном, - нет страны, где не было бы разбойников; даже на небе и то появились дьяволы. У нас в Эрзеруме не проходит дня, чтобы не поступило несколько жалоб к вали.
Воодушевленный словами мюдира, бек сказал:
- Уверяю тебя, мюдир, клянусь головой шейха, что я храню вверенный мне край так, что без моего ведома и птица не пролетит по моей земле. Удивляюсь, какой сатана мог ограбить этих несчастных.
В палатку вошли раненые купцы. Один из них, раненный легко, прошел к беку.
- Пришли целовать следы твоих ног, милостивый бек, мы признаем бога на небе и тебя на земле. Во имя пророка помоги нам. Мы бедные купцы, у нас отняли все, многих товарищей убили, остальных, видишь, сами недолго проживут и они. Ничего у нас не осталось, все [потеряли].
Раненые не могли стоять на ногах, одни сели, а другие еле держались.
- Где вас ограбили? - спросил бек.
- Недалеко от этих гор. Напали на нас и, угнав караван в глухое ущелье, связали и бросили нас в глубокий овраг. А сами раскрыли тюки и взяли все, что было ценного.
- В котором часу это случилось?
- В полдень. До вечера мы оставались связанными, наконец, бог сжалился над нами: одному из наших удалось освободиться от веревок, и мы были спасены, а не то умерли бы с голоду и сделались добычей зверей.
- Откуда вы, и куда шел караван?
- Слуги твои из Персии. Мы приняли груз из Трапезунда, куда прибыл наш товар из Константинополя. От Эрзерума прошли благополучно и направились через Баязет в Персию, но вот тут настигло нас несчастие. Караван наш был нагружен дорогим товаром, но все хорошее унесли, а остальное сожгли.
- Клянусь головой шейха, первый раз слышу о таком безобразии, - обратился бек к мюдиру, который с любопытством слушал рассказ купца.
- Вы не могли узнать разбойников? - спросил мюдир, вмешиваясь в допрос.
- Как можно было узнать, если все они были в масках, виднелись одни глаза. Когда поймали нас, сейчас же завязали нам глаза, потом уже начали вскрывать тюки, мы успели только заметить, что это были курды.
- Много их было? - спросил мюдир.
- Около пятидесяти.
- Куда они направились?
- Мы не видели. Я же сказал, что глаза у нас были завязаны, и мы связанные лежали в овраге.
- Довольно! - закричал бек сердито, прервав допрос мюдира. - Я понял. - Затем он обратился к купцам: