Как ты можешь сам убедиться, если посмотришь на его изящные руки, нежную кожу и зеленые глаза, он происходит из знатного иценского рода. Мальчик обучен верховой езде, плаванию; он отлично стреляет из лука и, веришь ли, даже может читать, писать и немного говорить на ломаном латинском. Мне сказали, что ты непременно купишь его и дашь за него больше, чем я получил бы на невольничьем рынке.
Я удивленно спросил:
— Кто же тебе мог сказать такое? У меня и без него хватает рабов. Они делают жизнь мою невыносимой и посягают на такие мои богатства, как уединение и свобода.
— Некто Пьетро, иценский врачеватель, находящийся на службе у Рима, увидел мальчика в Лондинии и сразу назвал мне твое имя, — отвечал работорговец. — Он уверял меня, что ты заплатишь за этого ицена самую высокую цену. Но разве можно верить бритту! Ну-ка, покажи свою книгу!
И работорговец дал мальчику подзатыльник. Юный бритт вынул из-за пояса изодранную и грязную книжку халдейских толкований снов. Я тотчас узнал ее; мурашки побежали у меня по спине.
— Твою мать звали Лугунда? — спросил я, хотя и так был совершенно в этом уверен.
Само имя Пьетро убедило меня, что передо мной стоит мой сын. Я хотел немедленно обнять его и признать своим родственником, хотя рядом и не было ни одного свидетеля, но мальчик принялся бить меня кулаками и даже укусил в щеку. Работорговец схватился за бич.
— Не трогай его, — быстро сказал я. — Я покупаю мальчика. Называй свою цену.
Работорговец внимательно посмотрел на меня, вновь пожаловался на издержки и убытки и, притворно вздохнув, объявил:
— Что ж, я уступлю его тебе всего лишь за сто золотых. Ведь он пока еще совсем дикий.
Десять тысяч сестерциев были неслыханной ценой за подростка: на рынке молодая соблазнительная рабыня стоила несколько золотых. Но мне это было безразлично — в случае необходимости я выложил бы и больше. Однако следовало поразмыслить. Я сел, разглядывая сына. Работорговца мое молчание взволновало. Он принялся расхваливать свой товар и заявил, что в Риме немало богачей, изучающих быт и нравы Востока, а мальчик достиг самого подходящего возраста. И все же он снизил цену — сначала до девяноста, а потом и до восьмидесяти золотых.
Я же думал о том, как бы совершить сделку таким образом, чтобы сын мой не сделался при этом рабом. Законная покупка оформлялась судебным писцом, и я обязан был пометить раба клеймом«MM» — моими инициалами. Правда, мальчика можно было выпустить на свободу, но в этом случае он навсегда лишился бы права стать римским гражданином.
Наконец я сказал:
— Наверное, я сделаю из него возничего колесницы. Пьетро, которого ты мне назвал, действительно был моим другом, когда я служил в Британии военным трибуном. Я полагаюсь на его рекомендации. Не мог бы ты дать мне письменное подтверждение, что Пьетро как опекун мальчика поручил тебе доставить его ко мне, чтобы я сам взял над ним опекунство?
Работорговец заговорщически подмигнул мне:
— Мне платить за него налог, не тебе. Я никак не могу уступить мальчика дешевле.
Я почесал голову. Дело запутывалось. Нас могли заподозрить в том, что мы пытаемся уклониться от уплаты налогов, которыми облагается работорговля. Но я был зятем префекта города [6] , и все же я нашел выход.
Я надел тогу, и мы втроем отправились в храм Меркурия. Среди многих бездельников, слонявшихся вокруг него, я увидел одного римского гражданина, давно изгнанного из сословия всадников. За солидное вознаграждение он согласился присягнуть как второй свидетель. Таким образом, мы смогли составить акт и заверить его двумя свидетельскими подписями.
Этот акт удостоверял, что мальчик был свободно рожденным бриттом, сыном Итуна и Лугунды, убитых за симпатии к Риму.