Новелла 17
Государь Александр Александрович
и его близкие
В момент вступления на престол Александру III шел тридцать седьмой год. С того времени, как умер его старший брат Николай и Александр стал наследником престола, его занятия и вся жизнь сильно изменились. С 1865 года его целенаправленно готовили к предстоящей миссии, ожидавшей цесаревича после смерти отца, - стать самодержцем, сосредоточив в своих руках все нити управления огромной империей.
Воспитанием Александра главным образом занимались три человека: профессор-правовед Московского университета Константин Петрович Победоносцев, его коллега профессор-экономист Чивилев и главный воспитатель, названный "попечителем", генерал-адъютант граф Борис Алексеевич Перовский. Цесаревич прослушал курсы политических наук и правоведения в объеме университета, что позволило ему не выглядеть одиозно в должности канцлера Гельсингфорсского университета.
Хорошая военная подготовка, соответствующая программе Академии Генерального штаба, делала его профессионалом, когда он занимал различные армейские должности - от командира полка до атамана казачьих войск и командующего Петербургским военным округом.
А то, что ему довелось участвовать в русско-турецкой войне 1877–1878 годов, придавало новому императору заслуженный авторитет боевого генерала. В исторической литературе, в публицистике и в беллетристике широко бытует мнение, что Александр III был не более чем солдафон, невежа и обскурант. Такого рода характеристики исходили от тех редких интеллектуалов-прогрессистов, которые, оказавшись в ближайшем окружении императора, встречали противодействие их собственным концепциям и взглядам. С. Ю. Витте, выдающийся финансист, дипломат и политик, хорошо знавший Александра III, отзывался о нем так: "Император Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования; по наружности - походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошел бы костюм: полушубок, поддевка и лапти; и тем не менее он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно, импонировал, и если бы не знали, что он император и он бы вошел в комнату в каком угодно костюме - несомненно, все бы обратили на него внимание. Фигура императора была очень импозантна: он не был красив, по манерам был, скорее, более или менее Медвежатый; был очень большого роста, причем при всей своей комплекции он не был особенно силен или мускулист, а скорее, был несколько толст и жирен". В этой характеристике не все справедливо. О полученном им образовании нельзя сказать: "ниже среднего", а что касается того, что "он не был особенно силен", то это уже совершеннейшая ложь: Александр пальцами гнул монеты и легко ломал подковы. Это был настоящий русский богатырь, который, хорошо зная свои качества, не только не скрывал их, но, напротив, при случае, бывало, и проявлял. Александр III при всем этом был глубоко русским человеком, у которого любовь ко всему отечественному - в изначальном смысле слова: от "отцов" и "Отчизны" - переходила в откровенный национализм.
Александр немедленно распорядился упростить военную форму и сделать ее более удобной. В этом смысле он действовал в духе Потемкина и Суворова.
Но была здесь и другая сторона - форма стала национальной. Всех военнослужащих переодели в полукафтаны и шаровары, перепоясав их цветными кушаками и надев на головы барашковые шапки. Прежде всех были переодеты генералы свиты. Когда после введения этого новшества состоялся первый придворный прием, то только один из генералов свиты - необычайно спесивый, заносчивый и очень недалекий князь Барятинский, командир Преображенского полка, болезненно гордившийся полковым мундиром и своей принадлежностью к славному аристократическому братству офицеров лейб-гвардии, - нарушил приказ и явился на прием в прежнем мундире.
Когда же министр двора сделал ему в связи с этим замечание, князь ответил, что мужицкой формы он носить не станет. Этот ответ был равнозначен отставке, и князю пришлось донашивать свой старый мундир в Париже, но уже частным человеком.
Не только лощеных генералов свиты и камергеров двора настораживали эти внезапные и резкие перемены. Даже такой прогрессист и либерал, каким был известный судебный деятель А. Ф. Кони, поразился, увидев на Александре III при посещении его в Гатчине русскую рубашку с вышитым на рукавах цветным узором.
Другой характерной чертой нового царя была его бережливость, доходящая до предела. Он носил одежду - брюки, тужурку, пальто, полушубок, сапоги - до тех пор, пока они не начинали разваливаться. И тогда царь чинил и латал их до последней возможности, причем и изначально это были самые простые вещи: сапоги не офицерские, а солдатские, тужурка не из тонкого сукна, рубашки из ивановского холста. И жить он стал не в прежних апартаментах Зимнего дворца, а в маленьких комнатках дворца в Гатчине, где до него жили слуги. Новый император навел строгую экономию во всех отраслях государственного управления, особенно сильно урезав расходы дворцового ведомства. Он сильно сократил штат министерства двора, уменьшил число слуг и ввел строгий надзор за расходованием денег и в своей семье и в семьях великих князей.
Александр III запретил закупку для своего стола заграничных вин, заменив их крымскими и кавказскими, а число балов ограничил четырьмя в год.
Летом царская семья жила в Петергофе, занимая маленький дворец Александрию и лишь однажды в сезон - 22 июля - праздновала день тезоименитства Марии Федоровны. В Александрии, как и в Гатчине, жизнь царя и царицы проходила в непрерывных трудах и заботах, и только после окончания лагерного сбора в Красном Селе, завершавшегося большим парадом, раздачей наград и производством в офицеры, семья уезжала в финские шхеры, где и ждал их всех настоящий отдых.
Министры могли приезжать сюда в самых исключительных случаях, а государственные бумаги привозили и увозили фельдъегеря.
Здесь, среди живописной полудикой природы, в лабиринтах многочисленных островов и каналов, освобожденная от уз дворцового этикета августейшая фамилия ощущала себя обыкновенной счастливой и здоровой семьей, посвящая большую часть времени длительным прогулкам, рыбалке, катанию на лодках.
Иногда семья вместо отдыха в шхерах уезжала в Польшу, в Ловичское княжество, и там с азартом предавалась охотничьим забавам, особенно охоте на оленей, а завершался отпуск чаще всего поездкой в Данию, в замок Бернсторф - родовой замок Дагмары, где часто собирались со всей Европы ее коронованные сородичи.
Сколько желчи вылито было недоброжелателями Александра в связи с его мужиковатостью, неотесанностью, совершенно не царской простотой в быту, выдаваемой ими за скаредность! Сколько стрел было выпущено левыми журналистами и писателями-эмигрантами по поводу его тупости и невосприимчивости к искусству! А он чаще, чем кто-либо, бывал в опере, очень хорошо музицировал, а на тромбоне играл столь искусно, что был солистом в дворцовых квартетах.
В 1869 году у цесаревича начал собираться маленький оркестр медных духовых инструментов, в который входил он сам и еще восемь музыкантов - офицеров гвардии. С течением времени кружок разросся и в 1881 году превратился в "Общество любителей духовой музыки". Было бы преувеличением утверждать, что там играли музыканты высокого класса, но репертуар был разнообразен, и оркестранты становились год от года все более искусными.
Александр, еще в бытность цесаревичем, стал одним из основателей Русского исторического общества, под его покровительством находился Исторический музей в Москве.
Серьезное увлечение искусством началось у цесаревича с осмотра дворцов и музеев Копенгагена. Приезжая туда к тестю и теще, цесаревич вместе с Марией Федоровной обходил стекольные заводы, фабрики по производству фаянса и фарфора, мастерские ювелиров, приобретая лучшее образцы производимых там изделий, а затем и старинную мебель, гобелены и самый разнообразный антиквариат. Наконец, наступила очередь картин. Здесь, вопреки канонам он ста приобретать полотна современных художников, а о школе старых мастеров сказал однажды: "Я должен ее любить, ибо все признают старых мастеров великими, но собственного влечения не имею". Впрочем, в дальнейшем отношение Александра III к старым мастерам переменилось, и он приобретал картины Бларамбёрга, Ватто и других.
Вскоре в Аничковом дворце Александр отвел два зала под музей. В нем демонстрировались приобретенные им раритеты и коллекция редкостей, купленная у писателя Дмитрия Васильевича Григоровича, автора прославленных повестей - "Деревня" и "Антон Горемыка". Григорович был не только писателем, но и незаурядным художником и выдающимся знатоком искусств и потому занимал пост секретаря Общества поощрения художеств и читал лекции по истории искусства цесаревне Марии Федоровне, на коих нередко оказывался и цесаревич.
В Царскосельском дверце Александр разместил коллекцию картин русских художников 20 - 50-х годов XIX века: там были полотна Брюллова, Басина, Сверчкова, Боголюбова, Боровиковского, скульптуры Клодта и многих иных живописцев и ваятелей.
В заграничных путешествиях Александр постоянно пополнял свои коллекции. Во время поездки в Париж он принял от русских художников, в то время находившихся там, звание "Почетного попечителя" созданного ими Общества взаимной помощи, размещавшегося в доме барона Горация Осиповича Гинцбурга - выдающегося российского финансиста, богача и мецената, щедро покровительствовавшего людям искусства.