Облачившись, протоиерей начал службу, но, когда должен был подключиться тенор-причетник, вдруг услышал отец Василий вместо того незнакомый бас. Протоиерей до того растерялся и оторопел, что забыл порядок службы и умолк. И тогда Николай, большой знаток не только военной, но и церковной службы, повел сам, а отец Василий и причетник, перед тем совсем лишившийся голоса, потянули вслед за царем, и служба благополучно дошла до конца.
На другое утро перед отъездом из Чембара император принял предводителя дворянства, городничего, врача Цвернера, отца Василия, причетника, городского голову и исправника.
Когда все они собрались в классе, который был превращен в рекреацию перед спальней государя, чембарский уездный предводитель Яков Подладчиков наипочтительнейше попросил у государя позволения представить ему собравшихся для прощания дворян - первых людей города и уезда. Потом рассказывали, что, милостиво выслушав предводителя, Николай в ответ улыбнулся, открыто и сердечно, и благородное чембарское дворянство столь же радостно заулыбалось, полагая великой милостью и честью для себя всеконечное благорасположение государя.
И тогда предводитель, гордый и радостный, сказал:
- Ваше императорское величество! По случаю благополучного избавления вашего императорского величества от болезни, позвольте мне поздравить ваше императорское величество с исцелением от постигшего вас недуга. - И низко наклонил голову. В глубоком поклоне застыли и все присутствующие.
Затем предводитель добавил:
- Позвольте, ваше императорское величество, представить верноподданных дворян Чембарского уезда, - и хотел уже представить первого из них, как Николай, все так же ласково улыбаясь, сказал:
- Благодарю вас, но этого делать не следует, я и так прекрасно знаю всех этих господ.
Радостное недоумение отразилось на лицах чембарских дворян: "Как! Государь знает каждого из нас! Вот что значит верная служба Отечеству!"
И, желая рассеять недоумение некоторых, а заодно подтвердить и только что сказанное, Николай произнес:
- Перед отъездом к вам, господа, меня со всеми вами познакомил господин Гоголь.
Никто, разумеется, не спросил: "А кто таков этот господин Гоголь?" Но тут же смекнули, что, по-видимому, это какой-нибудь новый статс-секретарь или же генерал-адъютант его величества.
И все же, прощаясь, государь поблагодарил их за гостеприимство и покой и пожаловал: лекарю Цвернеру - подарок в 2000 рублей да ему же деньгами - 3000, а прочим - от 500 рублей до 1000. Передав также на местную больницу и училище по 5000 и на постройку храма еще 1000, государь сел в коляску и поехал дальше, а следом за ним потянулся длинный хвост колясок и дрожек всех тех, кто имел хоть малейшую причастность к этой истории.
…А потом в здании училища, где выздоравливал государь император, была устроена домовая церковь "для отправления в оной во все торжественные и праздничные дни службы и молебствия о вожделенном здравии всемилостивейшего государя и всего августейшего Дома". А училище перешло в каменный двухэтажный дом, пожертвованный купцом 1-й гильдии Хлюпиным.
Теперь домовой церкви в том доме нет, а приезжим и туристам рассказывают лишь о том, что с 1822 по 1824-й год учился в нем "неистовый Виссарион", тогда еще отрок, а потом - революционный демократ В. Г. Белинский, а инспектировал училище в те же самые годы Иван Иванович Лажечников, автор известного романа "Ледяной дом".
Новелла 18
Царь, поэт и жена поэта
С трепетом в сердце автор берется за эту новеллу, ибо она будет касаться вечного сюжета пушкинистики - мнимых и подлинных отношений Николая I с женой Александра Сергеевича Пушкина.
Начнем с того, что: "служащего в Министерстве иностранных дел титулярного советника Александра Пушкина всемилостивейше пожаловали в звание камер-юнкера двора нашего. 31 декабря 1833 года".
Поэт разгневан был этим назначением, считая его неприличным. Но формально все было совершенно точно: чин титулярного советника по "Табели о рангах" относился к IX классу и точно к тому же IX классу относилось придворное звание "камер-юнкер". Речь ведь шла о присвоении звания камер-юнкера не великому поэту Пушкину, а титулярному советнику Пушкину, ибо поэты никогда в "Табели о рангах" не значились.
Зато Натали была в восторге, потому что это открывало ей доступ ко двору и к царским балам.
Уже в январе 1834 года Пушкина была представлена двору, и представление ее прошло с огромным успехом. А вслед за тем она стала и гостьей узкого придворного кружка, собиравшегося в Аничковом дворце. Вот что писал об этом избранном обществе барон М. А. Корф: "Император Николай был вообще очень веселого и живого нрава, а в тесном кругу даже и шаловлив… На эти вечера приглашалось особенно привилегированное общество, которое называли в свете "Аничковским обществом" и которого состав, определявшийся не столько лестницею служебной иерархии, сколько приближенностью к царственной семье, очень редко изменялся. В этом кругу оканчивалась обыкновенно масленица, и на прощанье с нею в прощеный день завтракали, плясали, обедали и потом опять плясали. В продолжение многих лет принимал участие в танцах и сам государь, которого любимыми дамами были: Бутурлина, урожденная Комбурлей, княгиня Долгорукая, урожденная графиня Апраксина и позже жена поэта Пушкина, урожденная Гончарова".
Далее Корф сообщает, что проводы масленицы начинались около часа дня и продолжались далеко за полночь. О непринужденности отношений свидетельствовал хотя бы такой факт: Корф пишет, что однажды, а именно в масленицу 1839 года, после двух часов ночи, уже после конца танцев, Николай предложил посадить всех дам на стулья, а кавалерам сесть возле своих дам на пол и сам первый подал пример. При исполнении фигуры, в которой одна пара пробегает над всеми наклонившимися кавалерами, государь присел особенно низко, говоря, что научен опытом, потому что с него таким образом сбили уже однажды тупей. Здесь кстати заметить, что император Николай рано стал терять волосы и потому долго носил тупей, который снял в последние только годы своей жизни.
И хотя Наталья Николаевна вернулась в Петербург в начале ноября 1838 года, на проводах масленицы в 1839 году ее еще не было - она вдовела, вела замкнутый образ жизни и в Аничковом не была. Однако подобные игры бывали там и раньше.
Возвратимся теперь в год 1834-й. Наталья Николаевна увлеклась балами столь сильно, что на масленице 1834 года, после очередного дворцового бала, из-за чрезмерного пристрастия к танцам у нее случился выкидыш. Лишь через девять месяцев Пушкины еще раз оказались на дворцовом празднике, на сей раз - в Аничковом. И после этого вновь Натали стала много выезжать и танцевать ежедневно.
А когда в мае 1835 года у Пушкиных родился второй сын, мать хотела назвать его Николаем, на что пушкинисты тоже обращали внимание, но отец предоставил ей выбор между Гаврилой и Григорием - по именам своих предков, казненных в Смутное время. Наталья Николаевна согласилась и предпочла наречь сына Григорием.
В 1834 году произошло знакомство Пушкиной с Дантесом.
Вместе с тем уместным представляется привести здесь безотносительно к только что сказанному воспоминания А. П. Араповой - дочери Натальи Николаевны от генерала П. П. Ланского, за которым вдова поэта была замужем вторым браком.
А. П. Арапова писала: "Года протекали. Время ли отозвалось пресыщением порывов сильной страсти или частые беременности вызывали некоторое охлаждение в чувствах Александра Сергеевича, но чутким сердцем жена следила, как с каждым днем ее значение стушевывалось в его кипучей жизни… Пушкин только с зарей возвращался домой, проводя ночи то за картами, то в веселых кутежах в обществе женщин известной категории. Сам ревнивый до безумия, он даже мысленно не останавливался на сердечной тоске, испытываемой тщетно ожидавшей его женою, и часто, смеясь, посвящал ее в свои любовные похождения". К тому же именно в это время Пушкин стал по-крупному играть в карты, и часто - неудачно.
Наталья Николаевна, не перенося одиночества, большинство времени стала отдавать нарядам, выездам и балам, тем более что ее слава одной из красивейших женщин России продолжала кружить ей голову. А именно в это время особенно обострилось финансовое положение поэта. Забегая немного вперед, скажем, что после его неожиданной смерти была учреждена опека над детьми и имуществом, и было уплачено по 50 счетам около 120 000 рублей. Оказалось, что Пушкин был должен даже собственному камердинеру, что он заложил ростовщику Шишкину вещи Натальи Николаевны, серебро ее сестры Александры, 30 фунтов серебра своего друга С. А. Соболевского.
Меж тем расходы в доме не уменьшались, Натали блистала по-прежнему, а на балы, тем более царские, надобно было являться одетой по последней моде, и все это: стремление к роскоши, угасающее внимание мужа, утрированно-болезненная восторженность Дантеса и его приемного отца барона Геккерна - создало тот психологический климат, которым искусно воспользовались недоброжелатели поэта, ловко играя на струнах его всесокрушающей, головокружительной ревности, и буквально засыпали его градом пасквилей, содержащих самые гнусные и омерзительные намеки.