- Здорово, ешкин кот!
Директорская "Волга" стояла у забора в воротах, видно, собиралась въехать, да встала, не успела.
Чуприянов улыбнулся. В "Волге", рядом с шофером, сидел еще кто-то, кого Егорка не знал, - плотный широкоплечий мужчина с чуть помятым лицом.
- Здравия желаем, - Олеша снял шапку.
- Здоров! - кивнул Чуприянов.
- Здрассте… - Егорка стоял как вкопанный.
Чуприянов построил дачу на отшибе, в лесу. Кто ж знал, что пройдет лет пять-семь и красноярский "Шинник", завод со связями, заберет этот лес под дачи?..
- Аза осинку, мисюк, можно и по физни получить, - прищурился Чуприянов. - Веришь?..
- Так деревяшки ж нет… - удивился Егорка, - еще ж в пятницу вся деревяшка вышла… А эта и на полати пойдет - любо! Осинка-то мохнорылая, Михалыч… не осинка, а меруха, все равно ж рухнет…
- Тебе, брат, можно быть дураком… это грех, конечно, но не страшный, - Чуприянов протянул ему руку, потом также, за руку, поздоровался с Олешей, - но уж меня ты не срами, слышишь? Еще раз увижу тебя с контрабандой, так сразу Гринпису и сдам, такую жопию получишь - мало не покажется…
- Так его ж пристрелили вроде… - опешил Егорка.
- Пристрелили, блядоебина, Грингаута, начальника милиции… и не пристрелили, а погиб он… смертью храбрых, - усек? А это - Гринпис, это для тебя похуже будет, чем милиция, точно тебе говорю…
Подполковник Грингаут, начальник местного ОВД, погиб в неравной схватке с браконьерами: поехал на "стрелку" за долей, а получил из кустов две пули в лоб.
Человек в "Волге" тихо засмеялся - так, будто он сам стеснялся сейчас своего смеха.
- Вот, ешкин кот, работнички… И на хренища мне такие?.. Ну и как же здесь быть, Николай Яковлевич?
Чуприянов то ли шутил, то ли действительно извинялся, как умел, перед московским гостем.
- Но в лесу эта осинка и впрямь, Иван Михайлович, никому не нужна, вот мужики и стараются, чтоб не сгнила на корню…
- Все равно засопливлю, - Чуприянов упрямо мотнул головой. - Непорядок делают. Здесь все я решаю, я один - когда команды нет, а осинка - уже срублена, это называется бардак… Свой стакан не получат.
- Ну, это жестоко, - опять засмеялся тот, кого назвали Николай Яковлевич.
- Очень жестко, - подтвердил Олеша.
- Осину, мудан, кукурузь обратно в лес, - приказал Чуприянов, открывая "Волгу". - На сегодня есть работа?
- Как не быть, есть…
Егорка только сейчас, кажется, понял, что его - взгрели.
- Вот и давайте, - Чуприянов хлопнул дверцей машины. - А опосля - поговорим.
"Волга" медленно въехала в ворота усадьбы.
Чуприяновский дом был очень похож на старый, купеческий: крепкий, сибирский, огромный. Такой дом лет сто простоит и хуже - не станет, потому что хозяева, сразу видно, уважают дом, в котором они живут.
- Значит, Ельцин так и не понял, что Россия - крестьянская страна… - Чуприянов снял шапку, расстегнул дубленку и спокойно, не торопясь, продолжал прерванный, видимо, разговор.
В нем была глубокая основательность, в этом директоре, - такие люди сразу вызывают уважение.
- Кто его знает, что он понял, что нет… Иван Михайлович, он же ускользающий человек… этот Ельцин. Как и Михаил Сергеевич… кстати, - они ведь похожи, между прочим. Помню, в Тольятти… Горбачев торжественно объявил, что в двухтысячном году Советский Союз создаст лучший в мире автомобиль. "Это как, Михаил Сергеевич? - спрашиваю. - Откуда он возьмется, лучший-то?!" - "А, Микола, отстань: политик без популизма это не политик!"
Вот дословно… я запомнил. Знаете его любимое выражение? Информация - мать интуиции… - любимые его слова. Так-то вот, Иван Михайлович…
Они прошли в гостиную и сразу сели за стол.
Чуприянов слушал очень внимательно.
- Но, с другой стороны, Николай Яковлевич, ведь это мы с вами построили лучшие в мире ракеты!.. Да им износа нет!
Чуприянов располагал к себе, видно, что мужик-то открытый.
- Сталин заставил работать на ВПК всю страну, - усмехнулся Николай Яковлевич. - Каждый день Сталин готовился к войне - и не напрасно! Другое дело, что, как все самоуверенные восточные люди, он совершал страшные глупости, отсюда и катастрофа сорок первого года. Но именно потому, что все силы этой страны исторически были брошены на ВПК, силы и деньги, у нас ничего не оставалось на электронику, холодильники, пищевку, ботинки и т. д. А все ракеты, все до одной, проектировались, между прочим, как военные, мы же летали на военных ракетах, талантливо переделанных из ФАУ, весь космос у нас был военный, только ребята, космонавты, стесняются об этом говорить, о многом и сами не знают…
В доме топилась большая-большая печь. Стол был накрыт на двоих, у печки хлопотала стройная, но совсем некрасивая девочка.
- Катя, моя дочь, - потеплел Чуприянов. - Знакомься, Катюха: академик Петраков. Из Москвы. Слышала о таком?
- Николай Яковлевич, - сказал Петраков, протягивая руку.
Смущаясь, девчонка тоже протянула руку.
- А клюква где? - Чуприянов по-хозяйски оглядел стол.
- Где ж ей быть, па, если ж не в холодильнике?
По улыбке, вдруг осветившей ее лицо, Петраков понял, что Катя ужасно любит отца.
"Клюквой" оказалась водка, настоянная на ягодах.
- А вот, возвращаясь к Горбачеву, другой пример, - помедлил Петраков. - Ему хотелось поговорить, обед обещал быть знатным, не спешным, во дворе, на костре, рядом с огромной белой собакой, но мирно спавшей, впрочем, варилась (в ведре из нержавейки) уха. Рыба лежала здесь же, на столике, в твердом марлевом кульке, то есть рыбу еще даже не кидали. - Восемьдесят шестой, Иван Михайлович, Целиноград. Доказываем Горбачеву: если хлеб у нас - двенадцать копеек батон, да пусть даже и восемнадцать, нет разницы, селянину выгодно кормить скотину исключительно хлебом, потому что силос и комбикорма у нас ровно в два раза дороже. Но хлеб-то мы каждый год закупали в Канаде! До того докатилась страна, что на зерно уходил (по году) миллиард долларов! Яковлев, помню, Александр Николаевич, вписал в доклад Горбачеву небольшой абзац: цены на хлеб надо поднять на семь копеек за булку!
Михаил Сергеевич выступает, народ его приветствует, говорит, как всегда, - много, долго. Про семь копеек - ни гу-гу. Исчез абзац Яковлева, как корова слизала!
Мы - тут же к Горбачеву: как же так, Михаил Сергеевич?! Народ в деревнях скотину хлебом кормит, а мы - миллиард за зерно!
Молчит Горбачев, глаза отвел, нас вроде как не слышит. И вдруг - Раиса Максимовна… а она ведь не говорила, она как бы выпевала слова: А-лександр Николаевич, Нико-о-лай Яковлевич… не может же Михаил Сергеевич войти в историю… как Генеральный секретарь, который повысил цены на хлеб…
- Во баба! - вырвалось у Чуприянова. - Ну что, понеслись?.. - он разлил водку. - Я приказал Катюшке всегда на закуску подавать горячую картошку, чтоб помнил народ, кто мы и откуда, из каких земель родом…
Чуприянов улыбнулся - широко, по-русски…
- Картошка - великолепно, - согласился Петраков. Он любил поесть, это чувствовалось. - Картошка это всегда хорошо, я вот без настоящих драников жить не могу… Ваше здоровье, Иван Михайлович!
- Ваше! - с улыбкой откликнулся Чуприянов.
"Клюква" прошла божественно.
Катя действительно принесла тарелку с дымящейся картошкой, посыпанной какой-то травкой, правда сухой.
- Мы сейчас, когда пить садимся, такое ощущение, что у нас поминки… - вдруг тихо сказал Чуприянов. - Я своих, красноярских, имею в виду. Сашу Кузнецова, героя Соцтруда, Гуполова - ракетчика… Коллег, Николай Яковлевич. Руководящий состав. Мы ведь всю жизнь знаем друг друга, знаем цену друг другу… и пьем - молча, особенно поначалу, все слова-то у нас уже сказаны, точка…
- А с кооперативов все и пошло… - Петраков поправил очки с толстыми-толстыми стеклами. - Страну-то… а, Иван Михайлович, дорогой мой человек, разве не директора развалили… - вот что вы скажете? Самый вороватый народ оказался, директора! Хуже Егорки… - верно?
- У меня кооперативов не было, - тяжело вздохнул Чуприянов.
Они, видно, хорошо поговорили еще дорогой, проверяя - друг на друге - свое ощущение времени. Чуприянов был в Красноярске на экономической конференции, пустое дело, кстати говоря, эти конференции, толка в них нет, Чуприянов остался в Красноярске на ночь, а утром, за завтраком, пригласил Петракова в гости: самолет в Москву поздно вечером, программа у делегации составлена по-идиотски, весь день - пустой, только посещение (зачем, да?) каких-то спортивных школ.
Академик Российской Академии наук Николай Яковлевич Петраков был прав.
Развал Советского Союза, сначала - полный распад экономики, финансовой системы, а затем - и самой державы, начался с кооперативов.
1988 год для Советского Союза оказался страшнее, чем 1941-й, хотя подлинный масштаб трагедии страны открылся, на самом деле, только сейчас, в 1992-м, когда самого государства давно уже нет.