Царский шатер невозмутимо высился посреди выгнутой песчаной полосы. Рядом плакал и скулил очумелый от непонятного ужаса, потерявший свой собачий рассудок, Тиу. Топыря огромные деревянные рога, легонько покачивал кормой "Апис".
Ни малейших признаков человеческой жизни вокруг не замечалось.
- Каждая малость была на месте, Элеана, всякий пустяк лежал нетронутым. Плащи гребцов около скальной подковы, десяток бронзовых котлов, шатер, постели... Драгоценности покоились в изголовье, никем не тронутые. А людей точно корова языком слизала!
Халк замолчал и отхлебнул глоток вина из плоской серебряной чаши.
- Продолжай, - негромко велела жрица.
- На пентеконтерах обнаружили такую же картину. Полтысячи живых душ растаяли без малейшего следа!
- Кстати, о следах...
- Ничего сколько-нибудь примечательного. Я лично исследовал весь берег. Лишь отпечатки ног - шагали уверенно, спокойно, без поспешности либо сумятицы. Стража протоптала настоящую колею вдоль водной кромки... Но помимо ополоумевшей собаки - никогошеньки!
- Эсон и Поликтор, как бешеные, обогнули остров, глядели, кричали, даже спускали ныряльщиков. Пусто! Пусто, Элеана! Голые скалы - и ни единой пичуги, вот что меня поразило...
- Понимаю, - тихо произнесла верховная жрица. - Дело страшное и доселе неслыханное. Однако надлежит выждать положенный месяц...
Но и через месяц о пропавших не донеслось ни слуху ни духу.
Поправку к закону, внесенную по капризу Аркесия, отменили на веки вечные, остров отрыдал по несчастным повелителям - искренне и притворно, прилежно и горько, на разные лады.
Великий Совет провозгласил Дию местом проклятым и запретным для рыбной ловли, охоты либо поиска раковин-багрянок.
Четыре покинутых пентеконтеры навсегда остались гнить в зачарованной бухте, а песик царицы бесследно исчез, проплакав среди дворцовых коридоров две недели кряду.
Тем и окончилось это загадочное, непостижимое приключение.
Свершив положенные обычаем печальные обряды и воздвигнув на северной оконечности Кидонского мыса мраморный кенотаф, собрание жриц задалось неизбежным вопросом о восшествии на престол новой царской четы - Идоменея и Арсинои...
* * *
Дети незадачливых путешественников приняли горестную весть легче и проще, нежели следовало предполагать.
Аркесий появлялся во дворце от случая к случаю, в промежутках меж непрерывными плаваниями, учениями, битвами, оставаясь для тринадцатилетнего сына и одиннадцатилетней дочери едва ли не чужим, ибо, по сути, ничем, кроме флотских дел, по-настоящему не интересовался. Эгиалея же, правительница усердная и добросовестная, постоянно погруженная в заботы о благосостоянии подданных, проводила дни в бесконечных приемах, разбирательствах, обсуждениях, всецело возложив заботу об отпрысках на придворных дам и вельмож.
Существо непоседливое, одаренное великой живостью и воображением, зачастую капризная и неуемная, Арсиноя сплошь и рядом вызывала у хладнокровной, рассудительной матери изрядный гнев и, случалось, неделями не имела права заходить в ее покои. Девочка чутьем поняла, что царица и она просто принадлежат к разным, с трудом переносящим друг друга, породам, и тем крепче привязалась к своей главной и любимой наставнице Ифтиме, черноволосой красавице, всячески баловавшей царевну, снисходительно взиравшей на любые проделки и проказы, выгораживавшей подопечную при каждом удобном случае.
А суровый, неулыбчивый Идоменей, любимчик и первенец, вообще не был склонен к излишней чувствительности...
Заранее предвкушая день, когда ступит на корабельную палубу и коротким словом стронет с места многие десятки грозных боевых судов, будущий владыка никак не мог заставить себя особо огорчаться исчезновению родителей.
В конце концов, наследовать командование флотом он мог лишь по уходе Аркесия...
- За чем остановка? - полюбопытствовала недавно ставшая первой помощницей Элеаны Алькандра, когда верховная жрица прервала торжественную речь, запнувшись на коротеньком слове "но". - Поженим их, до поры до времени учредим опекунство...
Элеана сердито воззрилась на подопечную:
- Во-первых, не смей прерывать, покуда я не договорила. Во-вторых, очень и очень крепко подозреваю, что все окажется сложнее...
Председательствовать Советом Священной Рощи могла только обладательница изощренного, незаурядного разума. Полностью отвечая этому требованию, тридцатилетняя Элеана уже довольно долго размышляла над вопросом, в голову не приходившим ни единой из женщин, облеченных правом служить Апису и ублажать его.
- Закон требует свершить соитие по заключении брака, в первую ночь, при двух свидетельницах, принадлежащих к жреческому сословию, - молвила она с расстановкой.
Сие незапамятное и нерушимое правило было, вероятно, порождено возникшими когда-то сомнениями в законности престолонаследования. Разумеется, венценосное дитя отнюдь не обязательно зачинали с ходу и немедля; обычай давным-давно приобрел свойство чисто символическое, но повторим: критяне держались традиции с упорством, неслыханным даже в нынешней Великобритании.
Обычай существовал, и блюсти его надлежало неукоснительно.
Элеана выжидающе оглядела собравшихся.
- Разумеется, - сказала Алькандра. - Это общеизвестно.
- Сочтет ли Совет возможным сочетать Арсиною с Идоменеем, а совокупление отложить на два года? - спросила Элеана.
- Зачем?
- Арсиноя, - сказала верховная жрица, - видимо, уже способна к женскому подчинению, однако ради всеобщего блага предпочтительнее выждать.
И, тщательно подбирая фразы, растолковала свою мысль.
Немного поколебавшись, Великий Совет признал доводы Элеаны основательными, и согласился.
* * *
Через минуту она станет царицей!
Настоящей царицей!..
Бык смотрел на Арсиною почти в упор карими, умными глазами, величественно и недвижимо застыв, дыша редко, глубоко и почти бесшумно.
Слегка изогнутые, вызолоченные для столь исключительного случая рога возносились над громадной головой на добрых полтора локтя. Белая, тщательно вымытая шкура лоснилась в лучах утреннего солнца.
Огромный зверь, весивший едва ли не пятнадцать талантов, казалось, понимал торжественность минуты и не обнаруживал ни малейших признаков нетерпения. Оводы и мухи в пределах Священной Рощи не водились. Только жрицы ведали способ отвадить докучливых насекомых, а потому просто предположу, что ароматические курения, беспрестанно возжигаемые в жаровнях, располагавшихся по редкому древесному периметру, содержали травы, гнавшие летучую тварь подобно штормовому ветру.
- Смелее, - шепнула девочке Элеана.
Просияв от радости, Арсиноя шагнула вперед, вскинула руки и обвила вкруг бычьих рогов пышную гирлянду, свитую из белоснежных и розовых лилий.
Животное чуть заметно дрогнуло потревоженным ухом, но не шелохнулось.
Выстроившиеся по обе стороны лужайки жрицы громко и торжественно запели древний гимн, слова которого были уже малопонятны островным жителям: чересчур изменился язык за несчетные столетия.
Элеана прижала скрещенные ладони ко лбу и глубоко поклонилась:
- Мы служим тебе и супругу твоему, о государыня!
Идоменею в этой церемонии отводилась роль относительно скромная: вручить сестре гирлянду, переданную верховной жрицей, и отступить. Раздосадованный мальчик замер чуть поодаль и ревниво следил, как вослед Элеане почтительно сгибаются перед Арсиноей ряды облаченных в белое и голубое женщин.
Жрица взяла Арсиною за руку, подвела к мужу-брату, переплела их пальцы.
- Отныне вы главенствуете на острове, и да разделите сушу и море столь же согласно, сколь и супружеское ложе!..
Принятая искони формула переменам не подлежала.
Элеана выждала одно мгновение и прибавила:
- ...которое разделите позже, в урочный день.
Бык негромко фыркнул.
Выпрямившиеся жрицы медленно двинулись к новобрачным, дабы торжественно проводить их до опушки, туда, где ждала многочисленная свита придворных.
Идоменей непроизвольно выпятил грудь, переполненный гордостью и счастьем.
Элеана ласково улыбнулась.
И тут раздался отчетливый, звонкий голос Арсинои:
- Это что еще значит? Получается, я не всамделишная царица?
* * *
В далекой, домифической древности, во времена догомеровские человек наслаждался несравненно большей свободой поведения, нежели потомки, стесненные бесчисленными запретами.
Жизнерадостная плоть имела полное право наслаждаться полнокровным бытием, ради которого являлась на свет.
Поскольку среди читателей уже наверняка свершился естественный отбор, закосневшие моралисты с омерзением отшвырнули эту книгу и усердно стращают моим именем барышень на выданье, а последние довольно долго не сумеют надлежащим образом отплеваться, - осмеливаюсь надеяться на понимание и благоразумие тех, кто продолжает переворачивать страницы.
Разве радость греховна сама по себе? Она преступна лишь тогда, когда множит мировое зло, когда вкушающий восторги причиняет боль и горе ближним или дальним. А тонкая, чуткая душа, испытывая наслаждение, не падает, но возвышается, приходит в экстаз, лежащий, кстати, в основе всякого творчества. Потому что голоса, летящие из иных миров, могут услыхать либо личности, отмеченные печатью истинной святости - сиречь избранные свыше единицы, либо люди, обладающие особым даром и сумевшие временно освободиться от неутоленных вожделений, гудящих в крови и заглушающих чудный зов.