Всемогущие инструкции, нерушимые, как высеченные в граните, правила! С каждым годом вас становится все больше, и вы, как верные сторожевые псы, охраняете напуганного на всю жизнь бюрократа от возможных неприятностей. Теперь и представить себе трудно, что когда-то полярный летчик, уловив из портативной радиостанции слабый писк морзянки, садился в самолет и, не получив официального, за дюжиной подписей разрешения, летел к черту на кулички. Выручал товарищей, спасал - становился героем, разбивался - вечная ему память. Теперь не то, совсем не то! Сегодня летчик опутан такой сетью инструкций и правил, что сто раз подумает, чем ему рисковать - жизнью или талоном пилотского свидетельства. Скажем, если бы Реймеров взял и просто сбросил с высоты на лед тот злосчастный дизель, то поступил бы по правилам и вполне мог бы остаться с невырезанным талоном. А дизель - подумаешь, мало ли в стране дизелей, доставили бы через месяц-другой на Нагурскую, выжил бы ее коллектив как-нибудь, не такой еще героизм советские люди проявляли - достаточно вспомнить пожар на станции Восток (за который, между прочим, нужно было бы сурово наказать, а не награждать). Зато - все по правилам, не было бы лишних семидесяти пяти минут налета, все кругом довольны, хотя и без аплодисментов.
Эх, какие у нас летчики и вертолетчики - умные, лихие, отчаянные асы! Знакомишься с ними, понаблюдаешь за их работой - и гордость испытываешь, радуешься, что повидал настоящих Мужчин, сильных и бесстрашных. А летать стали с оглядкой, потому что другой специальности у них нет, вырежут оба талона - и прощай, небо, иди и переучивайся на шофера, диспетчера, грузчика. Я не преувеличиваю, лично знаю таких, но не называю, чтобы не усугублять их горечь.
Здесь проницательный читатель припомнит известные ему случаи и справедливо упрекнет автора: а почему только летчики? А инженеры, строители, председатели колхозов и совхозов? На меня большое впечатление произвела исповедь директора одного из крупнейших в стране машиностроительных предприятий: чтобы оно нормально функционировало, директор за сутки своими распоряжениями столько нарушает, что по закону должен получить как минимум пять - семь лет лишения свободы. Но он директор и Герой, он не получит - а сколько бескорыстно преданных делу, но более мелких сошек во имя этого дела нарушают и получают?
Самая крепкая решетка, которую и алмазным напильником не перепилишь, - бумажная. Сегодня, в наши дни, она зашаталась, и, хотя неистребимая рать бюрократов и перестраховщиков отчаянно сопротивляется, будем надеяться, что скоро из всех инструкций, наставлений, законов и правил главным и определяющим станет: хорошо сделал свое дело - значит, победил, а победителей не судят.
"Однако мы размечтались", - как сказал у Булгакова Воланд. Возвращаюсь к полету.
По расчету обе группы, которые шли от Голомянного к острову Ушакова, должны были преодолеть километров сто десять - сто двадцать. Поэтому полпути мы летели по прямой, а потом Реймеров пошел поисковыми галсами. День стоял пасмурный, но видимость была сносная, и мы надеялись на удачу, тем более что одеты спортсмены в разноцветные куртки, хорошо различающиеся на белом фоне. И нам повезло даже быстрее, чем мы на то надеялись: буквально через полчаса Реймеров показал мне рукой на большой торос, в расщелине которого виднелась палатка. Из нее выбегали люди, махали руками…
Откровенно признаюсь, я волновался: такого рода встреч в Арктике у меня еще не было. Одно дело - прилететь на дрейфующую станцию, где тоже всякое бывает, но где все-таки теплые домики, надежная связь, запасы продовольствия, и совсем другое - увидеть на дрейфующем льду людей, затеявших с Арктикой уж слишком рискованную игру. А что, если запуржит всерьез, на неделю, если при подвижках льда провалятся рюкзаки, санки с продовольствием, если в ледяную воду окунутся люди? Как им спасаться, кто их разыщет в "белую мглу" без точных координат, среди торосов и разводий?.. Мне стало чуть жутковато при мысли, что в такой ситуации могут оказаться "метелицы". Перед отъездом я всячески намекал на то, что в полетах с Лукиным буду стараться высматривать их лыжню, снабжать девчат при случае свежим хлебом, но Валя к этим намекам отнеслась отрицательно: "Метелица" предпочитает идти автономно, без всякой помощи со стороны. Вот если мы навестим их 9 мая, в День Победы, ради такого случая девчата с удовольствием нарушат режим и разопьют с нами взятую с собой бутылку шампанского…
Группа Подрядчикова - а мы опустились именно к ней - встретила нас приветливо, но без бурных проявлений радости: в программе группы главное - изучение поведения человека в экстремальных условиях, и наш прилет несколько нарушает чистоту программы. Однако программа программой, а такие гости с неба не каждый день сваливаются: перезнакомились, поговорили и… покурили. Этот грех целиком лежит на мне, участникам похода курить не рекомендуется, но, когда я вытащил сигарету, один походник, фамилию которого я не назову под пыткой, заговорщически подмигнул и потянулся к пачке, каковую я и отдал ему на вечное пользование. Часть пачки тут же была раскурена нарушителями режима, причем, как мне показалось, без малейших признаков угрызений совести. За этим преступным занятием меня и запечатлел на пленке участник похода некурящий Виктор Хабаров, корреспондент "Красной Звезды", и спустя несколько месяцев я получил от него свою фотокарточку, которую считаю лучшей из всех других, снятых в полярных широтах.
Мы узнали, что поход проходит очень трудно, из-за скверной ледовой обстановки график движения нарушен, лыжи ломаются, один участник уже окунулся, и прочее. Но настроение у ребят - а кроме Подрядчикова, которому за сорок пять, походники люди молодые - приподнятое, а теперь вдвойне, потому что, как сообщил им наш штурман, впереди километров двадцать хорошего льда. Правда, за ними начнется черт знает что, но там видно будет: главный лед тот, по которому идти в ближайшие часы.
Палатка была уже свернута, рюкзаки надеты на плечи - пора расставаться. Ко мне вдруг подошел Подрядчиков и спросил: "Летите?" Этот момент мне запомнился особенно хорошо, потому что на мгновение мне показалось, что в вопросе скрывается предложение остаться с группой. Даже не на одно, а на целых два или три мгновения, потому что один из походников пошутил: "Довезем на санках!"
Конечно, ничего подобного Подрядчиков в виду не имел, но в те два или три мгновения у меня кровь вскипела от искушения. И - довольно быстро остыла: свои возможности я знал хорошо. Будь то лет пятнадцать назад - попросил бы ребят хорошенько, с минуту, подумать, и, дай они добро, пошел бы вместе с ними. Сегодня, когда я знаю, как проходили и закончились походы Подрядчикова и Чукова, думаю, что материал бы я собрал уникальный, такой, какого в жизни не имел и иметь не буду.
Будоражимый неясными чувствами, я думал об этом по дороге на Средний. Мне долго еще мерещилась эта встреча - до второй, которая все перекрыла. Нет, подсознательно права (заимствовано у Ильфа и Петрова) Юнна Мориц и ее исполнители Никитины - хорошо быть молодым! По четырнадцать часов в сутки идти с тяжелым рюкзаком на лыжах, и санки с грузом за собой тащить, и испытывать острейшие ощущения от преодоленной опасности, и потом, когда все позади, лишний раз подумать про себя, какая это хорошая штука - жизнь.
Группу Чукова мы не нашли. Но отныне к неотступным мыслям о "Метелице" прибавились столь же тревожные мысли о судьбе походников.
НА ВЕРТОЛЕТЕ
Из записной книжки: "Реймерова сменил Освальд. Сходство: оба рослые и мощные, весом за девяносто килограммов: и тот и другой - первоклассные вертолетчики. На этом сходство кончается: если Реймеров немногословен и хладнокровен, мудро рассудителен, то Освальд взрывной, неизменно заряженный на шутку, склонный к риску - в пределах разумного. Голубоглазый атлет, красив как черт, умен как бес".
Со мной это случается редко - когда человек настолько симпатичен, что с первой же встречи хочется перейти на "ты"; в конце концов это и произошло, хотя Освальду лишь сорок и родился он тогда, когда я демобилизовался. И я с некоторой гордостью фиксирую опять же довольно редкий в моей практике случай: первое впечатление оказалось абсолютно верным, и к вышеприведенному лишь добавлю, что Владимир Освальд прекрасный товарищ, полярный вертолетчик до мозга костей, никогда (такого случая и его старый друг Лукин не припомнит) не унывает и, наоборот, всегда одним своим видом неисправимого оптимиста поднимает настроение. Пусть не правило, но чаще всего бывает так: каков командир, таков и экипаж; если командир яркая индивидуальность, то его четверка либо вольно или невольно ему подражает, либо под него подстраивается. Экипаж Реймерова - спокойное достоинство, склонность к уединению, а в гостиничной комнате Освальда дверь не закрывается, полно гостей, званых и зашедших на огонек, громовой хохот, песни под баян и неизменный чайник на электроплитке.
Так получилось, что все остальные полеты я провел с экипажем Освальда. Больше других мне запомнились три полета, о двух из них сейчас и пойдет речь.
Дел на Среднем было много: встречался со старыми и новыми знакомыми, несколько дней гостил на Голомянном, принимал три с половиной центнера груза "Метелицы", готовился к встрече с ней и прочее. Поэтому на точки с Лукиным я не летал, ибо ничего нового для себя увидеть не рассчитывал: как бурятся лунки, опускаются и поднимаются приборы с пробами морской воды, видел сотню раз, а первичные посадки на вертолете не слишком волновали воображение. Но иногда случалось, что Лукин и Освальд получали задания, не связанные с основной работой, и таких случаев я уже не упускал.
Два полета оказались связанными с дорогим для полярников именем Эрнеста Теодоровича Кренкеля.