И они пошли как раз мимо синей машины, и, когда поравнялись, Надька вдруг стукнула кулаком по багажнику и плюнула.
Жирафа дернулась, но смолчала.
Девчонки идут развязным шагом и так и ищут, что бы такое сотворить, какую глупость.
Набились в телефонную будку, набирали 01, 02, 03, пищали в трубку. Женщина шла с собачкой, Бухара упала на четвереньки и как залает на собаку - та завизжала со страху. Потеха. Вошли в ворота парка, - здесь было пустынно, все в опавшей листве, две матери катают коляски с младенцами, да трое стариков дуются на скамейке в шашки: двое играют, третий стоит и смотрит. Ветер, желтая трава, сухие листья, запертые фанерные павильоны. А вон стоит возле дерева парочка - лейтенант с девушкой в белой медицинской шапочке и плаще внаброску, из-под которого белеет халат, - целуются. Девчата по дорожке идут, по аллейке, а они на траве стоят, на газоне, за скамейкой. Девчат прямо разрывает от смеха. Они сдерживаются, сдерживаются из последних сил, а эти и не видят и не слышат. И тут Надька басом как рявкнет:
- Не верь - обманет!
Девчонки скорчились от смеха, поползли в стороны, повалились на скамейки. А Надька, конечно, отвернулась, будто это и не она. Потом покосилась: те двое отпрянули друг от друга.
- Ну! Вы! Кобылы здоровые! - крикнула подругам с невозмутимым видом. - Мешаете же людям!
- А он сим-пом-по! - оценила Ленок.
- Беру его на себя, - сказала Надька. - Хотите?
- Она тебе харикири сделает. - Ленок имела в виду медсестру.
- Ну? - повторила Надька. Быстро скомандовала Бухаре: - Ты закричи и беги. А вы, - Ленку и Жирафе, - тоже. Только быстро! И скрыться из глаз! Ну?
- А-а-а! - вмиг завизжала Бухара и побежала. Молодые матери с колясками вздрогнули, старики подняли головы от шашек, лейтенант с медсестрой резко оглянулись. Надька, скорчась, валилась на скамейку, а Ленок с Жирафой дунули за Бухарой - та продолжала вопить на бегу.
И вот над Надькой склонились белая шапочка и военная фуражка. А она корчится на скамье, схватившись за живот.
- Ты что? Что с тобой? Эй!.. Ты слышишь?.. Говори!.. Ну, где, где?..
Близко их лица, совсем близко. Ладонь лейтенанта держит Надькину голову. А медсестра уже профессионально, сильными руками поворачивает, заставляет раскрыть рот.
- Ну, говори? Что с тобой сделали?
- Не знаю. Болит! Ой! Не могу!
- Ты придуряешься, что ли? - резко спросила медсестра. - Ну? Нет у нее ничего, - сказала она лейтенанту.
Надька скорчила гримасу:
- Да, вам бы так! Ой-ой-ой!
- Ну что? Где? - Медсестра опять склонилась, ощупывала.
- Давай ее к нам, - сказал лейтенант. - Ну ты скажи, что с тобой? Дохулиганились?.. Тоня! Давай?
- Ой, мамочка! - завыла Надька и опять повалилась.
- А ну-ка, Сережа, помоги! - решила медсестра, которую назвали Тоней, и они потащили, почти силой поволокли Надьку.
И вот они в коридоре, белая дверь процедурной, еще две сестры, одна толще другой, белые, как айсберги, и Тоня отдает Надьку в их крепкие руки:
- Девочки, посмотрите ее, плохо на улице стало, не аппендицит ли? Я сейчас Федора Иваныча попрошу… Да не бойся ты, чего ты боишься, может, тебя просто прочистить надо…
- Чего? Что? - Надька стала извиваться.
Но ее уже держали крепко.
Девчонки всовывали лица в прутья ворот.
- Чего это у вас здесь? - спрашивала Бухара. - Больница?
- Госпиталь, - отвечал дежурный солдат. - Интересуетесь? У нас требуется обслуживающий персонал. - Он показал на объявление на воротах. - Санитарки, нянечки.
- Тебе, что ли, нянечку? - невзначай бросила Ленок, и подруги прыснули.
- Чего? Больным.
- А ты не больной? - спросила Бухара.
- Давайте отсюда! - Солдат обиделся.
- Нам про подругу узнать. Вот сейчас провели.
- Как провели, так и выведут. Давайте! - Тут к воротам подъехала машина, солдат пошел открывать, девчонки отступили.
- Чего делать-то? - сказала Бухара. - Ждать теперь.
- Ждать не полезно, - сказала Ленок. Она вилась, покачивалась и катала во рту таблетку.
- Да ну ее! - сказала Жирафа про Надьку. - Всегда она это, а мы это…
- Пошли там на скверике посидим.
- Холодно.
- Ну в кафе пойдем.
Машина проехала, солдат закрыл ворота и опять оказался вблизи. Бухара приказала ему:
- Слушай, наша подруга выйдет, скажи, мы в кафе ее ждем, знаешь, там у входа, синие буквы?
- Не знаю я ничего.
- Ну ладно, чего ты обиделся-то? Пошутить нельзя?.. Скажи, ладно, а то мы замерзли. Скажешь?
- Ладно. - Солдат сдался.
- Ну вот, видишь, какой хороший! Ленок, скажи, он прелесть!
- О, да! - сказала Ленок величаво, покачивая узким станом. И солдат вздрогнул и зарделся.
Надька сидела на клеенчатой холодной кушетке в одних трусиках, закусив губу, натягивая комбинезон. Сестра Маша, огромная, как белый слон, мыла в стороне, у раковины, руки.
Энергично вошла медсестра Тоня, кому-то что-то говорила назад, в дверь, и смеялась, - Надьке тут же почудилось, что над нею, и она напряглась. Теперь это была не та Тоня, что на улице, даже лица которой Надька при других обстоятельствах и не запомнила бы. Здесь она держалась хозяйкой, щеки скуласты и румяны, узковатые глаза поблескивают остро и властно, крепкие ноги обуты в тапочки без каблуков, и оттого походка и осанка у Тони тоже крепкие, женские. В белоснежном накрахмаленном халате она казалась еще плотнее, чем на улице. Все это было слишком основательно, чисто, энергично и оттого враждебно Надьке.
- Ну что, дева? - спросила Тоня почти с насмешкой. - Легче стало? Одевайся, одевайся, пошли, а то еще попадет за тебя от начальства… Ну?
Она подошла близко к Надьке. Та застегивалась, глядела вбок. Все равно хочешь не хочешь надо было изображать болезненную слабость. Помедлить. Поморщиться. Покачнуться.
- Ну-ну, не упади. Дойдешь сама-то?.. Тебя хоть как зовут-то?.. Не слышу.
- Лариса, - сказала Надька еле слышно.
- Понятно. Ну чего ты губы-то дуешь? Тебе хотели как лучше. Почему у тебя голова-то такая грязная? - без перехода спросила Тоня. - Надо было тебе голову заодно вымыть. И как они мыться не любят, молодежь! - обернулась она к толстой Маше, которая вытирала полотенцем руки. - Глаза накрасят, а шея как сапог. Девушка-то должна прямо скрипеть от чистоты, как чистая тарелка… - И опять без перехода: - Пошли, пошли…
Все делалось быстро, неслось одно за другим. Надька не успела ничего сообразить, а они уже вышли в коридор. Здесь она ожидала увидеть лейтенанта, но его не было.
- Вот, все, - сказала Тоня, - беги, ничего у тебя нет, слава богу. Артистка.
Надька покривилась, показывая, что у нее все-таки живот побаливает. А на "артистку" она, мол, и отвечать не хочет… Неужели ее сейчас вытурят и все будет кончено?
- Ты далеко живешь-то?
Ответить Надька не успела. Из-за угла появилась моложавая высокая врачиха с фонендоскопом на шее, за нею санитар с пакетом рентгенснимков в руках, еще медсестра, и врачиха сразу зашумела:
- Вот она где! Шапошникова! А мы тебя ищем! К Федор Иванычу! Срочно. Орловского же на выписку!
Тут же о Надьке забыли, Тоня лишь подтолкнула ее в сторону выхода. Тоня оправдывалась, вдруг все повернули назад и втекли в какой-то кабинет. Врачиха говорила:
- Я сама сначала должна посмотреть, там было маленькое нагноение, прошло? Лейтенант Орловский! - скомандовала она на ходу. - Вы здесь?
Дверь закрылась, Надька осталась в коридоре одна и не знала, что делать. Дверь отворилась опять, толстая Маша везла из кабинета длинную алюминиевую палку на колесиках, наверху были укреплены две перевернутые бутылки с висящими из них трубками. Она никак не могла выйти в дверь, Надька подскочила помочь, и ей стало видно, как внутри кабинета, у окна, врачиха осматривает раздетого до пояса лейтенанта, слушает его трубкой, качает головой, а он усмехается.
Маша вытащила палку на колесиках, дверь закрылась, но Надьке казалось, что она продолжает видеть озабоченную врачиху, сестер, лейтенанта с усмешкой на лице. Надька хотела спросить, что с ним, но Маша уже покатила свою палку по коридору. Перевернутые бутылки сверкали.
У ворот солдат окликнул Надьку, она даже не поняла, что это ее, напряглась.
- Тут не тебя твои подруги искали? Одна черненькая такая? - Солдат изобразил Бухару, прищурив глаза. - Они сказали, в парке будут или в кафе. Слышишь?
Надька кивнула и пошла.
В парке все так же дуло, все так же играли в шашки старики, так же катали коляски молодые матери. У нее столько пронеслось событий, неужели они уместились в полчаса-час? Надо было как-то все переварить. Она села на ту же скамейку, где начала свою игру. По дорожке несло листья, они грохотали. Выражение лица у Надьки смягчилось, сделалось такое, какое было, когда она мерила платье. Но уже через минуту она усмехнулась криво и поднялась. Не́чего!..
На открытой терраске кафе, выложенной голубым кафелем, под голубым зонтом сидели за столиком Ленок, Жирафа и с ними мужчина лет тридцати. Ветер дул, было прохладно, народу никого, только две старухи пили кофе из граненых стаканов, грея о них руки. А за столом шла пирушка: стояла бутылка вина, горкой лежали на тарелках бутерброды и пирожные, и еще лежали на стуле придавленные синей спортивной сумкой от ветра несколько журналов и газет.
Надька остановилась, смотрела издали, из аллейки: кто да что? Мужчина говорил, сам смеялся, девчонки сидели чинно. Стаканы стояли перед ними.
Жирафа первая увидела Надьку, кинулась, вскочила, опрокинула стул.
- Гуляете? - сказала Надька. - А Бухара где?