– Да, – с силой продолжал Робур, – грядущее принадлежит летательным машинам. Воздух – для них достаточно надежная опора. Если придать столбу этой упругой материи восходящее движение со скоростью сорока пяти метров в секунду, то человек сможет удерживаться на верхнем конце воздушного столба при условии, что площадь подошв его башмаков составит не менее одной восьмой квадратного метра. А если скорость этого воздушного потока увеличится до девяноста метров в секунду, человек сможет ступать по воздуху босиком. Заставляя массу воздуха двигаться под действием лопастей винта с названной скоростью, можно добиться того же результата.
То, что говорил в тот вечер Робур, не раз уже высказывали до него многие сторонники авиации, труды которых должны были медленно, но верно привести к решению проблемы воздухоплавания. Честь распространения этих в общем простых идей принадлежит де Понтон д’Амекуру, де Лаланделю, Надару, де Люзи, де Луврье, Лиэ, Бельгику, Моро, братьям Ришар, Бабинэ, Жоберу, дю Тамплю, Саливу, Пено, де Вильневу, Гошо и Татену, Мишелю Лу, Эдисону, Планаверню и еще многим, многим другим! Их идеи не раз отвергали, но затем к ним вновь обращались, и рано или поздно они должны восторжествовать. В их трудах уже был дан ответ тем противникам авиации, которые утверждали, будто птица держится в небе лишь потому, что согревает воздух, который вдыхает в себя! Разве не доказали они, что орел, весящий пять килограммов, должен был бы в таком случае вобрать в себя пятьдесят кубических метров теплого воздуха только для того, чтобы парить над землей?
Именно это Робур и изложил с неопровержимой логикой, не обращая внимания на дикий шум, стоявший в зале; и в заключение он бросил в лицо сторонникам воздушных шаров такие слова:
– Со своими аэростатами вы ничего не сделаете, ничего не добьетесь, ни на что не отважитесь! Самый неустрашимый из ваших коллег-воздухоплавателей, Джон Уайз, хотя и совершил уже воздушный перелет в тысячу двести миль над Американским континентом, вынужден был отказаться от намерения перелететь через Атлантический океан! А с той поры вы не продвинулись ни на шаг, ни на один шаг вперед!
– Милостивый государь, – вмешался дядюшка Прудент, безуспешно пытавшийся сохранить хладнокровие, – вы позабыли слова бессмертного Франклина, сказанные им по поводу первого монгольфьера в те времена, когда воздушный шар только что появился на свет: "Пока это еще младенец, но он вырастет!" И он действительно вырос…
– Нет, почтенный председатель, нет! Он не вырос!.. Он просто растолстел, а это не одно и то же!
То была прямая атака на проекты Уэлдонского ученого общества, которое одобрило, утвердило и субсидировало сооружение аэростата-исполина. Поэтому в зале тотчас же послышались угрожающие возгласы:
– Долой наглеца!
– Вышвырнуть его с трибуны!..
– Докажем ему, что он тяжелее воздуха!
И все в том же духе.
Однако эти угрозы пока что не переходили в действия. И Робур, сохранявший невозмутимость, успел крикнуть:
– Не воздушным шарам, а летательным машинам принадлежит будущее, господа поклонники аэростатов! Птица летает, а она – не баллон, а механизм!..
– Да! Она летает, – воскликнул пылкий Бэт Т. Файн, – но летает она вопреки всем законам механики!
– Вот как? – проговорил Робур, пожимая плечами.
Затем он продолжал:
– После того как были изучены особенности полета всевозможных птиц и насекомых, победила следующая простая и мудрая мысль: надо лишь подражать природе, ибо она никогда не ошибается. Между альбатросом, который делает не больше десяти взмахов крыльями в минуту, и пеликаном, делающим семьдесят взмахов…
– Семьдесят один! – выкрикнул чей-то язвительный голос.
– И пчелой, которая машет крылышками сто девяносто два раза в секунду…
– Сто девяносто три!.. – насмешливо поправили из зала.
– И обыкновенной мухой, которая делает триста тридцать взмахов…
– Триста тридцать с половиной!
– И москитом, который делает их миллионы…
– Нет!.. Миллиарды!
Однако Робур, которого то и дело перебивали, и не думал прерывать своего доказательства.
– Среди этого различного числа взмахов… – продолжал он.
– Есть и большие промахи! – подхватил чей-то голос.
– …и надо искать практически применимое решение. В тот день, когда господин де Люзи обнаружил, что жук-рогач, вес которого не превышает двух граммов, способен поднять груз в четыреста граммов, то есть в двести раз больше собственного веса, проблема авиации была решена. Помимо того, было доказано, что относительная площадь крыльев уменьшается с увеличением размеров и веса их обладателя. С того времени было изобретено и построено больше шестидесяти летательных аппаратов…
– Которым ни разу не удавалось взлететь! – воскликнул секретарь Фил Эванс.
– Которые уже летали и будут летать, – невозмутимо ответил Робур. – Эти аппараты именуют по-разному: стреофоры, геликоптеры, орнитоптеры; возможно, в будущем их назовут средствами авиации от латинского слова avis , подобно тому, как ныне корабли называют средствами навигации от латинского слова navis , но так или иначе, именно благодаря их появлению человек станет властелином воздушных просторов.
– А винт! – перебил Фил Эванс. – Насколько мне известно, у птицы нет винта!..
– Нет есть! – отвечал Робур. – Как доказал господин Пено, летящая птица в действительности не что иное, как винт, и полет ее – тот же полет геликоптера. Вот почему двигатель будущего – винт…
От подобной напасти
Сохрани нас, святой винт!.. -
негромко запел кто-то из присутствующих на известный мотив из произведения Герольда "Цампа".
И все хором подхватили знакомую мелодию, так исказив ее, что французский композитор, вероятно, перевернулся в гробу.
Когда последние ноты потонули в ужасающей какофонии, дядюшка Прудент, воспользовавшись мгновенным затишьем, счел нужным заявить:
– Гражданин чужестранец, до сих пор вам не мешали говорить, вас не прерывали…
Как видно, по мнению председателя Уэлдонского ученого общества, никто и не думал прерывать оратора, а все эти издевательские выкрики, вопли и угрозы следовало рассматривать лишь как обмен аргументами.
– Однако, – продолжал дядюшка Прудент, – я напомню вам, что теория авиации заранее осуждена и отвергнута большей частью американских и иностранных инженеров. Теория, которая привела к гибели Саразена Волана в Константинополе, монаха Воадора в Лиссабоне, Летюра в 1852 году, Груфа в 1864 году, помимо других жертв, о которых я позабыл, не говоря уже о мифологическом Икаре…
– Теория эта, – возразил Робур, – достойна осуждения не больше той, чей мартиролог включает имена Пилатра де Розье, погибшего в Кале, госпожи Бланшар, разбившейся в Париже, Дональдсона и Гринвуда, упавших в озеро Мичиган, Сивеля и Кроче-Спинелли, Элоа и многих других, забыть которые не так-то просто!
То был мгновенный отпор – "выпад на выпад", как говорят в фехтовальном искусстве.
– К тому же, – продолжал Робур, – на воздушных шарах, как бы вы их ни усовершенствовали, вам никогда не достигнуть сколько-нибудь значительной скорости. Вы убьете десять лет на воздушное путешествие вокруг света, а летательная машина совершит его за восемь дней.
Новые протестующие возгласы и крики длились целых три минуты; затем слово взял Фил Эванс.
– Господин авиатор, – сказал он, – вы только что красноречиво расхваливали преимущества авиации, а сами-то вы когда-нибудь летали?
– Еще бы!
– И завоевали воздух?
– Быть может, милостивый государь!
– Ура Робуру-Завоевателю! – послышался чей-то иронический возглас.
– Робур-Завоеватель? Что ж, я принимаю это имя и с полным правом стану носить его!
– Мы разрешим себе в этом усомниться! – воскликнул Джем Сип.
– Господа, – проговорил Робур, нахмурив брови, – когда я серьезно обсуждаю серьезное дело, то не терплю обвинений во лжи, и был бы рад узнать имя человека, прервавшего меня…
– Мое имя – Джем Сип… и я вегетарианец…
– Гражданин Джем Сип, – отвечал Робур, – мне известно, что у вегетарианцев кишки вообще длиннее, чем у прочих смертных, по крайней мере на добрый фут. Это и так немало… не принуждайте же меня еще больше удлинить их, для начала растянув вам уши…
– За дверь его!
– Вон!
– Разорвать на части!
– Судить судом Линча!
– Скрутить его винтом!..
Ярость сторонников воздушных шаров достигла предела. Все повскакали с мест и ринулись к трибуне. Робур исчез за целым лесом рук, которые раскачивались, словно деревья в бурю. Напрасно паровая сирена председателя наполняла зал трубными звуками. В тот вечер обитатели Филадельфии легко могли подумать, что огонь пожирает один из городских кварталов и всей воды Скулкилл-ривер недостанет, чтобы потушить пожар.
Вдруг люди, обступившие Робура, попятились. Инженер вытащил руки из карманов и выбросил их вперед, навстречу разгневанным воздухоплавателям.
В обеих руках его сверкнули кастеты американского образца, которые одновременно служат и револьверами: достаточно сжать пальцы, чтобы привести в действие эти крошечные карманные митральезы.
И тогда, воспользовавшись растерянностью нападавших и внезапно воцарившейся тишиной, Робур воскликнул:
– Решительно, не Америго Веспуччи, а Себастьян Кабот открыл Новый Свет! И не вам, американцам, пускаться в воздушные просторы! Ваше дело – каботаж…