Диана вдохнула морозного воздуха и зажмурилась, точно перед прыжком с обрыва. Огонь стремительно дюйм за дюймом пожирал фитиль. Она почувствовала лёгкое, но повелительное прикосновение к плечу, от которого по всей руке разлилось тепло. Она занесла наполненную маслом бутылку над головой и швырнула её наобум. Ей было всё равно, куда бутылка летела, лишь бы от неё избавиться.
Раздался звон бьющегося стекла. Занавески мгновенно вспыхнули. Одно за другим окна наполнились багровым сиянием. В эту же минуту они услышали низкий мужской голос, осыпающий весь мир проклятиями, и собачий лай.
Что за этим последовало? Полёт. Это всё, что Диана запомнила. Уинфилд схватил её за руку и потянул за собой по лабиринту тенистых переулков.
Они пробежали через весь район Бермондси, и Диана, которая обычно начинала задыхаться, поднявшись по ступенькам, не чувствовала никакой усталости. В тот день она могла пробежать до самого Дувра и обратно.
Наконец они остановились у Саутворкского моста. Этот мост построил в 1819 году шотландский архитектор Джоном Ренни с целью связать пригород с центром Лондона. В то утро он пустовал. Ночью прошёл холодный дождь, и мост обледенел. Не было ни повозок, ни пешеходов, так как передвигаться по нему было крайне опасно.
Облокотившись на парапет, Уинфилд и Диана по очереди пили виски из флакона. Уинфилд, всё ещё ошарашенный собственной выходкой, делился своими грандиозными планами на будущее.
– Ты не представляешь, что я задумал, – говорил он. – Когда ты услышишь, у тебя голова пойдёт кругом.
– Она уже идёт кругом, – отвечала Диана. – Собака могла нас загрызть.
– Глупости. Ничего с нами не случится. Я женюсь на герцогине и буду жить во дворце, вот тогда…
Вдруг Диана притихла. Уинфилд взглянул на неё и увидел, что она плачет.
– Что случилось? – спросил он.
– Ты женишься на герцогине, а я до конца дней буду вытирать столы?
Её слёзы встревожили Уинфилда, потому что эта девчонка почти не плакала, хотя он сто раз видел, как она переворачивает стулья в приступе ярости.
– Не горюй, разбойница, – попытался он её утешить. – Моей герцогиней будешь ты. Мы будем вместе править этим паршивым городишкой, клянусь Богом. Пока у тебя хватает духу поджечь дом негодяя, твои глаза будут видеть и твоё сердце будет биться.
Обняв её, он тихо пропел:
When the wind blows colder
Over the land,
I’m the crow on your shoulder,
The knife in your hand.
– Однако славная граната получилась, – сказала Дианa. – Даже Гай Фокс позеленел бы от зависти.
– Мы вполне смогли бы стать наёмными поджигателями и таким образом зарабатывать себе на хлеб. Послушал бы нас доктор Грант! Он не знает, кого он держит у себя под крышей. Будем держать его в неведении. Но смотри, у нас осталась одна капля виски. Посмотрим, кому она достанется.
Их губы встретились над горлышком бутылки. Этим поцелуем они послали весь мир к чёрту. В эту минуту двенадцатилетняя девочка и двадцатилетний юноша заключили договор.
Слегка отстранившись от него, Диана какое-то время пристально смотрела на него сквозь растрёпанные ветром пряди волос и вдруг рассмеялась – дерзко и торжествующе. Уинфилд присоединился к ней. На протяжении минуты они соревновались, кто кого пересмеёт, пока оба не закашляли от ледяного воздуха.
– Я знаю, сейчас взойдёт солнце, – сказала Диана с сожалением, когда перевела дыхание. – Я уже чувствую, как лучи скользят мне под воротник, точно горячие, липкие пальцы. Мир куда прекраснее в темноте. Мне так хочется, чтобы царила зимняя ночь. Замёрзшая река, пустынный мост – вот он рай! Но солнце всходит, лёд тает, люди выползают из своих лачуг и этим портят всю красоту. Я мечтаю о городе без людей.
И они потянулись друг к другу за вторым поцелуем, который был нежнее и дольше, чем первый. Будущее сулило им гору опустошённых бутылок виски и разбитых окон.
По дороге домой они остановились перед домой судьи, чтобы полюбоваться своей работой. К их разочарованию, дом сгорел не полностью, хотя второй этаж существенно пострадал. Судье повезло, что через дорогу была водяная колонка и слуги успели вовремя потушить пожар.
На снегу были разложены ковры и картины, которые удалось спасти. В коридоре толпились полицейские, негромко переговариваясь друг с другом. Сам судья стоял на пороге в драповом пальто, наброшенном поверх халата, и, не жалея красочных выражений, отчитывал стражника, который всё это допустил.
Уинфилд украдкой пожал руку Диане. Несколько минут они стояли на месте собственного преступления и наблюдали за суетой.
Остаток пути они прошли в полном молчании.
Перешагнув порог "Золотого якоря", они ещё раз поцеловались в полумраке прихожей. Этот поцелуй не продлился долго, потому что они услышали шарканье ботинок доктора.
Уинфилд вздохнул и выпустил Диану из объятий, вспомнив, что они ещё жили под чужой крышей и потому были обязаны подчиняться чужим правилам. Но теперь им надо было быть ещё осторожнее, чем раньше, потому что теперь им было что скрывать.
8
Уинфилд помнил обещание Тома выставить их обоих на улицу, если застанет их за глупостями. Это условие не поменялось, потому что убеждения Тома не изменились.
В Бермондси попадались мужчины, которые с переменным успехом пытались перенять обычаи среднего класса. Они покупали у тряпичника старые костюмы, когда-то ношенные банкирами и адвокатами, и сломанные карманные часы, которые выставляли напоказ в качестве украшений. Они шли в бордель в субботу вечером, а в воскресенье утром шли в церковь. Нелёгкая это работа – сочетать удовольствие с безупречной репутацией. Для того чтобы вести двойную жизнь, требуются ловкость и находчивость. Лицемерие – своего рода талант, признак высокого происхождения. Честность и супружеская верность – для простофиль. У изощрённого мужчины должна быть женщина на каждый случай жизни. Такая философия процветала среди бермондсийской элиты.
Сам Том не разделял женщин на распутниц и святых, одинаково избегая борделей и церквей. В его глазах все женщины были одинаковые. Им нельзя было доверять. С красавицами Том держался несколько осторожнее, чем с дурнушками, вот и вся разница.
Сиротская доля оказалась истинным благословением для Уинфилда. Он пережил отрочество без вмешательства доброжелательных наставников. У него было явное преимущество перед другими юношами, которые жили по правилам, завещанным им отцами и братьями. Он быстро опознал и оценил удачу, снизошедшую на него. Общественное мнение не тревожило его. Правила, которых придерживались представители высших классов, не имели значения в трущобах Саутворка. Вольности, порицаемые в более привилегированных слоях, вызывали лишь добродушные ухмылки среди рабочих. Добрачное воздержание не требовалось, по крайней мере от мужчин. Уинфилд уже был изгоем или, во всяком случае, считал себя таким, и то, что он делал с бесноватой девчонкой, не повлияло бы на его репутацию. Люди уже ожидали от него худшее. И если бы они увидели двенадцатилетнюю служанку с животом, их бы это не слишком удивило. Уинфилд сдерживался только потому, что не хотел обременять незрелую подругу преждевременным материнством.
А тем временем их близость росла. Их ласки стали более смелыми и искусными, хотя всё ещё не пересекли известную черту.
Уинфилд достаточно отчётливо понимал, чего ему хотелось, но он не знал, как растопить лёд. Один раз он осторожно намекнул Диане, что можно любить друг друга, не создавая при этом потомство. Его приятно удивила сговорчивость девчонки, не желающей ему ни в чём отказывать. Своё образование Диана получила, слушая сплетни Бриджит и Ингрид, которые обсуждали своих случайных кавалеров, не понижая голоса и не упуская ни одной красочной детали.
– Да что ты говоришь! – ахала Бриджит. – B переулке, под проливным дождём?
– Клянусь богом, – отвечала Ингрид. – Я вытрясла ему карманы. Теперь я на целых три шиллинга богаче. А он даже не заметил! Всё пялился в небеса.
Таким образом, сами об этом не подозревая, они просветили Диану.
– Теперь-то я знаю, что мужчинам нравится, – сообщила она Уинфилду.
Ей так хотелось щегольнуть своими познаниями. Посреди ночи, после того как последние посетители расходились, а прислуга засыпала, Диана поднималась на чердак, где Уинфилд ждал её с бутылкой виски. Они лежали на старом тюфяке полураздетые, обнимаясь, нашёптывая друг другу вздор. Ему удавалось поспать не более трёх часов за ночь.
Он не предпринимал никаких мер, чтобы бороться с накопившейся усталостью. В конце концов действительность начала ускользать от него. Огни и цвета потускнели, формы стали расплывчатыми, звуки приглушёнными. Свою работу на пристани он выполнял машинально и невнимательно, не слыша крики надзирателя и ругательства своих товарищей. У влюблённых грузчиков есть свой ангел-хранитель.
В те редкие минуты, когда Уинфилд вспоминал о людях, работавших бок о бок с ним, он их жалел. Они вечно сетовали на усталость, на боль в костях, потому что в конце дня их не ждала награда. У них не было секретов, не было полуночных свиданий.
Он принимал ласки Дианы без угрызений совести и сам делал всё, чтобы доставить ей удовольствие. Оказалось, это было совсем не трудно. Как быстро она загоралась! Достаточно было пожать ей пальцы и погладить ладонь. Её инстинкты не были притуплены условностями. Не говоря ни слова, она подходила к Уинфилду, уже расстегнув воротник своей сорочки, и тянула его руку к своей обнажённой груди.